- Мама,- перебила ее Лена,- ты опять все про венки да про могилы.
- Да, детка, у кого что болит, тот о том и говорит. Кто про свадьбы думает, тот о свадьбах толкует, а кто про похороны - тот о могилках. Да и не я этот разговор завела. А почему я вечно об одном твержу? Потому что тревожусь: а мне-то кто венок принесет?
- Ах, мама…
- Доченька, я знаю, что ты у меня хорошая, добрая девочка. Только человек-то предполагает, а бог располагает, сегодня за столом, завтра - на столе. Ты тоже под богом ходишь и в любой день можешь помереть, хоть и тяжело мне об этом думать. И госпожа Дёрр может помереть или жить будет в другом месте, когда я помру, или я буду жить в другом и помру сразу, как перееду. Ленушка ты моя дорогая, ни за что нельзя поручиться, даже за то, будет ли у тебя венок на могилке.
- Нет, дорогая моя госпожа Нимпч. За это как раз можно. Венок у вас будет.
- Рада бы поверить, господин барон.
- Если я, к примеру, буду в Петербурге или в Париже и услышу, что моя дорогая госпожа Нимпч приказала долго жить, я пришлю венок, а если я буду в Берлине или где неподалеку, я сам его принесу. Лицо старушки просветлело от радости.
- Вам я верю, господин барон. Значит, венок у меня будет, до чего ж я рада, просто слов нет. Терпеть не могу голой могилки, все равно как сиротское кладбище, или тюремное, или того хуже. А теперь, Ленушка, завари чай, вон чайник-то как расшумелся, и земляника здесь, и молоко. И простокваша тоже. У бедного господина барона, наверное, уж живот подводит. Хуже нет, как глядеть на еду - до смерти проголодаешься, это-то я еще помню. Да, госпожа. Дёрр, я ведь тоже когда-то молодая была, хоть и давненько это было. Но люди тогда были такие же, как и нынешние.
Фрау Нимпч, на которую сегодня нашел разговорный стих, еще долго философствовала, покуда Лена обносила всех ужином, а Бото, по обыкновению, подшучивал над фрау Дёрр. Хорошо, мол, что она вовремя уложила свою шляпу на покой, такая шляпка для выездов или для театра, а не для Вильмерсдорфа. Откуда только госпожа Дёрр раздобыла такую красоту? Ни у одной принцессы нет ничего подобного. Сказать по совести, он такой роскошной шляпы вообще никогда не видывал, о себе он, конечно, говорить не станет, но будь на его месте принц, тот бы сей же миг потерял голову.
Добрая толстуха смутно догадывалась, что Бото просто шутит. Тем не менее она отвечала:
- Да, уж коли Дёрр чего задумает, он молодец молодцом, просто откуда что берется, не поймешь. По будням-то от него хорошего не жди, и вдруг его словно подменят, совсем другой человек становится, и я не зря говорю: чего-то в нем такое есть, просто он показать это не умеет.
Такие разговоры шли за чаем, пока не пробило десять. Тут Бото стал прощаться, а Лена и фрау Дёрр пошли провожать его. Когда они подошли к калитке, фрау Дёрр спохватилась, что они так и не съели двойной орешек, но Бото пропустил ее слова мимо ушей и намеренно заговорил о том, как они прекрасно провели время.
- Лена, давай почаще так гулять. Вот я приду в другой раз, и мы придумаем куда. Я непременно отыщу какое-нибудь местечко. Тихое и красивое, и подальше, и чтоб дорога шла не только полем.
- А с собой мы возьмем госпожу Дёрр,- сказала Лена.- Попросим ее идти с нами. Правда, Бото?
- Правда, Лена. Куда мы, туда и госпожа Дёрр. Как же мы без нее?
- Ах, господин барон, это уж вы слишком. Этого я и требовать не могу.
- Полноте, дорогая госпожа Дёрр,- засмеялся Бото.- Такая женщина, как вы, может требовать все, чего пожелает.
С этим они и расстались.
Загородная прогулка, о которой было договорено или по меньшей мере шла речь после Вильмерсдорфа, стала на несколько недель излюбленной темой, и каждый раз, когда приходил Бото, вставал вопрос: куда? Обсуждались всяческие варианты: Эркнер и Кранихберге, Швилов и Баумгартенбрюк, но все были отвергнуты, поскольку туда ездит слишком много народу. Наконец Бото предложил «Ханкелев склад» - местечко, о красоте и уединении которого ему прожужжали все уши. Лена не возражала. Ей хотелось лишь одного: уехать на лоно природы, как можно дальше от суеты большого города и погулять там с возлюбленным. А куда именно - не играет роли.
Поездку назначили на ближайшую пятницу.
