— Чем могу служить, мистер Артур?
— Нет, так, пустяки, спасибо. Я подумал было… — И молодой человек наскоро придумывал какой-нибудь малоубедительный предлог и поспешно ретировался, чтобы выкурить свою трубку в другом месте.
Каждый день незадолго до полудня мистер Леопольд отправлялся на утреннюю прогулку; каждый день в хорошую погоду его можно было встретить в этот час на дороге — он либо держал путь в Шорхем, либо возвращался оттуда. На протяжении тридцати лет он ежедневно совершал свой маленький моцион, неизменно в один и тот же час, неизменно по одной и той же дороге и неизменно возвращался домой в положенное время, чтобы в половине второго расстелить на столе скатерть. Время между двенадцатью и часом он проводил в своем маленьком коттедже, который арендовал у сквайра для жены и детей, а иногда в «Красном льве», где за кружкой пива любил перемолвиться словечком с букмекером Уоткинсом.
— Вон он, пошел в свой «Красный лев», — говорила миссис Лэтч, — Они там всегда стараются вызнать у нет все, что только можно, да куда им, он для них слишком хитер, видит их насквозь. Вот за этим он туда и ходит: это его забавляет — то, как они глотают все басни, которые он им преподносит… Двадцать лет он брешет им что попало про лошадей, а они все еще верят ему. Стыд и позор! Ведь это он наплел невесть чего Джексону про Синюю Бороду и заставил этого несчастного поставить на нее все до последнего гроша.
— А лошадь не выиграла скачку?
— Не выиграла! Да хозяин уже тогда знал, что она не побежит, и Джексон проиграл все свои денежки, и даже больше. Тогда он пошел на речку и утопился. Да, смерть этого бедняги на совести Джона Рэндела. Однако совесть не очень-то его тревожит, иначе он уже давным-давно сошел бы в могилу. Лжет, лжет, ни словечка правды не вымолвит! Да и то сказать, может, я слишком к нему строга: разве мы все не лжем с колыбели? У слуг один удел — лгать, соблюдая интересы господ, а уж если слуга вошел в доверие, — значит, это король лжецов!
— Так, может, он не знал, что лошадь снимут?
— А ты, я вижу, начинаешь усваивать всю ихнюю тарабарщину.
— Ну как же! — смеясь, возразила Эстер. — Ведь здесь только это и слышишь — хочешь не хочешь, а всему научишься. Говорят, мистер Леопольд очень богат. Жокеи сказывали, что он выиграл кучу денег и на Городских и на Пригородных, и в банке у него несколько тысяч.
— Да, говорят, а кто знает, сколько у него на самом-то деле? Про выигрыши все болтать горазды, а вот насчет проигрышей — так больше помалкивают.
Парни играли в мяч во дворе конюшни, но Эстер сегодня не тянуло присоединиться к ним. Такая сладостная тишина была разлита в воздухе, что Эстер казалось, будто эта тишина обволакивает ее и заставляет растворяться в ней. Эстер направилась к лужку для выездки лошадей; маленькие лошадки и ослики выбежали ей навстречу, и она всем им по очереди почесала морды. Прикосновение к предметам, особенно к живым существам, доставляло ей странное удовольствие. Вязы казались необычайно высокими и неподвижными на фоне безоблачного неба; пряный аромат гвоздик лился сквозь живую ограду сада, а в запахе земли и листвы было что-то будоражившее кровь. Эстер тревожили крики грачей, собиравшихся к отлету; радость жизни, любовь ко всему земному и сущему переполняли ее, и ей хотелось слиться с природой воедино. Красота этого вечернего часа, овеянного едва уловимым дыханием морского ветра, рождала в ней ощущение бессмертности бытия; ей представилось вдруг, что перед ней появится какой-то неведомый юноша, подобный тем, что появлялись перед великосветскими дамами из Сариных книг, и они будут о чем-то вести беседу в сумерках, а восходящая луна будет светить сквозь ветви деревьев, и в воздухе будут реять летучие мыши.
Господа уехали из Вудвью, и Эстер могла еще неделю хоть каждый вечер наслаждаться красотой сумерек и восходящей луной. Но ощущение счастья, переполнившее ее в тот вечер, больше не повторилось. Одиночество ее томило. Сара и Гровер были о себе слишком высокого мнения, чтобы снизойти до прогулки с нею. Маргарет же уходила гулять со своим кавалером, а потом ночью в каморке пересказывала Эстер все, что он ей говорил. И Эстер все долгие летние вечера просиживала одна с шитьем у кухонного окна. Порой она роняла шитье на колени, и из груди ее вырывался томительный вздох. Ну чем, скажите на милость, можно тут еще заняться? Так вот сиди и шей весь вечер? Или уж пойти, что ли, побродить по холмам? Но как же они ей надоели — эти несносные холмы! Однако сидеть на кухне допоздна она тоже была не в силах. На холмах можно хоть повстречать старика пастуха с его овцами. Эстер положила в карман кусок хлеба для пастушьих собак и стала взбираться по склону холма. Маргарет ушла на весь вечер в Сад. Когда-нибудь и за Эстер придет ухажер и поведет ее гулять. Интересно, каков он будет с виду. Она рассмеялась и прогнала от себя эту мысль. Едва ли какой нибудь молодой человек может заинтересоваться по. И тут, оглянувшись, она увидела, что какой-то мужчина отворяет калитку. Высокий рост, широкие плечи — Уильям! «Разыскивает Сару! — промелькнуло у нее в голове. — Еще подумает, что я поджидала его здесь». Она продолжала взбираться на холм, боясь оглянуться, не зная, идет ли он за ней. Наконец ей показалось, что она слышит шаги. Сердце ее забилось. Уильям окликнул ее.
