– Так она же маленькая?
– Не переживай, Ир, они тоже не большие. Поместятся. Раньше пессарии и спирали делали из золотых пластинок, но это было дорого и не совсем надежно, сейчас изобрели всякие пластмассовые вещества, они во много раз лучше. Говорят… (Это ж все темный лес – наша гинекология, ничего не доказано, да и кого волнует предохранение женщин – нам важно пятилетку в четыре года.) Но те, кто побогаче, делают по-прежнему из золота. Не хотят пластмассовую. Америкашки вообще изобрели аллюминиевую, так как аллюминий окисляется и это, оказывается, хорошо, дополнительная предосторожность и гарантия, так как окисляющая среда убивает оплодотворяющий сперматозоид.
– И у меня он тоже убьется? – Она очень живо и жизненно реагировала.
– Но я не думаю, что это тебе может подойти. Так как у нерожавших – матка при цикле опускается или может опуститься немного, и тогда спираль сдвинется, и ты можешь залететь прямо от нее, без мужика. Так как на ней собрано много от прежних актов сперматозоидов, как катодов отложившихся. А спираль должна быть постоянно зафиксирована.
– А что же тогда хорошо для меня?
– Химические средства: это всякие противозачаточные желе, пасты, кремы, шарики. И лекарства. Можно еще и спринцеваться, но это неудобно, так как в течение пяти минут, сразу же после акта, надо бежать в ванну, а всем полежать хочется.
– Ага, это точно, – подтвердила она мечтательно.
И возглас был такой, как будто узнала пройденное раньше.
– Остаются таблетки, самая лучшая вещь для молодых. Ими пользуются во всем мире, только у нас никто ничего не знает, это не для народа.
– А какие лекарства?
– Есть в аптеке такие таблетки, два вида: инфекундин и биссекурин, хотя они дают какие-то побочные действия. Но это лучше, чем постоянно лазить на голгофу гинекологического кресла.
– А как их принимать?
– Пьешь двадцать одну таблетку три недели, а одну отдыхаешь, потом пьешь снова три недели, одну отдыхаешь, и никогда не останавливаешься.
– Это вниз, да?
– Ир, я же сказал пьешь, а не вкладываешь, – это в рот. Есть разница?
Она заулыбалась.
– А как его купить, без рецепта же нельзя. А я с родителями в спецполиклинике стою на учете. И эта дура, старая докторша, сразу доложит маме, что я попросила, а мама думает, что я девушка.
– У меня есть рецепты, я тебе дам.
– Ой, спасибо большое, Санечка. – Она поцеловала меня.
– Но есть еще одно, самое лучшее средство из всех, которые знаю я, американские таблетки «Овулен». Почти нет побочных действий, и результаты непопадания великолепны. Но он в одной Кремлевке только есть, в спецаптеке продается. Его для них покупают, поэтому очень трудно достать.
– Да? Я папу могу попросить, он ходит туда лечиться!
– Но ты ведь его не будешь просить, так мне кажется.
Я улыбаюсь.
– Ах да, ты прав, его инфаркт хватит, точно. А что пьют твои девочки?
Просто так спросила она.
– «Овулен».
– А где ты его берешь, Санечка?
– У меня знакомая, зав. стоматологическим отделением в Кремлевской больнице. Она покупает, но я не люблю перед ней кланяться, к тому же я плачу всегда вдвое.
– Ой, Санечка, хоть в пять раз, пожалуйста. Я так хочу «Овулен».
– Ир, пять минут назад ты даже не знала, как он называется.
– Ну, пожалуйста. Ты же сказал, что это самое лучшее и плохого не случается.
– Я так не сказал, я сказал – наименьшие противопоказания.
– Но я согласна…
– Спасибо, – сказал я.
– Только достань мне. Я тебя умоляю. Ирка могла уговорить и упросить кого угодно, меня тем более. И она, конечно, уговорила, я пообещал ей пять пачек «Овулена».
– А что еще есть?
– Еще есть не е…ся, – пошутил я.
– Но ты же знаешь, это невозможно, – сразу среагировала она и засияла.
Наконец первая половина той лекции закончилась, а моя еще и не думала приближаться к концу. В эту минуту появилась Лиля Уланова.
– Ой, Лилька, ты представляешь, – закатилась она, – он мне сейчас сорок минут о противозачаточных средствах рассказывал. И обещал одни бесподобные американские таблетки достать, каждый день пить надо, и не туда. Я так счастлива, я уже не знаю, что туда совать.
– А мне, Саш, расскажи тоже, – говорит Лиля.
– Я тебе, Лиль, все потом расскажу. А он устал. (Ирка была эгоистка-эгоцентристка, а свой альтруизм, если он появлялся, она должна была проявлять от себя.) Прозвенел звонок, и Лиля ушла. Она ходила на лекции.