Вечерним гёрлицким поездом они поехали к «Ханкелеву складу», где собирались переночевать, а затем в тишине и уединении провести субботу. Поезд состоял всего из нескольких вагонов, да и те были полупустые, так что Лена и Бото оказались в купе одни. В соседнем шел оживленный разговор, из которого можно было понять, что пассажиры там сидят дальние, стало быть, не попутчики и в «Складе» не выйдут.
Лена была счастлива, дала Бото руку, а сама молча глядела в окно на проносившиеся мимо леса и поля. Потом она спросила:
- А как отнесется госпожа Дёрр к тому, что мы не взяли ее с собой?
- Она даже и не узнает ничего.
- Мама непременно проговорится.
- Коли так, дело худо, но иначе мы поступить не могли. Видишь ли, на лугу, в тот раз - это еще куда ни шло, поскольку там не было никого, кроме нас. Но в «Складе», как ни безлюдно, но, уж верно, есть хозяин и хозяйка, а может, еще и кельнер-берлинец в придачу. Не выношу таких кельнеров, которые вечно ухмыляются про себя или по меньшей мере прячут улыбку, это портит мне все удовольствие. Госпоже Дёрр цены нет, когда она сидит возле твоей матери или учит старого Дёрра уму-разуму, но только не на людях. На людях она заставит нас краснеть.
Часов около пяти поезд остановился на опушке леса… Действительно, никто, кроме них, из поезда не вышел, и оба, не торопясь, с удовольствием, побрели к маленькой гостинице, расположенной в десяти минутах ходьбы от станции, на самом берегу Шпрее. «Заведение», как оно именовалось на перекошенном указателе, было поначалу заурядным рыбацким домиком, но постепенно, скорее благодаря при-, нежели перестройкам, превратилось в настоящую гостиницу, причем вид на Шпрее с лихвой восполнял все изъяны и недостатки, если даже допустить, что таковые имелись, и служил главной причиной той поистине блестящей репутации, которой пользовалось это место среди немногочисленных посвященных. Лена тотчас почувствовала себя здесь совершенно как дома и уселась на пристроенной деревянной веранде, половина которой была осенена ветвями старого вяза, росшего между домом и берегом.
- Здесь мы и останемся,- сказала она.- Смотри, вон лодки, две… три… а там, повыше, целая флотилия. Хорошо, что мы приехали сюда. Глянь-ка, как они суетятся там на лодке и отталкиваются веслами. Бото, любимый, как здесь чудесно и как я тебе за все благодарна!
Бото от души радовался, видя Лену такой счастливой. Присущая ей резкость, почти суровость, внезапно исчезла, сменясь непривычной мягкостью, и эта перемена была в первую очередь благотворна для нее самой.
Немного спустя появился хозяин, принявший «заведение» от отца и деда, и осведомился, - намерены ли они остаться, а услыхав утвердительный ответ на последний вопрос посоветовал им не мешкать с выбором комнаты, которых у него сколько угодно, но, пожалуй, лучше всех одна на мансарде. Она хоть и низковата, но очень просторная и с видом на Шпрее - до самых Мюггельских гор.
Получив согласие гостей, хозяин удалился, чтобы сделать необходимые приготовления, а Бото и Лена снова остались одни и в полной мере наслаждались своим одиночеством. На поникших ветвях вяза покачивался зяблик, обитавший в соседних кустах, носились взад-вперед ласточки, и, наконец, черная наседка в сопровождении длинного ряда утят величественно проследовала мимо веранды и повела их по далеко заходящим в воду мосткам. На середине мостков она остановилась, а утята попрыгали в воду и поплыли.
Лена следила за всем с неослабным вниманием.
- Смотри, Бото, как вода проступает между бревнами. Но правду сказать, ее занимали не бревна и не вода, а две лодки, причаленные к мосткам. Она и так на них поглядывала и эдак, задавала всевозможные вопросы, делала всевозможные намеки, но, видя, что Бото остается глух ко всем намекам и ничего не желает понимать, заговорила более откровенно и напрямик сказала, что не прочь бы покататься на лодке.
- Нет, вы, женщины, неисправимы. Неисправимо легкомысленны. Припомни второй день пасхи. Ты едва…
- …едва не утонула? Помню. Но это одна сторона дела. А вот и другая: в тот же день состоялось мое знакомство с очень интересным молодым человеком, которого ты, верно, помнишь. Его звали Бото… Не станешь же ты утверждать, что второй день пасхи был для тебя несчастливым? Если да, значит, я любезнее, чем ты.
- Гм-гм… А грести-то ты умеешь?
- Разумеется. И грести, и править, и поставить парус. Из-за того, что я чуть не утонула, ты уже ни в грош не ставишь меня и мое искусство. А виноват был мальчик, да и утонуть в конце концов может каждый.
Спустясь с веранды, она прошла по тропинке, прямо к тем двум лодкам. Паруса у них были скатаны, но на каждой мачте развевался вымпел с вышитым названием.
