Что было бы дальше, мы не узнаемъ никогда, потому что, пока молодой Фрэнклинъ задыхался отъ смѣха при смѣшномъ воспоминаніи объ аппетитѣ мистриссъ Вальфишъ, его мать и сёстры пришли съ Шарлоттой изъ дѣтской и прекратили разговоръ милаго мальчика. Дамы уѣхали въ восхищеніи отъ Филиппа, Шарлотты, ихъ малютки. Всё было такъ прилично. Всё было такъ мило. Мистриссъ Фирминъ была такъ изящна. Знатныя дамы наблюдали за нею съ такимъ любопытствомъ, какое бробдингнагскія дамы обнаруживали, когда держали на ладони маленькаго Гулливера и смотрѣли, какъ онъ кланялся, улыбался, танцовалъ, вынималъ шпагу и снималъ шляпу, точно человѣкъ.
Глава XXXVI
ВЪ КОТОРОЙ ГОСТИНЫЯ ОСТАЮТСЯ НЕ МЁБЛИРОВАНЫ
Мы не можемъ ожидать любви отъ родственника, котораго мы столинули въ иллюминованный прудъ и фракъ, панталоны и лучшія чувства котораго мы испортили. Разумѣется, всѣ Туисдены и Улькомы, смуглый супругъ предмета первой любви Филиппа, ненавидѣли, боялись и злословили его, называя его дикаремъ и чудовищемъ, грубіяномъ въ разговорѣ и обращеніи, грязнымъ, оборваннымъ по наружности, отъ котораго вѣчно несло табакомъ, который постоянно былъ пьянъ, вѣчно ругался, вѣчно хохоталъ, что дѣлало его нестерпимымъ въ порядочномъ обществѣ, Туисдены, во время пребыванія Филиппа за границей, очень почтительно и прилежно ухаживали за новымъ главою Рингудской фамиліи. Они льстили сэру Джону, ухаживали за милэди. Ихъ принимали въ городскомъ и деревенскомъ домѣ сэра Джона. Они приняли его политическія мнѣнія, какъ бывало принимали мнѣнія покойнаго пэра. Они никогда не пропускали случая ругать бѣднаго Филиппа и вкрадываться въ милость лорда Рингуда. Они никогда не отказывались отъ приглашенія сэра Джона и наконецъ страшно надоѣли ему и лэди Рингудъ. Она узнала какъ-то, какъ безжалоство мистриссъ Улькомъ обманула своего кузена, корда явился богатый женихъ. Потомъ узнали, какъ Филиппъ приколотилъ Улькома, молодого Туисдена, а прежнее предубѣжденіе начало проходить. Друзья Филиппа стали говорить Рингуду, какъ онъ ошибался въ молодомъ человѣкѣ, и описали его въ краскахъ болѣе благопріятныхъ. Туисденская семья такъ оклеветала Филиппа и представила его такимъ отвратительнымъ чудовищемъ, что неудивительно, если Рингуды избѣгали его. Сэру Джону случилось слышать отъ своего товарища, члена парламента, Трегарвана, совершенно другія вещи о нашемъ другѣ. Не безъ удивленія узналъ сэръ Джонъ отъ Трегарвана, какъ честенъ, благороденъ и кротокъ былъ этотъ человѣкъ, его его обобралъ негодный отецъ, которому онъ простилъ и которому даже помогалъ изъ своихъ ничтожныхъ средствъ, и какъ онъ храбро боролся съ бѣдностью, и какая у него миленькая жена и ребёнокъ. Такимъ образомъ Филиппъ нашолъ помощь, когда онъ нуждался въ ней, и пособіе, когда онъ былъ въ бѣдности. Мы сознаемся, что Трегарванъ былъ напыщенный человѣчекъ, что рѣчи его были скучны, а сочиненія вялы, но сердце у него было доброе. Его тронула картина, изображонная Лорой о бѣдности молодаго человѣка, о его честности и твёрдости въ трудныя времена. Мы видѣли какъ Европейское Обозрѣніе било поручено Филиппу. Потомъ нѣкоторые хитрые друзья Филиппа рѣшили, что его надо примирить съ его родственниками, которые были знатны и богаты и могли быть ему полезны. Потомъ Трегарванъ поговорилъ и сэромъ Джономъ, и встрѣча была устроена, гдѣ Филиппъ, противъ обыкновенія, не поссорился ни съ кѣмъ.
Потомъ явилось еще новое счастье по ходатайству моей жены у Трегарвана: Филиппу, который, если читатели не забыли, изучалъ адвокатуру, былъ поручонъ процесъ, доставившій ему средства содержать его семью четыре мѣсяца. Сестрица убѣждала Филиппа прилежно заняться адвокатурой.
— Вы теперь работаете въ этой газетѣ, говорила она: — a что если поссоритесь? онъ мастеръ ссориться, мистриссъ Фирминъ. Я его знала прежде васъ. Ну, если вы поссоритесь съ вашими хозяевами и лишитесь мѣста? Такой джентльмэнъ, какъ вы, не долженъ имѣть хозяевъ. Мнѣ несносно думать, что вы ходите по субботамъ въ контору получать жалованье какъ работникъ.
— Я и есть работникъ, перебилъ Филиппъ.
— И неужели намѣрены остаться работникомъ цѣлый вѣкъ? Будь я мущина, я шла бы выше! говорила эта неустрашимая женщина. — Почему вы знаете, какъ велика будетъ ваша семья? Я не стала бы жить въ такой квартирѣ!
