— А Андрес что?
— Ну, он — легкий вес; а с Пепеком, помнится, по земле катался. Как раз в то время, когда патруль пришел.
— Какой патруль?
— Ну, полиция, — постепенно признавался Мартинек. — Все из-за галдежа, понятно? Они подумали, что у нас драка, что ли; один фараон был знаком с Андресом еще по армии; ну, кое-как уладили. А мне не хотелось впутываться, я взял да и ушел домой с Адамом. Понимаешь, не горазд я на такие дела, — добавил он сдержанно, с видом благовоспитанного мальчика. — Зато с Адамом мы очень хорошо поговорили.
— О чем?
— Да так, вообще. О жизни… и о смерти, — несколько неопределенно припоминал Мартинек. — У него, брат, все очень складно продумано. Умереть, говорит, это все равно что — я и сказать не сумею, как он говорил; но я подумал, что не мешало бы тебе его послушать. У тебя на то образование есть.
— Откуда ты знаешь, что у меня образование?
— Да это сразу видать.
— А как ты думаешь, Енда, — нерешительно заговорил Станда, — заканчивать мне образование?
Крепильщик улыбнулся, считая, очевидно, что вопрос и так ясен.
— Конечно.
— Почему?
— Ну, какой из тебя шахтер. Балку руками хватаешь. Сразу видать, не на своем ты месте. Как герой — может быть, но как шахтер — нет. Где уж тебе!.. Ну, а с рукой-то как?
— Останусь калекой, — произнес Станда со спокойным достоинством. — Плакали мои пальцы.
— А не суй куда не надо, — проворчал крепильщик, нахмурившись. — Ну, не бойся, тебя куда-нибудь пристроят. Пока одна рука есть, работать можно. Но в шахту ты уж не вернешься, дружок, с этим покончено. Все равно ты как откатчик немногого стоил.
Станда спокойно, ласково глядит на своего товарища Мартинека — жесток ты, друг мой, ох как жесток; но и жизнь жестока.
— Я поступлю в контору, Енда.
— Ну, само собой. А куда же еще!
— И буду учиться на инженера. Потом стану работать в шахте… хотя бы и с одной рукой.
— Распоряжаться — и одной руки хватит, — спокойно говорит крепильщик. — А вот уголь рубать одной рукой нельзя. Что ж, учись!
Станда спустил ноги с постели.
— Мартинек, за что ты на меня злишься?
— Я не злюсь. Но раз ты теперь учиться станешь, так какие разговоры, верно?.. А мы вчера говорили об этом, — сказал он неожиданно, — и тоже так рассудили. Что тебе доучиться надо. И от имени команды Андреса послали в дирекцию, а ему там ответили: знаем мы уже, это тот Пулпан, который самый первый вызвался. Не знаю только, кто им это сказал. Может, Ханс.
Станда был безгранично растроган.
— Ребята, вы и об этом подумали?
— Чего там, — улыбнулся крепильщик. — Сам понимаешь, теперь тебе не место среди нас. Да, а Верунка тебе передает привет.
Станда сидит на постели, опустив голову. Итак, с этим покончено… точно оторвалось у него что-то внутри, чувствует он с болью и облегчением. «Сам понимаешь, тебе не место среди нас». Сейчас это еще не так заметно; но когда я возьмусь за работу, когда засяду за книжки, мы станем еще дальше друг от друга; через книжки я уже не дотянусь до вас, друзья… Господи, а ведь мы были такие товарищи; но когда оканчивается смена, нас ждет какая- то отчужденность; мы толком не знаем даже, о чем говорить…
— Послушай, Енда, — неуверенно начал Станда. — Если теперь я буду работать в дирекции… далековато мне будет ходить от Адама. Как ты думаешь, не переехать ли мне поближе?
— Правильно. Так и сделай.
— Послушай, ты не объяснишь Адаму?.. Мне дед Суханек говорил, что есть хорошая комната у каких-то Покорных. Может, поглядишь?
— Ну, конечно, — живо согласился крепильщик. — Это, наверное, у помощника штейгера Покорного, у них сын ушел в армию… Я зайду к Адаму, и мы с ним сразу же и перенесем твои пожитки. Чтобы тебе не возиться с переездом, когда у тебя рука…
— Какой ты хороший!
— Да что там, — просиял Мартинек. — Я с удовольствием помогу.
Станда облегченно вздохнул. Вот и с этим покончено, можно начинать новую жизнь. Правда, где-то еще кровоточит сердце, но это почти приятно; так должно быть, дружище, должно было так случиться. Станда хмурит лоб, усиленно размышляя. Ну что же, с чем еще осталось порвать? Нет, кажется, больше ничего; как мало остается, когда покидаешь забой, где трудился со всеми!
Крепильщик Мартинек поднялся, комкая шапку в руках.
— Ну, Станда, я был очень рад… Приходи как-нибудь взглянуть на детей…
— Спасибо, спасибо за все, Енда. И передай привет всей первой спасательной…
— Ладно. Я им передам.
Молодой великан на цыпочках подходит к двери.
— И скажи им, Мартинек, скажи, что я их всех благодарю!
Мартинек на пороге кивает головой.
— Скажу. — И он протискивается в полуоткрытую дверь. — Бог в помощь, Станда!
