Отец снова заговорил о своем:
— Что же делать? Денег у нас нет. Старший сын получил работу, да ненадолго, этим не прокормишься. Пойду на двадцать центов. Ничего не поделаешь.
Человек в шляпе поднял голову, вытянув шею, заросшую густыми, точно шерсть, волосами, блеснул на свету щетинистым подбородком.
— Да, — с горечью сказал он. — Ты пойдешь за двадцать центов. А мне платят двадцать пять. Вот ты и перехватил мою работу. А потом мне брюхо подведет, я ее у тебя за пятнадцать перехвачу. Да! Иди нанимайся.
— Что же мне делать? — допытывался отец. — Не могу я голодать ради того, чтобы тебе платили двадцать пять центов.
Широкоплечий снова опустил голову, и его подбородок скрылся в тени от черной шляпы.
— Не знаю. Работаешь по двенадцати часов в день, досыта все равно не ешь, и еще изволь ломать себе голову, как быть дальше. Мальчишка у меня живет впроголодь. Да не могу я все об одном думать. От таких мыслей и рехнуться недолго, будь они прокляты! — Сидевшие на корточках люди беспокойно зашевелились.
Том стоял у ворот, рассматривая съезжавшихся гостей. Яркий свет прожектора падал на их лица. Уилли Итон сказал:
— Гляди в оба. Я сейчас пришлю сюда Джула Витела. Он полукровка-индеец. Хороший малый. Гляди в оба. Может, заприметишь кого.
— Ладно, — сказал Том. Он смотрел на гостей, которые подъезжали целыми семьями; мимо него шли фермерские девушки с косичками, подростки, постаравшиеся навести на себя лоск ради танцев. Джул подошел и остановился рядом с ним.
— Я с тобой буду, — сказал он.
Том посмотрел на его смуглое скуластое лицо — орлиный нос, узкий подбородок.
— Говорят, ты наполовину индеец. А по-моему, в тебе обе половинки индейские.
— Нет, — ответил Джул. — Половинка на половинку. А чистокровным лучше. Тогда можно устроиться в резервации. Там некоторым неплохо живется.
— Посмотри, сколько народу, — сказал Том.
Гости проходили в ворота: фермерские семьи, переселенцы из придорожных лагерей. Дети старались поскорей вырваться на свободу, степенные родители сдерживали их.
Джул сказал:
— Забавно у нас получается с этими танцами. Народ в лагере бедный, ничего за душой нет, а ходят гордые, потому что могут приглашать знакомых на танцы. И от других им за это уважение. Я тут работал на маленькой ферме. Пригласил как-то к нам хозяина. Он приехал. Потом говорил: в здешних местах нигде не бывает таких вечеров. К вам, говорит, и жену и дочь можно привезти. Эй! Смотри.
В ворота прошли трое молодых людей — трое рабочих в комбинезонах. Они держались кучкой. Сторож у ворот остановил их, они ответили на его вопрос и пошли дальше.
— Последи за ними, — сказал Джул. Он подошел к сторожу. — Кто их пригласил?
— Джексон. Корпус номер четыре.
Джул вернулся к Тому.
— Наверно, те самые и есть.
— Откуда ты знаешь?
— Да так — кажется. У них вид какой-то настороженный. Ступай за ними, покажи их Уилли, и пусть он разыщет этого Джексона из четвертого корпуса. Надо проверить их. А я побуду здесь.
Том отправился за тремя молодыми людьми. Они подошли к танцевальной площадке и незаметно присоединились к толпе. Том увидел около оркестра Уилли и поманил его.
— Ну что? — спросил Уилли.
— Вон те трое — видишь?
— Да.
— Сослались на Джексона из четвертого корпуса, будто он их пригласил.
Уилли вытянул шею, разыскал глазами Хастона и подозвал его.
— Вон те трое, — сказал он. — Надо найти Джексона из четвертого корпуса, узнать, приглашал ли он их.
Хастон повернулся на каблуках и ушел: а через несколько минут подвел к ним сухопарого, костлявого канзасца.
— Вот Джексон. Слушай, Джексон, видишь вон тех трех молодцов?
— Да.
— Ты их приглашал?
— Нет.
— А они тебе знакомы?
Джексон пригляделся повнимательнее.
— Конечно, знакомы. Вместе работали у Грегорио.
— Значит, твоя фамилия им известна?
— Конечно. Я работал с ними рядом.
— Хорошо, — сказал Хастон. — Ты к ним не подходи. Если ничего плохого не сделают, мы не станем их выпроваживать. Спасибо, Джексон.
— Хорошо сработано, — сказал он Тому. — Я думаю, это они самые и есть.
— Это Джул их заприметил, — сказал Том.
— Ну еще бы! — сказал Уилли. — Индейская кровь, он чутьем берет. Ладно, пойду покажу их своим ребятам.
Из толпы выскочил мальчик лет шестнадцати. Он остановился перед Хастоном, еле переводя дух.
