правда, построена на песке. Потом, как вы услышите, у него был процесс, и на суде жена его Малке, мир праху ее, рассказала, как все на самом деле произошло. А история была такая:
Малке не разговаривала со своим мужем Менделем лет пятнадцать. Она от природы была женщина не из кротких, не в обиду будь ей сказано: высокая, худая, черномазая, с острым, крючковатым носом. Редко можно было от нее слово услышать, хотя она и была базарной торговкой. Да и не нужно было слов! От одного взгляда ее жутко становилось. Все торговки ее пуще смерти боялись — такой уж глаз у нее был! Само собою понятно, что ее молчание было ему лишь на руку: он ей тоже не говорил ни слова. И при таком взаимном молчании Бог благословим их двумя мальчиками и тремя девочками.
Однако соблазн стать домовладельцем сделал их обоих разговорчивыми. Разговор произошел между ними такой:
— Малке!
Она молчит.
— Малке!
Молчит. Он продолжает звать: „Малке! Малке!“
А она ни звука.
Тогда Иерухим поднимается и выпаливает: Малке! Я хочу построить дом!
Тут уж Малке не удержалась и открыла рот. „Я подумала, — рассказывала она, — что он с ума сошел!“
И это действительно было сумасшествие. По наследству от прадедушки ему достался небольшой участок земли, тот, узенький, который вы видели. Денег у него не было ни гроша. Пара жениных сережек, которые впоследствии были проданы за пятьдесят четыре злотых, лежали в закладе круглый год, и лишь на субботу и праздники Иерухим брал их под расписку.
Но когда соблазн берет себе на помощь фантазию, кто устоит? Стоит Иерухиму мол, выстроить дом, — и он обеспечен всем. Он приобретет кредит, купит на выплату козу, и будет иметь свое пропитание сидя дома. Одну комнату он сдаст внаймы под шинок, а, если Бог, благословенно имя Его, поможет, она сама станет шинкаркой. А самое главное — дети обеспечены. Мальчиков он все равно пошлет в иешибот, дочерям он выдаст крепостные записи, каждой на ее часть в доме, и — конец! На что, однако, строить?! Но тут у нею такой расчет был:
— Я, — говорит он, — меламед, а ты — торговка, значит, у нас два дела: с одного мы будем жить, с другого — строить.
— Что ты говоришь, сумасшедший? — отвечает Малке. — Обоими заработками мы еле-еле перебиваемся.
— Как себя поставишь, — говорит он, — так Бог, благословенно имя Его, помогает. А в доказательство — смотри: у Ноаха-меламеда, соседа нашего, больная жена, которая не зарабатывает ни полушки, и шестеро детей, — да будут они здоровы и крепки, — а живет он исключительно одним своим заработком.
— Что за сравнение! Он известный меламед, у него самые богатые ученики…
— А какая, по-твоему, тут причина? Что он ученее меня? Нет, и еще раз нет! Но Бог видит, что у него есть один только заработок, так он дает ему его в достаточных размерах. А что это так, я тебе еще пример приведу. Черная Брохе, вдова, с пятью детьми, торговка только…
— Что ты говоришь, спятил ты? Та, — дай Бог мне этого, — имеет в деле целое состояние, наверное, тридцать рублей!..
— Да не это главное, — объясняет он ей, — главное то, что благословение Божие она может найти в одних только яблоках. Всевышний управляет миром по естественным законам… Кроме того, — убеждает он ее, — можно значительно сократить расходы, можно обойтись без многого…
На том и порешили. Иерухим отказался от нюхательного табака, вся семья — от простокваши в частности и от ужина вообще. И — начали строить!
Строили долгие годы, но когда дело дошло до брандмауэра, у Малке уж не было товара, у Иерухима — сил жить, старший сын уехал, младшая дочь умерла, — а тут недостает еще целого состояния — рублей сорока на брандмауэр!
Ну, что тут делать? Сунули гминному писарю в руку и — поселились без брандмауэра».
* * *
Поселился он с великой радостью. «Братство носильщиков», членом которого он состоял, устроило ему новоселье. Выпили, без преувеличения, целую бочку пива, кроме водки и изюмного вина. Веселье было неописуемое…
Но продолжалась радость недолго. Какой-то обыватель поссорился с соседом Иерухима, меламедом Ноахом. Последний был некогда крупным хозяином, «фундаментальным» богачом. Кроме дома, который остался у него и поныне, он имел и не одну сотню рублей чистоганом. Притом он вел еще торговлю медом. Позже, когда у нас начались распри из-за литовского раввина, донесли на его, Ноаха, сына (он до сих пор служит в полку с больными легкими), и против него самого начали процесс за подлюг раввинского дома. Это действительно был разбой!
Доносы — дело привычное, но поджечь дом со всех сторон — это уж по-разбойничьи! Причастен ли он был к этому делу или нет, я не знаю, но процесс и сын разорили его в конец. И он стал меламедом. Как новоиспеченный меламед, он не выказывал особенного почтения к обывателям, и вот отец одного из учеников, обидевшись, забрал у него своего сынка и отдал его в хедер к Иерухиму.
Ноаху это было обидно. Сутягой он был всегда, в управе торчал по целым дням и ночам, языком и пером владел, так вся история с брандмауэром всплыла наружу, и на сцену появился старший стражник.
Но тут Hoax раскаялся в своей затее. Он сам приложил все старания, чтобы дело замяли. К делу «привесили монету», — и концы в воду!..
Все опять пошло бы на лад; но тут началась новая история из-за голубого цвета цицис. Иерухим — родзиневский хасид и носит голубые цицис, а Hoax заклятый бельзенский и кричит: «Гвалт!» Слово за слово, брандмауэр опять всплыл, и дело дошло до суда.
Вынесли заочное решение: Иерухим в течение месяца должен или поставить брандмауэр или снести дом.
А у Иерухима ни гроша. Теперь уже Hoax не раскаивался (междоусобие было в самом разгаре) и больше ничего слышать не хотел про это дело. Иерухим потребовал его к раввину, Hoax надавал пощечин посланному от раввина.
Когда Малке увидела, что им грозит плохой конец, она схватила Ноаха на улице за шиворот и потащила его к раввину. Весь базар полон был бельзенских хасидов, но кто подступится к женщине?.. «Для мужчины, которого побила женщина, нет ни суда, ни защиты». Жена Ноаха шла за ними и осыпала ее ужаснейшими проклятиями, но подойти близко боялась. У раввина Малке рассказала все от начала до конца. Она требовала, чтоб Hoax помог или построить брандмауэр или замять дело…
Но храбрый раввин знал, что кого он ни
