Понятно поэтому, что предложение сходить в баню пришлось нашим путешественникам как нельзя больше по душе. Спустя несколько минут они без дальних сборов уже шли вместе со своими благонравными покровителями.
Вениамин и Сендерл представляли себе баню такой, какой она обычно бывает в еврейских местечках, — нелепым строением, мрачным, замызганным, где-нибудь на окраине, в овраге, так что добраться до нее можно только с трудом по узеньким трухлявым мосткам. Когда же наших путешественников привели к красивому трехэтажному зданию в центре города и сказали: «Вот она, баня», — они широко раскрыли глаза от изумления.
— Эх вы! — посмеивались над ними их благодетели. — Вот войдем туда внутрь, там вы увидите кое-что получше.
В передней наших героев поразил крашеный пол, устланный дорожками. Им казалось, что они попали в волшебный замок из «Бовы-королевича» и «Тысячи и одной ночи». Вот сейчас их встретят принцессы, царевны, и заживут они, наши герои, в свое удовольствие! Однако вместо принцессы к ним подошел солдат с нашивками и честь честью предложил им раздеться.
— Раздевайтесь, пожалуйста! — обратились к ним благочестивые покровители. — А мы тем временем пойдем уплатим за баню. Будьте спокойны, вы здесь получите хорошую парную баньку!
Раздевшись, Вениамин и Сендерл прихватили с собою свою одежду, которую намеревались, как водится, пожарить в тепле. Дюжиной смен белья в своем гардеробе они не располагали. По нескольку недель кряду носили одну сорочку. Понятно, что их, бедных, покусывало, и прожарить белье было прямо-таки необходимо. Но солдат отобрал у них вещи и повел в комнату, уставленную скамьями. За большим столом на стульях сидели хорошо одетые господа. Вениамин и Сендерл озирались по сторонам, не понимая, где тут подают пар и где им придется потеть.
— Чи тут жидовский баня? — спросил Сендерл, когда Вениамин толкнул его в бок и велел немедленно узнать, где они находятся.
Один из сидевших за столом господ приблизился к нашим голым путешественникам и осмотрел их с головы до ног. Они стояли вытянувшись, тощие, изможденные — кожа да кости. Господин заговорил с ними по-русски.
— Сендерл, что он там такое говорит? — спросил Вениамин.
— Ни слова не понимаю! — ответил Сендерл, пожимая плечами. — Ну и язык! Что-то все твердит: билет, билет…
— Ах, глупенький! — сказал Вениамин. — Что же тут непонятного? Это банщик, он требует билет. В такую баню пускают только по билетам. Скажи ему, что те евреи уже заплатили за нас.
— Як же, пане, тые вже дали туточка за… за… — начал было Сендерл и вдруг запнулся, точно подавился, и никак не мог договорить того, что хотел сказать.
— За билет, пане… Як же… пане, заплатил! — пришел на помощь Вениамин и разъяснил по-своему, коротко и ясно, в чем дело.
Господин, который подошел к нашим путешественникам, махнул рукой, и их тотчас же ввели в другую комнату, в которой, как они предполагали, им надлежит хорошенько попотеть.
Когда спустя некоторое время Вениамина и Сендерла вывели на улицу, их трудно было узнать, до того они изменились: бритые, без бороды и пейсов, с застывшими, точно стеклянными глазами. На лбу у них выступили крупные капли холодного пота, лица помрачнели. Понурив головы, сгорбившись, дрожа всем телом, шли наши странники, сопровождаемые солдатами.
Небо заволокла черная туча. Молния на мгновение осветила шагавших. Гром грянул так сильно, что все вздрогнули. Налетел вихрь, пыль закружилась в воздухе, подхватывая мусор, солому, листья, клочки бумаги. Все завертелось в безумной пляске, взмывая все выше и выше. Испуганное стадо с ревом и мычанием ринулось с пастбища, точно за ним гналась стая голодных волков. Ураган неистовствовал, сверкала молния, гремел гром, — казалось, всевышний разгневался на грешную землю со всем, что на ней творится, и, схватившись за голову, сверкал горящими очами, грохотал громовым голосом. Раздался последний раскат грома, и с неба, как слезы, упали первые крупные капли дождя, смешавшиеся с каплями пота и кровавыми слезами на лицах наших бедных, злосчастных путешественников…
Увы, Вениамин и Сендерл и не догадывались, что не только в пустыне опасно путешествовать из-за диких чудовищ, гремучих змей и хищных зверей, которые там водятся. Они не знали, что именно здесь, в наших краях, их подстерегает величайшая опасность!
Вениамин и Сендерл предприняли свое путешествие в то тяжелое, мрачное время, когда еврей ухищрялся поймать своего же собрата, чтобы сдать его в солдаты, спасая от рекрутского набора своих или чужих детей.
Как хищный зверь, следит он за добычей,
Ему «беспаспортной» хватает дичи.
Увы, бедные наши путешественники и не подозревали, что они уже находятся в пустыне, среди дикарей и хищников, и что те два набожных и благочестивых еврея и есть гремучие змеи!
Наших горе-путешественников забрили в солдатыНетрудно представить себе горькую участь, постигшую наших злополучных путешественников. Нет надобности ее подробно описывать.
