Я начал заводиться. Он меня удивлял и поражал просто!
– Ну хорошо, хорошо, зачет я тебе поставлю. О Господи! Я ведь его на пушку брал, не думал, что он так легко сдастся.
– Только смотри, чтобы ты не подвел меня и с первого сентября стал сразу, немедленно и кропотливо, создавать команду.
– Со второго, Борис Наумович?
– Почему?
– Ну, хотя бы потому, что ни один нормальный человек не принесет с собой спортивную форму первого сентября. Даже не зная, что такая секция существует.
– Ох, филологи, – он улыбнулся, – язык у вас подвешен, покойника уговорите.
Очень лестный комплимент, подумал я. -…Но я вам желаю долгой жизни, Борис Наумович, – сказал я, – я не вы, который желает мне смерти от ядра.
А он о своем:
– Так вот, Саш, я образно сказал, что с первого сентября. – (А я и не знал, что у них образы имеются, в физкультуре, я думал, одни фигуры…) – Но я знаю, что ты думаешь (интересно: телепат, наверное…), что сейчас получу зачет, пройдет три месяца, все забудется, физ-ра будет не нужна и так далее.
Он и вправду телепат, кажется…
Но я никогда не скрываю и говорю:
– Вы, как телепат, Борис Наумович.
– Я тебе ставлю зачет и доверяю. – (Спасибо.) – К тому же физкультура, судя по всему, вводится у вас на третьем курсе и будет в течение всего года…
Господи, как он долго торгуется.
– И если ты меня обманешь…
– Борис Наумович!
– Хорошо, подведешь, то…
– Борис Наумович, – вот, проклятый, да ставь ты уже скорее! – как вам не стыдно, раз я обещал, значит, сделаю.
– Это ты молодец! Я люблю таких ребят.
Он берет мою зачетку, которую я держу наготове в руках, ставит зачет и расписывается. Я замираю, потом выдыхаю свободно. Вот и все, думаю, и чего боялся.
– А в ведомость?
– Да, да, – говорит он, – все-то ты помнишь.
Еще бы:
– Конечно, потом в деканате будут говорить, что ваша драгоценная подпись подделана.
Он достает из своего портфеля ведомость, находит меня, ставит все туда и расписывается. Крик и вопль едва не вырываются из моего горла.
– Большое спасибо, Борис Наумович… – я опять хочу сказать Пенис, но боюсь: вдруг обидится.
– Смотри, Саш, не подведи.
По дорожкам «Лужников» я несусь, как вихрь, буря, ураган, я несусь по ним одухотворенно и возвышенно и благим матом ору: «Будь ты счастлива, физкультура!» Люди смотрят на меня, как на ненормального. То ли готовящегося к рекорду.
Добегаю до института за двадцать минут, легко, а чего там – тысячу бегать я уже научился. Влетаю в институт, а там разворачивается целая драма (я бы назвал ее: «из жизни молодого поколения»).
Юстинов не то стоит, не то мечется. А Боб потихоньку ржет.
Я вижу, Юстинов ждал меня.
– Ты представляешь, Саш, эта идиотка, Ирка, твоя подружка, что вытворила. Нет, ну ты себе представляешь! Захожу в спальню, а она с Лилькой Улановой в кровати лежит уже голая, а с той комбинацию снимает и целует ее в плечо. А потом ниже…
Я ей говорю:
– Ира, ты что охуела?! Она мне:
– А что, Андрюшенька, у меня разболелась голова, и Лиля массирует ее.
– А почему ты голая? – спрашиваю я.
– Ну, чтобы платье не мешало… массажировать.
– А сама – в жопу пьяная, ты ж знаешь, ей немного надо, полстакана выпьет и готова. Ты представляешь?!
– Не представляю, но это очень интересная форма любви, я думаю, самая совершенная в мире…
Он не обращает внимания на мои слова толком. Однако реагирует:
– Ну да, мне еще п…лизки дома не хватало. А Лилька мне говорит: Андрюшенька, ложись к нам, хочешь ее помассажировать вместо меня. А Ирка уже глаза закатывает от предстоящего массажа.
Я им говорю:
– Ах вы, суки! Я вам ваши клиторы сейчас так помассирую, что они у вас поотскакивают с лобков от губ. Чтобы через минуту, сучки, одеты были, – и ушел на кухню. Ирка мне вдогонку:
– Андрюшенька, не кричи на Лиличку, она мне добра желала.
– Ну, как тебе это нравится, Саш?!
Мне это нравится – Ирка талантливой ученицей оказалась.
– Теперь я с ней не разговариваю, пускай со своей Лилькой живет, которая ей добра хотела.
И в этот момент на лестнице появляется Ирка:
– Андрюшенька, вот ты где, а я тебя искала!
– Иди отсюда, не хочу с тобой разговаривать.
– Ну почему, Андрюшенька?
– Ты помнишь, что вчера было? А? Ирка скромно вставляет:
– Воскресенье. Он кричит:
– Ты вся в жопу пьяная была. Помнишь, что вчера делала?! Расскажи Ланину, расскажи!
Я не любил, когда меня называли по фамилии, но на этом курсе было принято.