Станда сидит на постели, кусая пальцы. Значит, мне уже нет места среди вас? И среди других — тоже… Что поделаешь, вероятно так и надо; но как страшно одинок человек…
XXVII
Действительно, Станде есть о чем поразмыслить: он держит левую руку на груди, как больного ребенка, и в глубокой задумчивости хмурит лоб. Но к пяти часам он отрывается от этих мыслей, поудобнее устраивается на постели, поджав колени к подбородку, и закрывает глаза. Сейчас первая команда готовится к спуску. Ребята, вероятно, переодеваются, стягивают рубашки, сбрасывают штаны; в раздевалке пахнет крепким мужским потом. Пепек, конечно, бранится, дед Суханек тараторит, Матула сопит, а Адам молча, букой глядит серьезными, глубоко запавшими глазами. Мартинек спокойно улыбается и говорит, наверное, — ох, ребята, и красота же в этой больнице, или что-нибудь в том же духе. Станда считает минуты. Вот теперь, верно, входит Андрес, на голове у него пропотевшая шапка, в руке лампа; он пересчитывает глазами команду. Один, два, три, четыре… где же пятый? «Здесь, — отзывается шепотом Станда, — я здесь!» — «Ну, пошевеливайтесь, пошли», — сердито подгоняет Андрес. «Ладно, мы сейчас…»
Теперь они идут гуськом к клети, позвякивая покачивающимися лампами; всем им не до разговоров. «Бог в помощь, ребята!» Клеть проваливается в черную шахту; у Андреса твердеет лицо, дед Суханек шевелит губами, словно молится, Матула сопит, Пепек судорожно зевает, а длинный Адам загораживает лампочку рукой и глядит в пустоту; лишь Мартинек сияет улыбкой, спокойной и несколько сонной. И без конца бежит и бежит вверх черная стена, словно команда проваливается в бездонный колодец… «Ребята, — хочется крикнуть Станде, — бог в помощь!» И ему чудится, будто он спускается вместе с ними и смотрит вверх, куда все бегут и бегут черные отпотевшие стены.
Трр, толчок — и клеть останавливается; команда шагает вразвалку под вереницей электрических лампочек по бесконечному сводчатому коридору; впереди Андрес, ему бы саблю в руки — ать-два, ать-два, правое плечо вперед — и первая команда цепочкой растягивается по черному откаточному штреку. Станда словно смотрит им вслед издалека; пять лампочек мерно раскачиваются и мерцают все дальше и дальше, теряясь в бездне тьмы; и еще поворот налево; бледный высокий человек открывает дощатую дверцу, — бог в помощь! Навалился душный тяжелый воздух восемнадцатого штрека, и Станда невольно начал дышать ртом. «Жарко, верно?» — с улыбкой спрашивает Мартинек, точно они идут полевой тропкой. Остается совсем немного — они, вероятно, добрались уже до того места, где Мартинек с Матулой исправляли деревянную крепь; сколько тут новых подпорок, и новые здоровенные раскосы… Вон уже видны лампочка и кожаный шлем Хансена. Андрес выпячивает грудь и по-военному щелкает каблуками: «Докладывает первая команда: десятник Андрес, забойщики Адам и Суханек, крепильщик Мартинек, каменщик Матула, подручный забойщика Фалта и откатчик Пулпан». — «Что, разве Станда тоже тут?»
— Конечно, я тоже, — шепчет Станда с закрытыми глазами. — Где же мне быть, как не с вами!
Сейчас ребята, наверное, снимают пиджаки и рубашки, прикидывает Станда; остается поплевать на ладони, и можно браться за дело. Ага, эти лодыри из других команд, по крайней мере, привели в порядок завалившийся штрек, но остальное осталось, как было при нас; надо кончать сбойку, ребята! Долговязый Адам натягивает на голову кислородную маску со слоновьим хоботом и стягивает ремни; вот он уже на коленях, и — рраз! — вползает под обвалившуюся кровлю; сейчас вдали застрекочет его отбойный молоток. Пепек, вероятно, бранится и тоже надевает маску; потом он нагнется, вильнет задом и исчезнет в завале. Через минуту загремит его лопата в вырубленной породе. Так, теперь ты, Станда! Грузи живой, чтобы ничего не валялось на дороге!
Немного поодаль стучат по крепи, как два дятла, Мартинек и Матула; Хансен озабоченно следит за контрольной лампочкой, обходя штрек; Андрес ходит за ним следом, а дед Суханек уже прикрепляет маску, готовый сменить Адама. Ну-ка, Станда, покажи теперь, на что ты способен! Ведь есть в команде некий Станда Пулпан, который раньше учился в реальном, а теперь стал откатчиком первой спасательной. Итак, этот Станда берет лопату и грузит пустую породу в вагонетку; лопата в его руках летает, как перышко, и дед Суханек от удивления покачивает своим слоновьим хоботом. Как у тебя, сынок, нынче работа-то спорится! И Андрес останавливается и глядит, — так, последняя лопата — и вагонетка полна; и Станда одной рукой, одной левой, толкает эту вагонетку, бежит с ней рысью, гоп-ля! — через поворотный круг и тормозит на другой колее; и вот он уже с грохотом мчится обратно с новой, пустой вагонеткой. Адам как раз вылез из дыры, снимает маску и, опершись о стену, трет костлявыми кулаками глаза, залитые потом. Станда берет лопату и грузит вторую вагонетку — углем. Адам впалыми глазами следит, как мелькает в воздухе лопата. «Не так быстро, Станда, — бормочет он, пытаясь улыбнуться, — ведь мы не поспеваем рубать!»