На первых порах они до того растерялись, что даже понять не могли, что, собственно, с ними творится. Все было им чуждо: и сборный пункт, и солдаты, и незнакомый язык, и все, что им приказывали делать. Шинель висела на них мешком и выглядела как бабья юбка, фуражка сидела на голове, как повойник. Глядя на них, казалось, что все это сплошное притворство: два еврея нарядились и издеваются над солдатами, передразнивают их, открыто показывая, как глупы они со всеми своими штуками. Горе было винтовке, попавшей в руки наших героев! У них она была похожа скорее на кочергу, которой мужчина неумело орудует у печи. А на учении они выделывали ногами и руками такие выкрутасы — чистая комедия да и только!
В побоях наши рекруты, разумеется, недостатка не испытывали. Но, как говорится, нет на свете такой беды, с которой бы человек не свыкся. И не только человек — свыкаются и другие существа. Уж на что птица любит волю! И все же — поймают ее, посадят в клетку, она и привыкает помаленьку: она уже и зерна клюет с аппетитом, и прыгает, и распевает веселые песенки, точно весь вольный мир с его полями и лесами заключен в этой тесной клетке.
Сендерл стал постепенно свыкаться со своим положением, он начал внимательно приглядываться к солдатской муштре и пытался проделывать все эти штуки на свой лад. Любо было смотреть, как он частенько один на один повторяет солдатскую науку: вытягивается в струнку, задирает голову, пыжится, как богатырь, и марширует, марширует, вертится и крутится, как надутый индюк, до тех пор пока не собьется с ноги и не свалится.
А Вениамин — наоборот, он никак не мог привыкнуть ко всему этому. Он принадлежал к той породе птиц, которых называют перелетными. Ежегодно к концу лета они улетают в дальние теплые края и зимуют там. Страсть к перелетам у этих птиц настолько сильна, что в клетке им в ту пору и жизнь не мила — они не едят, не пьют, на стенку лезут, тщетно пытаясь вырваться на волю. Мечта о путешествии в дальние края, овладевшая душой Вениамина и ставшая его второй натурой, мечта, ради которой он покинул жену и детей, ни на минуту не давала покоя, сверлила, клевала мозг, негодовала и приказывала: «Иди, Вениамин, дальше, двигайся дальше, дальше!»
Так в муках и тоске прошла для Вениамина зима.
Однажды в прекрасный послепасхальный день, когда Сендерл сам себя муштровал, к нему подошел Вениамин и завел такой разговор:
— Честное слово, Сендерл, ты еще совсем мальчишка! Шалишь, вытворяешь какие-то штуки, точно сорванец! Скажи на милость: какой из этого толк? Не забудь, что ты, слава богу, человек женатый и как-никак еврей к тому же. Зачем же ты занимаешься такими глупостями? Да еще всю душу в них вкладываешь! Какая, скажи, пожалуйста, разница, с левой или с правой ноги делать «кругом», как они это называют? Не все ли равно?
— А я знаю? — ответил Сендерл. — Велят — «кругом», — пусть будет «кругом». Мне-то что!
— Скажи-ка мне: о нашем путешествии ты уже забыл? Как же это так, боже мой! Забыл о нашем путешествии, о путешествии туда, в те края… Дракон!.. Мул!.. Гремучий змей!.. — горячился Вениамин.
— Шагом м-марш! — твердил Сендерл и поднимал ноги.
— Горе тебе, Сендерл, горе твоему маршу! Постыдился бы, право! Скажи-ка лучше, дурень этакий, будем мы с тобой путешествовать?
— По мне — пожалуйста! — ответил Сендерл. — Только бы нас отпустили.
— К чему мы им и на что мы им нужны? — сказал Вениамин. — Нет, в самом деле, скажи-ка, Сендерл, по совести: если бы, упаси бог, пришел враг, смогут ли такие, как мы, выйти ему навстречу? А если ты тысячу раз подряд скажешь ему: «Уходи отсюда, не то сделаю «пу-пу-пу!», — послушает он тебя, что ли? Наоборот, он как схватит тебя, — счастлив будешь, если живым вырвешься из его рук!.. Поверь мне, я ведь вижу, что мы здесь совершенно лишние, они охотно избавились бы от нас. Я сам слыхал, как старший говорил, что мы для него только обуза и что, будь это в его власти, он давно спровадил бы нас ко всем чертям. Да и в самом деле, что им толку от нас? Уверяю тебя, Сендерл, это с самого начала было нелепой затеей: мы им ни к чему и они нам ни к чему! Те двое, что привели нас сюда, наверное, наговорили им, что мы невесть какие храбрецы и знатоки военной науки. Но разве мы виноваты, что те их обманули? Они и нас подло обманули! Ведь мы приехали сюда лишь затем, чтобы собрать немного денег на дорогу и двинуться дальше. О военных делах у нас никакого разговора не было! Готов поклясться всем святым, что об этом даже не упоминалось. А так просто хватать людей — разве это справедливо? Словом, наши начальники не виноваты, что нас обманули, а мы не виноваты, что их обманули. Виноваты только те лгуны и жулики, которые одурачили обе стороны. Они, только они, Сендерл, виноваты во всем, и никого другого тут винить нельзя! Они, только они!
