Я по-прежнему никого не виню. Я пробовал большой разврат и истощил в нем силы; но я не люблю и не хотел разврата. Вы за мной в последнее время следили. Знаете ли, что я смотрел даже на отрицающих наших со злобой, от зависти к их надеждам? Но вы напрасно боялись: я не мог быть тут товарищем, ибо не разделял ничего. А для смеху, со злобы, тоже не мог, и не потому, чтобы боялся смешного, — я смешного не могу испугаться, — а потому, что все-таки имею привычки порядочного человека и мне мерзило. Но если б имел к ним злобы и зависти больше, то, может, и пошел бы с ними. Судите, до какой степени мне было легко и сколько я метался!
Друг милый, создание нежное и великодушное, которое я угадал! Может быть, вы мечтаете дать мне столько любви и излить на меня столько прекрасного из прекрасной души вашей, что надеетесь тем самым поставить предо мной наконец и цель? Нет, лучше вам быть осторожнее: любовь моя будет так же мелка, как и я сам, а вы несчастны. Ваш брат говорил мне, что тот, кто теряет связи с своею землей, тот теряет и богов своих, то есть все свои цели. Обо всем можно спорить бесконечно, но из меня вылилось одно отрицание, без всякого великодушия и безо всякой силы. Даже отрицания не вылилось. Всё всегда мелко и вяло. Великодушный Кириллов не вынес идеи и — застрелился; но ведь я вижу, что он был великодушен потому, что не в здравом рассудке. Я никогда не могу потерять рассудок и никогда не могу поверить идее в той степени, как он. Я даже заняться идеей в той степени не могу. Никогда, никогда я не могу застрелиться!
Я знаю, что мне надо бы убить себя, смести себя с земли как подлое насекомое; но я боюсь самоубийства, ибо боюсь показать великодушие. Я знаю, что это будет еще обман, — последний обман в бесконечном ряду обманов. Что же пользы себя обмануть, чтобы только сыграть в великодушие? Негодования и стыда во мне никогда быть не может; стало быть, и отчаяния.
Простите, что так много пишу. Я опомнился, и это нечаянно. Этак ста страниц мало и десяти строк довольно. Довольно и десяти строк призыва „“в сиделки”.
Я, с тех пор как выехал, живу на шестой станции у смотрителя. С ним я сошелся во время кутежа пять лет назад в Петербурге. Что там я живу, никто не знает. Напишите на его имя. Прилагаю адрес.
Николай Ставрогин».Дарья Павловна тотчас же пошла и показала письмо Варваре Петровне. Та прочитала и попросила Дашу выйти, чтоб еще одной прочитать; но что-то очень скоро опять позвала ее.
— Поедешь? — спросила она почти робко.
— Поеду, — ответила Даша.
— Собирайся! Едем вместе!
Даша посмотрела вопросительно.
— А что мне теперь здесь делать? Не всё ли равно? Я тоже в Ури запишусь и проживу в ущелье… Не беспокойся, не помешаю.
Начали быстро собираться, чтобы поспеть к полуденному поезду. Но не прошло получаса, как явился из Скворешников Алексей Егорыч. Он доложил, что Николай Всеволодович «вдруг» приехали поутру, с ранним поездом, и находятся в Скворешниках, но «в таком виде, что на вопросы не отвечают, прошли по всем комнатам и заперлись на своей половине…»
— Я помимо их приказания заключил приехать и доложить, — прибавил Алексей Егорыч с очень внушительным видом.
Варвара Петровна пронзительно поглядела на него и не стала расспрашивать. Мигом подали карету. Поехала с Дашей. Пока ехали, часто, говорят, крестилась.
На «своей половине» все двери были отперты, и нигде Николая Всеволодовича не оказалось.
— Уж не в мезонине ли-с? — осторожно произнес Фомушка.
Замечательно, что следом за Варварой Петровной на «свою половину» вошло несколько слуг; а остальные слуги все ждали в зале. Никогда бы они не посмели прежде позволить себе такого нарушения этикета. Варвара Петровна видела и молчала.
Взобрались и в мезонин. Там было три комнаты; но ни в одной никого не нашли.
— Да уж не туда ли пошли-с? — указал кто-то на дверь в светелку. В самом деле, всегда затворенная дверца в светелку была теперь отперта и стояла настежь. Подыматься приходилось чуть не под крышу по деревянной, длинной, очень узенькой и ужасно крутой лестнице. Там была тоже какая-то комнатка.
— Я не пойду туда. С какой стати он полезет туда? — ужасно побледнела Варвара Петровна, озираясь на слуг. Те смотрели на нее и молчали. Даша дрожала.
Варвара Петровна бросилась по лесенке; Даша за нею; но едва вошла в светелку, закричала и упала без чувств.
Гражданин кантона Ури висел тут же за дверцей. На столике лежал клочок бумаги со словами карандашом: «Никого не винить, я сам». Тут же на столике лежал и молоток, кусок мыла и большой гвоздь, очевидно припасенный про запас. Крепкий шелковый снурок, очевидно заранее припасенный и выбранный, на котором повесился Николай Всеволодович, был жирно намылен. Всё означало преднамеренность и сознание до последней минуты.
Наши медики по вскрытии трупа совершенно и настойчиво отвергли помешательство.
поражение (ит.).
Со мной обошлись как со старым ночным колпаком! (фр.)
«Век» – петербургский еженедельный журнал.
Камбек, Лев Логинович – журналист, редактор-издатель еженедельника «Петербургский вестник» (1861-1862), неустанный обличитель мелких нелепостей общественной жизни.
может разбить мою жизнь (фр.).
в любой стране (фр.).
в стране Макара и его телят (фр.).
я всего лишь простой приживальщик, и ничего больше! Да, н-н-ничего больше! (фр.)
у этих семинаристов (фр.).
Дорогой друг (фр.).
«букетом императрицы» (фр.).
для нашей святой Руси (фр.).
но надо различать (фр.).
Между нами говоря (фр.).
добрейший друг (фр.).
Эти нескончаемые русские слова!.. (фр.)
Вы знаете, у нас… Одним словом (фр.).
чтоб показать вам свою власть (фр.).
однако это весьма любопытно (фр.).
прелестных дам (фр.).
вы знаете эти псалмы и книгу Иова (фр.).
и он показал свою власть (фр.).
что за дикая выдумка! (фр.)
вы знаете (фр.).
с таким высокомерием (фр.).
Неужели? (фр.)
мой добрый друг (фр.).
Прелестное дитя! (фр.)
Но, моя милая (фр.).
И затем, так как монахов всегда встречаешь чаще, чем здравый смысл (фр.).
Право же, дорогая (фр.).
и затем (фр.).
Милый, милый друг! (фр.)
Раздражителен, но добр (фр.).
О, это довольно глупая история! Я вас ожидал, мой добрый друг, чтобы вам рассказать… (фр.)
Все одаренные и передовые люди в России были, есть и будут всегда картежники и пьяницы, которые пьют запоем (фр.).
Но, между нами говоря (фр.).
Мой милый, я (фр.).
Но, мой добрый друг (фр.).
Но ведь это ребенок! (фр.)
Да, я оговорился. Но… это всё равно (фр.).
Да, да, я не в состоянии (фр.).
этим дорогим ребенком (фр.).
этого дорогого сына (фр.).
такой недалекий! (фр.)
это всё же жалкий человек (фр.).
И наконец, это смехотворно… (фр.)
Я каторжник, Баденге (фр.).
Мне наплевать на это! (фр.)