– Ир, ты меня ославишь на весь факультет, потом весь курс будет ко мне ходить консультироваться.
– Нет, Санечка. Я же только Лильке, не переживай.
– Я не буду, Ир, только ты не рассказывай всем, это все-таки интимная штука.
– Какая там интимная, все всё знают. Вся наша группа знала, когда я первый раз легла и когда аборты делала. Знали все – и никакого интима!
Я рассмеялся:
– Ну так это же ты. А ты – одна!
Она заулыбалась невинно. Потом закурила и выпустила дым сильно вверх, выдыхая.
– Саш, расскажи что-нибудь еще, такое… так интересно.
Делать было все равно нечего, домой надо приходить после занятий, а им еще черте-те сколько тянуться, а Ирка была впитывающая слушательница. И я начал:
– Хочешь, я тебе расскажу, какую форму секса считаю самой идеальной?
– Конечно. – У нее даже расширились глаза.
– Лесбос, Ир. Это колоссальная вещь – любовь лесбиянок. Если бы я был рожден с другими органами, только этой любовью занимался – ни одного мужика. Мужик – это мерзкое, грубое, потное, волосатое животное, вечно похотливое и потеющее в похоти. А женщина – нежна, ласкова, чувствительна, ласковая кожа. И когда они сливаются, касаясь устами или другими частями тела… Возможно, мне это нравится потому, что они все-таки противоположный пол для меня, – даже по двое. Но я склоняюсь перед этой связью и считаю ее самой идеальной формой секса.
– К тому же – никаких попадов – это уже для тебя.
Она очарованно смотрит на меня.
– Лесбос – это классная штука. Если б когда и хотел родиться женщиной, то только для этого.
Ирка сидит и слушает внимательно, чуть раскрыв глаза; она все всегда внимательно слушала и – впитывала.
– Я откопал совсем случайно книжечку стихов одной поэтессы из Древней Греции Билитис. Она, собственно, не поэтесса была, а лесбиянка, и от чувств и всяких эмоций взяла и описала свою жизнь, уместив ее в одну книгу стихов, они не рифмованные. Стихи классные, я никогда не читал такого. Ты помнишь, мы проходили по древнегреческой литературе, была такая Сапфо, анакреонтские эти дела, вино, пьянка, воспевание любви, чувственности, а на самом деле она была лесбиянка.
– Да ты что!
– Да, а от нечего делать, в перерывах писала. Тогда ж поэзия была не ради поэзии, а ради выражения чувства. Билитис пишет, как Сапфо ее первой соблазнила и обучила всему, как она с ней жила. Это нам мозги лечат по древнегреческой литературе – поэтесса, а она очень активной лесбиянкой-мужчиной в паре была. (Хотя это не исключает ее поэтического дарования…) И всегда при себе по две юных девочки держала, да от этих двух постоянных ходила в специальные дома, где держали временных девочек для таких, как она, лесбиянок, что-то вроде публичного дома. Билитис пишет, как та научила ее искусству этой сосальной любви. И как она ее ревновала, и как от ревности эта любовь разгоралась все сильней – а она и предположить не могла, что такое бывает… между женщинами. И наконец, не выдержав измен, она бросила ее и ушла, они жили вдвоем в одном доме, в одной постели. И сама стала лесбиянкой, активной. Так началась ее лесбийская жизнь, которую она описывает.
У нее есть обалденные стихи. Такие нежные и чувственные, ясные и лазурные: какие-то шелковые, и об обыкновенном она таким необыкновенным языком пишет, чудно. И это вся ее жизнь: от любовника к любовнице, от соблазненной к соблазняющей, от возлюбленной до влюбленной. Хочешь прочитаю, я кое-что помню наизусть?
– Очень, очень, Санечка!
– Все происходило в начале шестого века до нашей эры. Под именем Псаффа у нее выведена Сапфо, которая и научила ее, по-видимому, слагать ритмические фразы в стихи; Сапфо она встретила на острове Лесбос (там и зародилась, кстати, эта любовь, именем которого она и называется). Первое, что я помню: это, когда Билитис ушла уже от Сапфо и должна в жены взять свою возлюбленную, там были браки между женщинами приняты.
ЖЕЛАНИЕ
Она вошла и, страстно полузакрыв свои очи, поцеловала меня, и языки наши познали друг друга… Никогда в жизни моей не испытывала я такого поцелуя. Даже с Псаффой.
Против меня стояла она, полная уступчивой любви. Одно из коленей моих мало-помалу вдвигалось меж горячих ног ея, которые уступали, как для любовника.
Рука моя блуждала по тунике ея, стараясь отгадать уклонявшееся тело. Оно то ослабевало, уступая, то, дрожа и напрягаясь, выгибалось в дугу.
Возбужденными взорами указывала она на постель, но мы не имели права насладиться любовью до церемонии брака, а потому быстро мы расстались.