– А что, Андрюшенька, я не помню, что я делала?
– Ир, ну ты только не п…и, пожалуйста, а то я тебе сейчас по роже так дам, что сразу вспомнишь. Что ты там с Лилькой в постели голая вытворяла, не помнишь, да?!
– Ну я же не нарочно, Андрюшенька, я пьяная была. Разве тебе меня не жалко, у меня головка болела.
– Ну блядь, Саш, как тебе это нравится, – («у нее головка болела», передразнил он), – клитор у тебя болел, да еще чесался, потаскуха.
– А у меня нету клитора, – вставила скромно Ирка.
Мы полегли со смеха.
– Саш, а что такое клитор?
– Вот блядь, – давился, сдерживаясь, Юстинов, – даже своих половых органов не знает.
– Она их тебе доверяет, – реготал Боб.
– Конечно, – наивно ответила Ирка, – он лучше знает, как с ними обращаться… – Вроде комплимент отпуская.
Ирка была великая актриса, не только трагедийного, но и комедийного таланта.
Она повисла на него, уловя мгновение:
– Андрюшенька!..
– Пошла, Ир, отсюда, пошла, – но она его уже целовала, а у него проскальзывал наигрыш на губах.
Странный был Юстинов человек, он рассказывал всем, что делала и как Ирка, в какой позиции стояла или лежала… и как он с ней обращался: «Я на Ирку всегда клал», – любил повторять он, однако Ирка тут же встревала, что «не клал, а вставлял», и ему как филологу надо знать разницу между словами. Все свое грязное белье он вывешивал на факультете, и весь курс обсуждал их интимно-публичную, эротическую жизнь.
В этом была какая-то анормальность, но ему, видимо, нравилось.
Наконец мы с Иркой остались вдвоем, Юстинов, выговорившись, пошел с Бобом пить пиво.
– Ира, как же ты умудрилась… – говорю я. Она перебивает меня:
– Ой, Саш, какая у Лильки кожа, обалденная. Я даже не представляла… -…попасться, – продолжаю я.
– Ой, Саш, я так испугалась, когда Юстинов вошел, ты же ему про лесбос не рассказывал.
Я засмеялся.
– Откуда ему знать, что такая Билитис была. – Ирка улыбается.
– Ир, ты у меня просто ласточка, самый талантливый ребенок, которого я когда-либо встречал. Бесподобнейшая ученица!
Ирка сияет:
– Да, я такая. Но мы с ней все равно доделаем до конца. Лесбос – это прекрасно, – мечтательно говорит она. – Лилька тоже так считает. Она тебя очень уважает и говорит мне: все, что ты говоришь, – правильно.
Ирка мне нравится, она меня умиляет. И какое-то постоянное желание о ней заботиться, хотя я понимаю, что во многом она – актриса.
Кончается лекция, кажется, «Зарубежная литература XVII века», то ли что-то в этом роде. Появляется Лиля Уланова.
– Сашенька, здравствуй. – Она целует меня, как своего давнего знакомого, примерно с семнадцатого века.
– Мы по твоей системе попробовали вчера, Ирка тебе рассказывала?
Ирка хищно и сексуально улыбается.
– Юстинова нет?.. – Лилька быстро оглядывается. И они резво целуются с Иркой в губы, прямо на глазах у меня. Глаза мои открываются.
– Хорошо-то как, – мечтательно говорит Ирка, – Лиль, когда встретимся?
– Давай еще раз, Ир. – Они опять целуются. Глаза мои расширяются. Мне это нравится: их даже не волнует, что сокурсники ходят и могут увидеть, – им это все до лампочки. Этот курс ошарашивал меня. Звенит звонок, и Лиля скрывается. Она ходит на все занятия. Так как хорошая ученица.
– Саш, жалко, что ты не девушка, я бы отдалась тебе, – говорит раздумывающе Ирка.
– А что, уже как мужик я тебя не устраиваю?..
Мы смеемся вместе долго. Это, правда, смешно, как Ирка быстро переделалась: за два дня!
– Нет, я теперь по женщинам, – говорит она, – лесбос – это божественно.
– Ты знаешь, я сегодня у Пениса зачет получил.
– Да ты что?! Поздравляю, Санечка. – Она целует меня.
– Вот, уже с Сашкой целуется, – раздается голос появляющегося Юстинова.
– Так, вчера с Лилькой, сегодня с Сашкой, что же завтра будет?
– Андрюшенька, он зачет по физ-ре сдал.
И все начинают обсуждать. Я рассказываю про секцию по волейболу, ведомости, факультетскую команду, и они говорят, что если на третьем курсе будет введена физкультура, все запишутся ко мне, и даже Ирка.
Я ей говорю, что команда-то мужская будет, должна быть.
Она задумывается.
– Да, Ир, – говорит Юстинов, – тебе не подходит, ты ж теперь только по девочкам. Давай уж не изменяй им… с мальчиками.
Она таинственно смотрит ему в глаза. И что-то там такое… Видимо, что Юстинова ожидает.
– Ир, – говорю я, – пойдем выясним хоть, какие зачеты будут?
