Андрес поднял глаза — они смотрели страдальчески, но спокойно.
— Я не пес, — произнес он тихо. Все ждут, что он скажет дальше, но запальщик беспомощно пожимает плечами. — Нет, не пес я.
— Ну, хорошо, — недовольно говорит Мартинек. — Да на людей вы собакой кидаетесь.
— Разве я кого зря обидел? — восклицает Андрес, обводя всех взглядом.
Крепильщик повел плечами.
— Нет, зря не обижали, но… Ведь вы сами видите, как все о вас думают, верно?
— Я только выполняю свой долг, — возразил запальщик и снова пожал плечами. — Что поделаешь!
— Да, но вам хочется, чтоб его все выполняли. Нельзя же от всех требовать, чтоб каждый собачился на себя, как вы — а вы и на себя злитесь, Андрес, вот в чем ваша беда. Он не виноват, — добродушно обратился крепильщик к остальным. — Ну, он ростом не вышел и все этак на цыпочки становится, так ведь?
— Что ж, не вышел, — с горечью произнес запальщик. — Вам легко говорить. Меня даже в армию брать не хотели, только по третьему разу взяли; какой, мол, из него солдат, — недоросток! Так я им показал, что я настоящий солдат; тогда уж, милый мой, меня перестали называть сморчком. Пес-капрал — так стали звать. Ох, и муштровал же я солдатиков! А в войну… мне дали большую серебряную медаль. Потом говорили: Андрес, оставайтесь на сверхсрочной, из вас выйдет ротный; да я задумал жениться… И девушки тоже смеялись — сморчок, мол, замухрышка. Нелегко мне пришлось, ребята!
— Вот оно что, гляди-ка, — рассудительно заговорил молодой великан. — Я это понимаю, только нас-то тебе незачем гонять. Все мы знаем — Андрес в своем деле понимает, голова у него варит, и все, что он скажет, — правильно, так и сделаем. А вот волю языку не давай; чем больше ты кричишь, тем виднее, что ты замухрышка… Ну да, нам-то все равно, — примирительно добавил крепильщик. — Мы уж как-нибудь твой характер выдержим.
Запальщик, как ни странно, был почти растроган.
— Вот видишь, — буркнул он, — мы, солдаты, говорим все напрямик…
Но тут судорожно захрипел Матула.
— Сморчок, замухрышка, — давился каменщик хриплым хохотом, очевидно, до него только сейчас дошло, о чем шла речь.
Андрес побледнел, и нижняя челюсть его воинственно подалась вперед.
— Что? — рявкнул он.
— Придержи язык, Матула, — медленно сказал крепильщик; Матула поднял тупой взгляд, да так и остался с разинутым ртом. — И если кто-нибудь на людях, ребята, назовет его замухрышкой, — продолжал Мартинек, — тот будет иметь дело со мной. Что здесь, за столом, среди нашей команды говорилось — останется между нами, вот как.
Пепек был явно недоволен и нахмурился, а дед Суханек облегченно вздохнул и замигал выцветшими глазками.
— А я вам что скажу, — оживленно затараторил он, — шахтеру и не к чему быть большим. Замухрышка-то всюду пролезет. — Тут старик осекся и опять заморгал. — То есть я хотел сказать, если он ростом не вышел. Был у нас когда-то один забойщик, его замухрышкой и карликом звали…
Пепек фыркнул и был вынужден снова отправиться к оркестриону, чтобы похохотать вдоволь. Станда воспользовался случаем и скрылся в уборную; он не привык пить пиво, голова у него слегка кружилась, и ему ужасно хотелось спать. В коридоре его кто-то догнал — это был Андрес.
— Послушайте, Станда, — торопливо сказал он вполголоса, — мне хочется кой о чем вас спросить. Как вы думаете, стоит ли мне… стоит ли мне угостить первую спасательную? Ведь вы послали мне этот коньяк, и… не знаю… вроде как бы в ответ. Примут они от меня, по-вашему?
Станде вдруг стало даже жаль Андреса, такое волнение звучало в его голосе. И верно, серьезный вопрос, тут надо хорошенько подумать.
— Я не знаю, господин запальщик, — начал он нерешительно, — но… я бы, пожалуй, не стал так делать. А вдруг кто-нибудь не захочет…
— Вот именно, — нахмурился десятник. — А я бы с такой охотой… Мне чего… приятно, когда вы обо мне вспомнили. Скажите, кто это придумал?
— Все, — соврал Станда. — Пепек… и Мартинек… все.
Запальщик просиял.
— Верно? Так что бы мне такое для них… как вы полагаете?
— Может… выложить на стол сигареты, — предложил Станда. — Это не так заметно. Кто не захочет, может и не брать…
— Верно, — обрадовался запальщик.
— И еще одно, — серьезно добавил Станда. — Уходите домой раньше всех, господин запальщик.
— Почему?
— Чтобы дать им… кой о чем поговорить между собой.
