– Мистер Финч – художник, пусть и очень слабый. Он долгое время жил в самом сердце Гринвич-Виллидж и ежедневно якшался с публикой весьма сомнительной нравственности…
– На что это вы намекаете? – перебила Молли.
– И не думаю намекать, – с достоинством возразила миссис Уоддингтон. – Я говорю все напрямик. Не являйся ко мне за сочувствием, когда выяснится, что нравственность у этого твоего Финча такая, какой и следует ожидать у человека, сознательно, по собственной воле поселившегося на Вашингтон-сквер. Повторяю, у меня есть предчувствие – браку этому не бывать. Такое же предчувствие было у меня насчет моей золовки и одного субъекта по имени Джон Портер. Я сказала тогда: «Ох, не бывать этой свадьбе!» – и оказалась права. В тот самый момент, когда Портер входил в церковь, его арестовали по обвинению в многоженстве!
– Я не женат! – вскрикнул Джордж.
– Всего лишь ваше голословное утверждение!
– Уверяю вас! Для меня все женщины на одно лицо, я их даже не различаю.
– Именно так оправдывался и Портер, когда его спросили, почему он женился на шести разных девушках.
– Что ж, – взглянул на часы Хамилтон, – теперь, когда все благополучно улажено…
– Вы так считаете? – не утерпела миссис Уоддингтон.
– …когда все благополучно улажено, – твердо повторил Хамилтон, – я оставляю вас. Мне надо зайти домой и переодеться. Сегодня вечером я выступаю на обеде Литературного общества.
Тишину, воцарившуюся после его ухода, нарушил Сигсби.
– Молли, дорогая, – начал он, – насчет этого ожерелья… Теперь, когда выяснилось, что твой Уинч очень богат, ты ведь больше не хочешь продавать его?
Молли чуть сдвинула бровки.
– Нет, наверное, все-таки продам. Мне оно никогда особенно не нравилось. Слишком роскошное. Продам и накуплю подарков для Джорджа. Бриллиантовых булавок для галстука… или часы… или машину. В общем, что-нибудь. И каждый раз, взглянув на них, мы будем, дорогой папочка, вспоминать тебя.
– Спасибо, – хрипло просипел Уоддингтон. – Ага, спасибо.
– Редко, – заметила миссис Уоддингтон, выходя из комы, в которую было погрузилась, – редко меня одолевало такое сильное предчувствие.
– О, мама! – воскликнул Джордж.
Хамилтон, беря шляпу в холле, почувствовал, как кто-то дергает его за рукав. Опустив глаза, он увидел Сигсби.
– О-ох! – приглушенно стонал Сигсби. – Э… А…
– Что-то случилось?
– Да уж, это уж точно, можете без опаски поставить на кон свои роговые очки! – жарко прошептал Сигсби. – Знаете, нам необходимо поговорить. Мне требуется совет!
– Но я тороплюсь.
– Сколько у вас времени осталось до этого вашего обеда?
– Обед, о котором вы говорите, назначен на восемь часов. Поеду я туда на машине, из дома выйду в двадцать минут восьмого.
– Стало быть, сегодня нам никак не встретиться… Тэк, тэк-с! А завтра вы дома будете?
– Да.
– Договорились! – воскликнул Сигсби.
– Тэк, тэк-с! – воскликнул Сигсби.
– Продолжайте, – попросил Хамилтон.
– Тэк, тэк-с!
– Я вас слушаю.
– Тэк, тэк-с!
Хамилтон нетерпеливо покосился на часы. Даже на обычном своем уровне слабоумия Сигсби иной раз терзал его критический ум, а сейчас слабоумие его, похоже, опустилось до невиданных глубин.
– Я могу уделить вам семь минут, – заявил Хамилтон, – после чего вынужден уйти. Я выступаю перед Молодыми Американскими Писательницами. Вы пришли ко мне с целью что-то сообщить. Пожалуйста, приступайте.
– Тэк, тэк-с!
Хамилтон сурово поджал губы. Даже от попугаев ему доводилось слышать монологи помногословнее. На него напало непонятное желание – огреть гостя обрезком свинцовой трубы.
– Тэк, тэк-с! Вляпался, стало быть, я по самую маковку.
– То есть попали в неловкое положение?
– Именно.
– Изложите суть. – Хамилтон снова взглянул на часы.
Быстро и нервно Уоддингтон покосился через плечо.
– Суть? Ладно. Вы слышали, Молли вчера сказала, что хочет продать жемчужное ожерелье?
– Да, слышал.
– Так вот. – Уоддингтон понизил голос и вновь опасливо оглянулся. – Ожерелье не жемчужное!
– А какое же?
– Подделка!
– То есть, – поморщился Хамилтон, – имитация?
– Она самая. Что мне теперь делать?
– Все проще простого. Возбудите иск против ювелира, который продал вам жемчуг за подлинный.
– Но когда он продавал, жемчуг и был подлинный! Никак вы не въедете!