Сестрица сказала это, хотя любила дѣвочку Филиппа съ восторженной нѣжностью, которую напрасно старалась скрывать, хотя чувствовала, что разстаться cъ этимъ ребёнкомъ значило бы разстаться съ главнымъ счастьемъ своей жизни, хотя любила Филиппа какъ сына, a Шарлотту — ну Шарлотту для Филиппа — какъ женщины любятъ другихъ женщинъ.
Шарлотта разсказала намъ о совѣтѣ и разговорѣ Сестрицы. Она знала, что мистриссъ Брандонъ любитъ её только какъ вещь, принадлежащую Филиппу. Она восхищалась Сестрицей, довѣряла ей.
— Она меня не любитъ, потому что меня любитъ Филиппъ, говорила Шлрлотта. — Какъ вы думаете, могла ли бы я любить её, или какую бы то ни было другую женщину, если бы полагала, что Филиппъ любилъ ихъ? Я могла бы убить ихъ, Лора, право могла!
И при этомъ выраженномъ чувствѣ, я воображаю, какъ кинжалы засверкали изъ глазъ, которые обыкновенно были такъ кротки,
Послѣ перваго процесса Филиппу стали поручать и другіе, такъ что положительно онъ сталъ откладывать деньги въ банкъ. Филиппа скорѣе пугало, чѣмъ радовало это внезапное счастье.
— Оно не можетъ продолжаться, говорилъ онъ. — Меня скоро узнаютъ и не станутъ поручать дѣлъ такому невѣждѣ какъ я. Право, я самъ долженъ это объяснить.
Надо было вамъ видѣть негодованіе Сестрицы, когда Филиппъ такъ выразился въ ея присутствіи.
— Бросить ваше дѣло? Да, какъ же! вскричала она, качая младшаго ребёнка Филиппа. — Ужъ лучше выбросьте изъ окна этого ребенка, котораго послало вамъ небо. Вамъ надо упасть на колѣна и просить прощенія у Бога за такія нечестивыя мысли.
Наслѣдникъ Фирмина, немедленно по появленіи своёмъ на свѣтъ, сдѣлался главнымъ фаворитомъ этой безразсудной женщины. Дѣвочка была оставлена безъ вниманія, какъ особа незначительная.
Хотя Сестрица любила всѣхъ этихъ людей почти съ свирѣпой страстью, однако Филиппу былъ поручонъ четвёртый процессъ. Мистриссъ Брандонъ начала настаивать, чтобъ онъ нанялъ себѣ домъ.
— Джентльмэну, говорила она:- не слѣдуетъ жить въ мёблированной квартирѣ, онъ долженъ имѣть свой собственный домъ.
Она отыскала удивительно дешовую мебель. Она кроила, шила, обивала диваны. Она пріискала донъ и наняла его.
— Въ Мильманской улицѣ; мнѣ будетъ близко ходить къ моимъ душечкамъ, сказала она.
Съ сухими ли глазами говорила она? мои глаза увлажняются, когда я думаю о великодушіи и самоотверженіи этого преданнаго и любящаго существа.
Я очень люблю Шарлотту. Ея кротость и простота привлекали сердца всѣхъ. Ни одна жена, ни одна мать не были такъ привязаны и любящи; но признаюсь, было время, когда я её ненавидѣлъ, хотя эта женщина съ высокими правилами, жена автора настоящей біографіи, говоритъ, что я пишу вздорныя, чтобъ не сказать, безнравственныя вещи. Ну, я ненавидѣлъ Шарлотту за ужасную торопливость, которую она высказала, чтобъ уѣхать отъ Сестрицы, такъ любящей её дѣтей, первые крики которыхъ слышала она. Я ненавидѣлъ Шарлотту за жестокое счастье, которое она чувствовала, прижимая дѣтей къ своему сердцу, своихъ собственныхъ дѣтей, въ своей собственной комнатѣ, которыхъ она будетъ одѣвать, мыть, для которыхъ ей не нужно будетъ помощи. Не нужно помощи, слышите ли вы? О! какой стыдъ! какой стыдъ! Въ новомъ домѣ, въ хорошенькой новой дѣтской (убранной мы не скажемъ чьими нѣжными руками) смотритъ мать въ колыбельку, a въ Торнгофской улицѣ, гдѣ она ухаживала за ними два года, одиноко сидитъ Сестрица. Да поможетъ тебѣ Богъ, страдальческое, вѣрное сердце! Только разъ въ жизни до этого испытала она такое сильное горѣ.
Разумѣетея, въ новомъ домѣ было угощенье, и друзья Филиппа, старые и новые, пріѣхали на новоселье. Фамильная Рингудская карета удавила эту маленькую улицу. Сестрица только разливала чай. Маленькая гостиная была загромождена фортепіано, подареннымъ Рингудомъ, и Кто-то былъ обязанъ играть на немъ въ этотъ вечеръ, хотя Сестрица сердилась на эту музыку, оттого что она могла разбудить милыхъ крошекъ. Музыка и разбудила, они завыли мелодически, a Сестрица, наливавшая лэди Джонъ Трегарванъ чаю, бросилась въ дѣтскую. Шарлотта уже была тамъ и разсердилась, когда вошла Сестрица.
— Я увѣрена, мистриссъ Брандонъ, сказала она довольно колко:- что гости ждутъ чаю.
Мистриссъ Брандонъ пошла внизъ, не говоря ни слова. Я стоялъ на площадкѣ и разговаривалъ съ пріятелемъ подальше отъ дуэта миссъ Рингудъ, когда прошла Каролина, и взялъ руку, холодную какъ камень, и никогда не видалъ болѣе трагическаго горя, какое изобразилось на ея лицѣ.
— Дѣти мои расплакались, сказала она:- я и пошла въ дѣтскую. Но теперь она не хочетъ, чтобъ я была тамъ.
