понятия не имею, каким образом он добился столь огромного состояния.
- Как? - удивился мандатарий,- вы не знаете, что он захватил все наследство покойного старосты Миколая Жвирского?
- О нет, об этом я проведал, едва вернулся в родные края, но хотелось бы знать, каким чудом или по воле какого случая удостоился он столь нежданного счастья.
Мандатарий поднял брови и напустил на себя важность.
- О, это страшно запутанная история! - буркнул он, помолчав.
- Большой переполох,- добавил по-своему Гиргилевич.
- Тем лучше! Я умираю от любопытства.
- Долго об этом рассказывать,- продолжал мандатарий.
- Начинайте же, бога ради, поскорее, уважаемый.
- Вы ничего не слышали о молодом старосте, ныне покойном?
- Ничегошеньки.
Гиргилевич недоверчиво покачал головой, а судья еще пуще напыжился.
- Так что же там с покойным старостой? - допытывался Катилина.
- Это был особенный человек,- промолвил многозначительно мандатарий.
- Чудак,- пояснил Густав Хохелька.
- Сумасшедший, вот так-то,- окончательно определил Гиргилевич.
- Ого, все более интересно! - весело воскликнул Катилина.- Я вас слушаю, уважаемые.
- Не знаю только, с чего начать,- колебался мандатарий.
- А вы сразу in medias res, это лучше всего.
- Куда, куда? - одновременно спросили мандатарий и эконом, оба не слишком искушенные в латыни.
- Я сказал, начинайте с сути дела,- объяснил Катилина.
Мандатарий покачал головой.
- Нет, так нельзя.
- Ну тогда рассказывайте, как хотите, только уж начните наконец,- торопил Катилина, теряя терпение.
Мандатарий задумался, как бы все еще колеблясь, потом сделал изрядный глоток чая, громко откашлялся, подкрутил кверху свой подстриженный ус и заговорил с важным и немного таинственным видом.
- Покойный пан Миколай, как и его брат, нынешний граф Зыгмунт Жвирский из Оркизова, были сыновьями светлейшего пана старосты Михала Жвирского.
- Ага,- буркнул незнакомец, словно поощряя рассказчика.
- А знаете ли вы, кто был светлейший пан староста? - спросил мандатарий.
- Ровным счетом ничего.
Неосведомленность гостя явно прибавляла судье важности. Он сделал новый глоток из наполовину пустой уже чашки, помолчал и только тогда стал продолжать свой рассказ:
- Староста был паном, ваша милость, о каких ныне уже не слыхать. Но, как и у всех Жвирских,- добавил он тише, постукивая себя по лбу,- тут у него было не все в порядке.
- Не все дома, вот так-то! - выпалил менее осторожный эконом.
- Как? - прервал его Катилина, рассмеявшись,- все Жвирские были помешанными?
- Все, по прямой линии от деда и прадеда вплоть до последнего старосты,- решительно подтвердил мандатарий.
- Стало быть, у графа из Оркизова тоже не хватает винтика в голове?
- Упаси господь,- запротестовал мандатарий,- граф - младший сын, к тому же от второй жены; он первый выпал из этого правила.
- Ну, а что там с самим-то старостой? - спросил Катилина, развалившись на кушетке.
- При своем богатстве и блестящем положении он к старости впутался в конфедератскую войну.
- Пристал к конфедератам, вот так-то,- уточнил эконом.
- Он был, я вижу, доблестным патриотом,- живо вскричал Катилина.
При слове «патриот» судья быстро огляделся по сторонам, актуарий же совсем ушел в свои крахмальные воротнички и шепнул:
- Смотрите, уже о патриотизме болтает, не говорил ли я, что это подозрительная птица.
- Ну и что дальше? - снова спросил Катилина, недовольный паузой.
Судья еще раз огляделся, сделал еще один глоток из чашки и продолжал, слегка запинаясь:
- Да, можно сказать, что он в самом деле был патриотом, но этот патриотизм ему боком вышел: он и состояние значительно порастратил, и крови при случае пролил немало, и, наконец, когда все провалилось и наступил, как это называется…
- Последний раздел,- быстро подсказал Катилина.
Мандатарий снова огляделся по сторонам.
- Да, да, в этом роде… так, как вы назвали,- промямлил он, а затем поспешно добавил: - вот тогда-то…
- Тогда?
- Он лишился рассудка.
- Свихнулся вконец, вот так-то.
- С тех пор он никогда не выходил из огромной залы, где висят семейные портреты, и, развалившись, как на троне, в большом кресле, все повторял торжественно и важно: «Запрещаю! Протестую!» А временами, бывало, впадал в дикое бешенство, в ярость неудержимую, и тогда упаси боже, к нему не подступись. Он вытаскивал свою кривую саблю, которая всегда была при нем, и как безумный махал ею во все стороны, а чуть попадет острием в большой дубовый стол, начинает кричать страшным голосом: «Получай, предатель Потоцкий! А вот и тебе я заехал, собака Браницкий! А это тебе, подлец Понинский!» И рубил, рубил, не переставая, выкрикивал все новые имена, пока, измученный, запыхавшийся, с пеной у рта, не падал без чувств на землю. После каждого такого припадка слуги сразу укладывали его в постель, а на голову клали лед. Но однажды, то ли они поздно спохватились, то ли настал час, назначенный от бога, староста, потерявший сознание, так и не пришел в себя.
- Паралич его разбил, вот так-то,- заключил Гиргилевич и залпом опрокинул более полчашки чая.
Дамазий Чоргут слушал с большим вниманием, казалось, даже неизменная сардоническая улыбка на миг исчезла с его уст.
- Что же дальше? - спросил он с явным нетерпением.
Мандатарий обрадовался, что рассказ его произвел такое впечатление. Он пригладил свой чуб, покрутил подстриженный ус и, поразмыслив с минуту, стал рассказывать дальше:
- После смерти старосты осталась вдова и два сына - умерший три года назад староста Миколай и граф Зыгмунт, живущий ныне в Оркизове. Оба уже достигли совершеннолетия и после смерти отца сразу поделили унаследованное состояние. А надо знать, что на всем свете, обойди его вдоль и поперек, не найдешь более непохожих братьев, нежели братья Жвирские. С детства ни в чем