– Да, я не понимаю. – Сигсби облизал губы.
– Слыхали о кинокомпании «Лучшие фильмы»? В Голливуде, штат Калифорния?
– Пожалуйста, не отвлекайтесь. Мое время ограниченно.
– Но это и есть суть! Некоторое время назад один тип сказал мне, что кинокомпания эта станет – ого-го!
– Какой станет?
– Ого-го! Уверял, что она разрастается как на дрожжах, и посоветовал, пока не поздно, воткнуться туда. Такой шанс, убеждал, выпадает раз в жизни.
– И что дальше?
– Ну и… Денег-то у меня не было, а шанс упускать не хотелось. Я, значит, сел и принялся ломать голову. Ломал, ломал, и вдруг будто кто шепнул мне: «Ты что, забыл? У тебя же есть жемчужное ожерелье. Вот оно, бери. Лежит себе без толку». Мне и деньги-то требовались всего на пару месяцев, пока компания не станет приносить прибыль… В общем, взял я ожерелье, заменил жемчуг на фальшивый, настоящий продал и купил акции. И вот он я, весь как бы в сливках-наливках.
– В чем, простите?
– В сливках-наливках. Так мне представлялось.
– А почему переменили мнение?
– Понимаете, встретил я человечка одного на днях, а он и объяснил мне, что акции эти гроша ломаного не стоят. Вот они у меня, с собой. Взгляните.
Хамилтон брезгливо перебрал бумаги.
– И человечек этот совершенно прав, – изрек он. – Когда вы впервые упомянули эту компанию, название показалось мне знакомым. Теперь я вспомнил почему. Генриетта Бинг Мастерсон, президент Литературного общества, говорила про нее вчера. Она тоже купила их акции и очень сокрушалась. Самое большее, на что они тянут, – десять долларов.
– Да я за них пятьдесят тысяч отдал!
– Значит, ваши бухгалтерские книги покажут убыток в сорок девять тысяч девятьсот девяносто долларов. Сочувствую.
– Что же мне теперь делать?
– Спишите убыток как расход на приобретение опыта.
– Черт раздери! Как же вы не понимаете! Что будет, когда Молли попытается продать это ожерелье?
Хамилтон покачал головой. Большинство бытовых проблем он щелкал как орешки, но эта, честно признаться, оказалась ему не по зубам.
– Жена меня убьет.
– Сочувствую.
– Я думал, вы что присоветуете!
– Боюсь, ничего не могу придумать. Разве что выкрасть ожерелье да швырнуть в Гудзон.
– А называется умный человек! – укоризненно покачал головой Уоддингтон.
– Из подобного тупика человеческому мозгу выхода найти не под силу. Остается выжидать, как станут разворачиваться события. Довериться времени, великому целителю.
– Да уж, подмоги от вас…
Хамилтон пожал плечами. Сигсби X. Уоддингтон злобно разглядывал акции.
– Если бумаги гроша ломаного не стоят, зачем тогда поналепили всякие эти знаки на обороте? Дурачат людей! А печати! Взгляните только на печати! Да еще подписей миллион!
– Сочувствую, – повторил Хамилтон и, подойдя к окну, вдохнул летний воздух. – Какой славный денек!
– Ага, славный! – буркнул Уоддингтон.
– Вам, случайно, не знакома некая мадам Юлали? – мечтательно поинтересовался Хамилтон. – Она хиромантка.
– Хироманты еще какие-то! Что мне с акциями-то делать?
– Я уже сказал, ничего тут не поправишь. Разве только выкрасть ожерелье.
– Но должен же быть выход! Как бы вы поступили на моем месте?
– Сбежал бы в Европу.
– Какая там Европа? У меня и на билет денег нет.
– Так застрелитесь… бросьтесь под поезд… Что угодно, – нетерпеливо бросил Хамилтон. – А мне пора. До свидания.
– До свидания. Спасибо преогромное за помощь.
– Не за что. Всегда рад помочь.
И, кинув последний взгляд на фото, стоявшее на каминной полке, Хамилтон ушел. До Уоддингтона донеслась старинная французская песенка – Хамилтон ждал лифта. Мелодия только усилила его мрачное настроение.
– Индюк надутый! – угрюмо проворчал он. Свалившись в кресло, Уоддингтон отдался печальным раздумьям.
Некоторое время он думал про то, до чего же препротивный тип этот Хамилтон Бимиш. Расхаживает себе с умным видом, а стоит обратиться к нему с детской проблемкой, которую такому умнику полагалось бы раскусить в пять минут, выложив с десяток решений на выбор, так он, видите ли, сочувствует да советует застрелиться или броситься под поезд. Старайся не старайся, но как сохранить оптимизм в мире, где обретают такие вот Бимиши?
– А это его идиотское предложение выкрасть ожерелье?! Интересно, как это…
Сигсби вдруг подобрался. В глазах у него загорелся живой блеск. Он фыркнул. А такое ли уж оно идиотское?
