- Да неужто я не пытался сделать все, что было в моих силах? -сказал Пти-Кло Люсьену.- Ведь дело шло о сестре моего однокашника; но в суде положение создалось безвыходное. Первого июня Давид просил меня обеспечить ему спокойствие на три месяца; дело приняло угрожающий оборот только в сентябре, да и то я сумел спасти имущество от заимодавцев, ибо в окружном суде я дело выиграю; я добьюсь признания преимущественного права жены, не прикрывающего в настоящем случае никакого обмана... Что касается тебя, ты воротился в несчастье, но все же ты гениальный человек... (Люсьен отпрянул, точно ему чересчур близко к носу поднесли кадило.) Да, да, дорогой мой,продолжал Пти-Кло,- я прочел "Лучника Карла IX": это более чем роман, это настоящая книга! А такое предисловие могли написать только два человека: Шатобриан или ты!
Люсьен принял хвалу, не сказав, что предисловие написано д'Артезом. Из ста французских писателей девяносто девять поступили бы так же, как он.
- И вообрази себе, тут и виду не показали, что о твоем приезде известно,- продолжал Пти-Кло с притворным негодованием.- Когда я обнаружил это всеобщее равнодушие, мне взбрело в голову взбудоражить весь этот мирок. Я на' писал статью, которую ты прочел...
- Неужто это ты?! - вскричал Люсьен.
- Я самый!.. А теперь Ангулем и Умо оспаривают свои права на тебя. Я собрал молодежь, бывших твоих товарищей по коллежу, и устроил тебе вчера серенаду; а раз начав, мы увлеклись, затеяли подписку на обед. "Пусть Давид скрывается, зато Люсьен будет увенчан лаврами!" - сказал я самому себе. Более того,- продолжал Пти-Кло,- я видел графиню Шатле и дал ей понять, что ради себя самой она Должна Спасти Давида; она может, она обязана это сделать. Если Давид действительно сделал открытие, о котором он говорил мне, правительство не разорится, поддержав его. А какая честь для префекта стать, так сказать, причастным к столь важному изобретению, оказав покровительство изобретателю. Ведь он прослывет просвещенным администратором. Твою сестру напугала наша судебная перестрелка! Она еще по-настоящему не понюхала пороха... Битва в суде обходится столь же дорого, как и на поле сражения; но Давид удержал свои позиции, он хозяин изобретения, его не могут арестовать, его не арестуют!
- Благодарю тебя, дорогой мой, я вижу, что могу доверить тебе мой план, ты мне поможешь его осуществить.- Пти-Кло посмотрел на Люсьена, причем его нос, похожий на буравчик, принял вид вопросительного знака.- Я хочу спасти Давида,- сказал Люсьен с особою значительностью,- я виновник его несчастья, я все исправлю... я могу оказать влияние на Луизу...
- На Луизу?
- На графиню Шатле!.. (Пти-Кло сделал неопределенное движение). Я имею на нее влияние большее, нежели она сама думает,- продолжал Люсьен,- однако ж, дорогой мой, хотя я и имею влияние на вашу знать, у меня нет фрака...
Пти-Кло опять сделал какое-то неопределенное движение, точно хотел предложить свой кошелек.
- Благодарю,- сказал Люсьен, пожимая руку Пти-Кло.- Дней через десять я сделаю визит жене префекта и отдам визит тебе.
И они расстались, по-товарищески пожав друг другу руки.
"Он, конечно, поэт,- сказал самому себе Пти-Кло,- ибо он безумец!"
"Что ни говори,- думал Люсьен, возвращаясь к сестре,- истинные друзья только друзья со школьной скамьи".
- Люсьен,- сказала Ева,- что тебе обещал Пти-Кло? На что тебе его дружба? Остерегайся его!
- Его-то? - вскричал Люсьен.- Послушай, Ева,- продолжал он, как бы повинуясь мелькнувшей у него мысли,- ты утратила веру в меня, ты утратила доверие ко мне и подавно можешь не доверять Пти-Кло; но не пройдет и двух недель, как ты переменишь свое мнение,- прибавил он с фатовским видом...