— А Сара, по-моему, ушла гулять в Сад, — сказала Эстер, бросив на него взгляд через плечо.
Вечно ты напоминаешь мне о Саре. Сколько раз я тебе говорил, что между нами ничего нет… А все, что было, давно прошло… Ты что — вышла погулять?
Эстер отвечала, что ей охота подышать свежим воздухом, и они вместе направились к калитке. Уильям распахнул калитку и придержал ее, пока Эстер проходила.
Владения Вудвью простирались до середины первого холма. Возделанная долина пестрела всеми видами злаков; по вечереющему небу протянулись длинные розовые облака. В глубине долина замыкалась рощей, за которой стояла ферма Эллиота. А дальше к северу лежала огромная безлесная, бесплодная пустошь, погруженная в вековое величественное безмолвие, отгороженная диким горным хребтом от длинной цепочки прибрежных городов и скрытая за туманной дымкой моря.
Ветерок донес запах овец, и они увидели, что пастух в широкополой шляпе и с посохом в руке гонит навстречу им стадо, а две косматые собаки бегут за ним следом. Пара куропаток выпорхнула из эспарцета и с шумным хлопаньем крыльев поднялась над холмом. Нагретый солнцем лужок манил к себе; Уильям и Эстер опустились на траву. Суровое величие природы потрясло их.
— Какой чудесный вечер! — сказал Уильям. — Не упомню такой дивной погодки. И дождя не предвидится.
— Откуда ты это знаешь?
— Сейчас объясню, — сказал Уильям, которому очень хотелось похвалиться своими познаниями, — Погляди на юго-запад, прямо в этот просвет между холмами. Видишь что-нибудь?
— Нет, ничего не вижу, — сказала Эстер, всматриваясь вдаль.
— Вот то-то и оно… А если бы собирался дождь, ты бы увидела остров Уайт.
Не найдя, что сказать, и желая сделать ему приятное, Эстер спросила, где тут бывают скачки.
— Вон там, в той стороне, — сказал Уильям. — Старт отсюда не виден — он далеко, за холмом. Оттуда лошади скачут через ту поросшую дроком равнину и финишируют у амбара Трули… Амбар Трули отсюда тоже не виден. То, что ты видишь, — это упряжной сарай Сандера, а они скачут еще полмили дальше.
— И вся эта земля принадлежит Старику?
— Да, и не только эта, а много еще. Эта низина немногого стоит, никак не больше десяти шиллингов за акр.
— А сколько всего акров?
— Где, здесь?
— Ну да.
— Да ведь владения Старика простираются до самого Саусвикхилла и далеко к северу тоже. А ты небось не знаешь, что все, отсюда и вот до того амбара, принадлежало когда-то нашему семейству?
— Вашему семейству?
— Да. Лэтчи были когда-то видными людьми. Когда был еще жив мой прадед, Барфилдам приходилось склонять голову перед Лэтчами. У моего прадеда была куча денег, но все ухнуло.
— На скачках?
— Да, главным образом, конечно, на скачках. Любил пожить, кутнуть; охота, петушиные бои, скачки — так и шло из года в год, от весны до весны. А после него дед начал вести судебный процесс, и кончилось все это очень печально — дед вконец разорился и оставил моего отца без гроша. Вот почему маменька не хочет, чтобы я носил ливрею. Наша семейка из поколения в поколение опускалась все ниже и ниже, и маменька решила, что я рожден для того, чтобы восстановить былое величие нашей фамилии. Может, так оно и есть, но только не таким способом, как это мнится маменьке; таскать пакеты взад и вперед по Кингс-роуд — толку мало.
Эстер внимала Уильяму, развесив уши, а тот, видя, что нашел в ее лице благодарного слушателя, продолжал свой монолог, на все лады расписывал достаток и высокое положение своей семьи, и только густая роса заставила их подняться с травы. Отряхнув приставшие к одежде травинки, они направились домой. Полная луна плыла в светлом небе; белый густой туман лежал в долине, как в чаше, наполняя ее до краев, а вдоль берега от одного городка к другому протянулась мерцающая гирлянда огней.