Андрес на минуту задумался.
— Вы правы, — сказал он и торопливо пожал Станде руку. — Спасибо вам!
Станда вернулся с ощущением успешно выполненной дипломатической миссии.
— Что ему от тебя нужно было? — подозрительно спросил Пепек.
— Ничего, — оказал Станда с простодушным видом. — Он просто попал не туда.
Андрес вернулся, и всем бросилось в глаза, что он вдруг начал ощупывать свои карманы.
— Где же это у меня… Пан Малек, дайте мне сигарет. Сотню.
Открытая коробка на столе слишком заметна, ровные ряды сигарет так и просят — возьмите! Каменщик Матула отвел тяжелый взгляд от Андреса и уставился на белую пачку.
— Берите, — предлагает запальщик, ни на кого не глядя.
Разбитые пальцы Матулы вздрагивают.
— Спасибо, у меня свои, — бормочет Пепек и демонстративно постукивает по столу собственной сигаретой.
Мартинек удобно оперся локтем о стол.
— Да, ребята, — начал он медленно, — хотел бы я знать, что там вторая команда сейчас поделывает. Хорошо бы они починили рельсы, чтобы можно было породу вывозить, правда, Станда?
При этом его толстые пальцы, словно ненароком, рассеянно, но медленно, чтобы все видели, вытаскивают первую сигарету из коробочки Андреса. Станда почти с облегчением переводит дух: молодец Мартинек!
— Я говорил об этом с Казимоуром, — благодарно подхватывает Андрес. — Но Казимоур сказал: рельсы-то рельсы, да почва там поднялась, придется ее выбирать, вот что…
Несколько пар глаз следят, как дед Суханек тянется сейчас к коробочке Андреса. Дед испуганно отдернул руку.
— Ну да, почва, — пролепетал он как человек, застигнутый на месте преступления, и торопливо спрятал в карман взятую сигарету. — Там, в восемнадцатом-то, всегда почва была ненадежная. Сухая, очень сухая!
— Верно! — с признательностью сказал запальщик. — Закуривайте, Суханек.
— Спасибо, я уже взял, — отнекивается дед, неуверенно поглядывая на товарищей.
— Да закурите же!
Дед Суханек с несчастным видом берет еще одну сигарету.
— Премного благодарен, я ведь и не курю их вовсе, разве что трубочку. Это для зятя возьму, то есть для Фалтыса. Пепек, ты не хочешь?
— Не хочу.
Пепек хмурится и презрительно сосет свой вонючий окурок. Разговор не вяжется, настроение паршивое, и Андрес кусает губы, лицо у него твердеет, становится серым; один крепильщик сияет радостно, от всей души, а Адама словно и нет: перед ним нетронутая кружка, и он молча глядит глубоко ввалившимися глазами…
Вдруг Пепек быстро потушил свою сигарету и выпрямился, как школьник.
— Ребята, — выдохнул он, — Ханс здесь!
В трактир вошел господин Хансен. Он кивнул всей команде и сел за соседний стол.
XV
Вся команда встала.
— Добрый вечер, — поздоровался за всех Мартинек, и Ханс дружески закивал,
470
Десятник Андрес стоит как солдат — руки по швам, точно сейчас выпалит: так и так, рапортует десятник-запальщик Андрес и его команда: Адам Иозеф — забойщик, Мартинек Ян — крепильщик…
Мартинек Ян безмятежно сел спиной к господину Хансену, но эта спина — прямая и прочная, будто дверь амбара. Вся команда нерешительно рассаживается, последним садится запальщик Андрес, да еще с каким-то полупоклоном, точно извиняясь перед соседним столом; но Ханс уже не смотрит на них и барабанит пальцами. Наступила торжественная тишина, как в школе.
— Расскажите что-нибудь, — вдруг произносит Пепек, взглянув на Андреса, чтобы завязать разговор; но где уж Андресу! — он стал совсем незаметным, сидит на самом краешке стула, просто смотреть жалко, и выжидательно уставился на крепильщика: давай-ка ты, что ли, дружище.
— Так вот… — начал было Мартинек, подмигивая Станде, но тот не сводит глаз с Хансена. Гляди-ка, ребята, он все-таки пришел посидеть с нами! Какая жена у него — глаз не отведешь, и любят они друг дружку, любовь такая, что и рассказать нельзя, а он, видите, оставил жену дома и пришел к нам. «Я должен пойти к своей команде, — сказал он ей. — Пусть ребята видят — я с ними», — или еще что-нибудь в этом роде… У Станды сердце бьется от гордости, ему радостно. Вот какая наша команда! И Адам пришел, и Андрес, и господин Хансен… Точно мы одна семья, нет, больше, чем семья; семью оставляют дома и идут — мужчины к мужчинам. Так и следует, с воодушевлением думает Станда. Мы должны держаться друг друга — этому нас учит работа; а вам, женщины, придется посторониться, мы вернемся, но на первом месте — команда. Вот оно как!