Люсьен поднялся к себе в комнату и написал такое письмо Лусто:
"Дорогой мой, из нас двоих только я могу помнить о билете в тысячу франков, которые я тебе ссудил; но, увы! я чересчур хорошо представляю положение, в котором тебя застанет мое письмо, поэтому слешу прибавить, что не требую возврата их ни в золотой, ни в серебряной монете; нет, я прошу об одном: услуга за услугу, как иной просил бы у Флорины любви в возмещение долга. У нас с тобой общий портной, ты, стало быть, можешь безотлагательно заказать для меня полное обмундирование. Конечно, я не щеголяю в костюме Адама, но все же в обществе показаться не могу. Тут, вообрази мое удивление, меня ожидают почести, воздаваемые провинцией парижским знаменитостям. Я герой предстоящего банкета - ни дать ни взять депутат левой! Теперь ты понимаешь, как мне нужен черный фрак? Займись-ка этим делом, посули заплатить, пусти пыль в глаза, короче, разыграй какую-нибудь неизданную сцену между Дон-Жуаном и господином Диманшем, ибо разодеться по-праздничному мне надобно во что бы то ни стало. На мне одни отрепья: вникни в это! На дворе сентябрь, погода стоит восхитительная; ergo [45], позаботься, чтобы я к концу нынешней недели получил обворожительный утренний наряд: легкий сюртук темно-зеленого сукна с бронзовой искрой, три жилета,- один серого цвета, другой клетчатый, в шотландском вкусе, третий совершенно белый; затем три пары панталон смерть женщинам - одни из белой английской фланели, другие нанковые, третьи из легкого черного казимира; наконец вечерний черный фрак с черным атласным жилетом. Ежели ты вновь обрел какую-нибудь Флорину, поручаю ей выбрать по своему вкусу два пестрых галстука. В сущности, все это пустяки! Я рассчитываю на тебя, на твою ловкость: портной меня мало беспокоит. Мой дорогой друг, много раз мы с тобой скорбели, что изобретательность нищеты, этого, без сомнения, сильнейшего яда для человека (в особенности для парижанина!), эта изобретательность, которая удивила бы и самого сатану, не нашла еще способа получить в долг шляпу! Когда мы введем в моду шляпы стоимостью в тысячу франков, они станут доступны, но до той поры в карманах у нас должно звенеть золото, чтобы оплачивать покупку шляпы наличными. Ах! Какой вред нанесла нам французская комедия фразой: "Лафлер, наполни золотом мои карманы!"
Итак, я вполне чувствую, как трудно исполнить мою просьбу: присоединить к посылке портного пару сапог, "пару бальных башмаков, шляпу, шесть пар перчаток! Я требую невозможного, знаю! Но разве жизнь литератора не есть невозможность, возведенная в правило?.. Скажу тебе одно, соверши это чудо, сочини большую статью или небольшую подлость; мы будем в расчете, и я прощу тебе твой долг. А ведь это долг чести, мой милый, и он уже год как числится за тобой; ты покраснел бы, если бы мог краснеть. Мой дорогой Лусто, шутки в сторону, я в тяжелых обстоятельствах. Суди сам: Выдра разжирела, стала женой Цапли, а Цапля теперь - префект Ангулема. Эта мерзкая чета может многое сделать для моего зятя, которого я поставил в ужасное положение, его преследуют за долги, он скрывается, над ним тяготеют векселя!.. Мне надобно предстать пред очи супруги префекта и любой ценой восстановить свое прежнее на нее влияние. Не ужасно ли сознавать, что судьба Давида Сешара зависит от пары изящных сапог, серых шелковых ажурных чулок (не забудь о них) и новой шляпы!.. Я скажусь больным, и больным всерьез лягу в постель, как Дювике, чтобы на время избавить себя от докуки отвечать на восторги моих сограждан. Мои сограждане, дорогой мой, почтили меня серенадой. И с тех пор, как я узнал, что восторженность ангулемцев подогрета одним из моих школьных товарищей, меня начинает занимать вопрос: сколько же глупцов понадобится, чтобы составить понятие: сограждане?
Постарайся поместить в парижской хронике несколько строк по поводу торжественного приема, оказанного мне,- ты возвысил бы меня здесь на несколько вершков. Притом я дал бы почувствовать Выдре, что у меня есть еще в парижской прессе если не друзья, то все же влияние. Я не отказываюсь ни от одной надежды и надеюсь отплатить тебе за услугу. Ежели тебе нужна серьезная вводная статья для какого-нибудь сборника, то у меня довольно времени, чтобы обдумать ее. Скажу тебе только одно, дорогой друг: я рассчитываю на тебя, как ты можешь рассчитывать на того, кто говорит тебе:
Всегда твой Люсьен де Р. Пришли посылку дилижансом, до востребования".
Письмо, в котором Люсьен опять заговорил тоном превосходства, чему причиной был его успех, напомнило ему о Париже. После шести дней полнейшего провинциального покоя убаюканная мысль его обратилась опять к милым сердцу невзгодам, смутные сожаления волновали его, и всю неделю он думал о графине Шатле; наконец он стал придавать такую важность своему возвращению в свет, что вечером, спускаясь в Умо, чтобы справиться в конторе дилижансов насчет парижских посылок, он испытывал все тревоги сомнений, точно женщина, которая последние надежды возлагает на туалет и уже не надеется его получить
"О Лусто! Я прощаю тебе все твои предательства!" - мысленно сказал Люсьен, заметив по форме пакетов, что в них вместилось все, о чем он просил.