— Мистер Хастон, я все сделал, как вы велели. Одна машина стоит около эвкалиптов — в ней шестеро, а другая остановилась сбоку, на дороге, — там четверо. Я подошел прикурить. Они все с револьверами. Я сам видел.
Взгляд у Хастона стал суровый, жесткий.
— Уилли, у тебя все готово? — спросил он.
Уилли радостно улыбнулся.
— Будьте покойны, мистер Хастон. Все пойдет как по маслу.
— Никого не бить. Помни. Хорошо бы поговорить с ними. Если управитесь без скандала, приведите их ко мне. Я буду у себя в палатке.
— Постараемся, — сказал Уилли.
Танцы еще не начались, но Уилли поднялся на площадку.
— Занимайте места! — крикнул он.
Оркестр замолчал. Юноши и девушки, молодые мужчины и женщины засуетились, забегали, и наконец на большой площадке выстроились восемь каре, — выстроились в ожидании начала. Девушки стояли сложив руки и переплетя пальцы. Юноши нетерпеливо переступали с ноги на ногу. По краям площадки сидели пожилые люди; они чуть заметно улыбались и придерживали около себя детей. А в отдалении, у палаток, хмуро и осудительно поглядывая на все, бодрствовали на страже праведники.
Мать и Роза Сарона сели на скамью. И когда кавалеры приглашали Розу Сарона, мать говорила:
— Нет, она плохо себя чувствует. — И Роза Сарона каждый раз краснела, и глаза у нее загорались.
Распорядитель вышел на середину и поднял руку.
— Все готовы? Начали!
Оркестр грянул «Цыпленка». Взвизгнула скрипка, загнусили гармоники, гитары гулко зарокотали на басах. Распорядитель выкрикивал фигуры, каре двигались.
— Вперед, назад, беритесь за руки, круг на месте. — Войдя в раж, распорядитель отбивал такт ногой, похаживал взад и вперед, сновал между танцующими. — Раз, два, три — кружите дам. Раз, два, три — и по местам. — Музыка то затихала, то гремела вовсю, и подошвы отбивали такт, как барабанную дробь. — Поворот направо, поворот налево. Три шага назад и — поворот кругом, — высоким вибрирующим голосом выкрикивал распорядитель. И вот прически у девушек стали уже не такие гладенькие. И у кавалеров выступили капли пота на лбу. И лихие танцоры начали выделывать умопомрачительные па. А люди пожилые, те, кто сидел по краям площадки, негромко похлопывали в ладоши, притопывали ногами, захваченные ритмом танца, и, встречаясь взглядами, кивали и мягко улыбались друг другу.
Мать прошептала на ухо Розе Сарона:
— Ты, может, не поверишь, но твой па был лихой танцор в молодые годы, я лучшего и не видела. — И мать улыбнулась. — Поневоле старые времена вспомнишь, — сказала она. И, судя по улыбкам ее соседей, они тоже вспоминали старые времена.
— В Маскоги лет двадцать назад был слепой скрипач…
— Я раз видел одного ловкача — подпрыгнет и успеет четыре раза прищелкнуть каблуками.
— А шведы в Дакоте, знаете, что делают? Насыплют перцу на пол, женщинам под юбки попадет — и-их! они разойдутся, взыграют, что твои кобылки весной. Шведы часто так делают.
А праведники следили за своими детьми, которым не сиделось на месте.
— Видите грешников? — говорили они. — Эти люди так и въедут в пекло на кочерге. Приходится же набожным людям смотреть на такое наваждение. — А дети слушали их и тревожно молчали.
— Еще один круг, и передышка, — нараспев протянул Уилли. — Поддавай жару напоследок! — Девушки, распаренные, раскрасневшиеся, танцевали с серьезными, благоговейными лицами; рты у них были полуоткрыты. А юноши откидывали со лба длинные пряди волос, скакали, выворачивали ступни носками наружу, прищелкивали каблуками. Танцоры выходили на середину площадки, шли назад, пересекали ее из угла в угол, кружились под громкую, волнующую музыку.
И вдруг музыка смолкла. Танцоры остановились, еле переводя дух от усталости. И дети, словно сорвавшись с цепи, ринулись на площадку и стали бегать, гоняться друг за другом, скользить по полу, стаскивать друг с друга кепки, дергать за волосы. Танцоры сели, обмахиваясь руками. Музыканты встали со своих мест, потянулись, расправили плечи и снова сели. И гитаристы негромко затренькали, подтягивая колки.
Уилли крикнул:
— Следующий танец! Готовьтесь, занимайте места!
Танцоры с трудом поднялись со скамей, и кавалеры снова кинулись приглашать дам. Том стоял рядом с теми тремя. Он видел, как они протиснулись на площадку и пошли к одному из каре. Он махнул Уилли рукой, и тот сказал что-то скрипачу. Скрипач рванул смычком по струнам. Двадцать человек медленно двинулись со всех сторон на середину площадки. Те трое подошли к каре. И один из них сказал:
