С тех пор как я в 1942 г. познакомился с «Анекдотами» Тальмана де Рео,[77] я постоянно перечитываю эту книгу. Трудно найти другого автора, который мог бы сравниться с ним в жанре исторического анекдота. Дворянство здесь похоже на древний лес, до того как его начал прореживать абсолютизм, до того как за его вырубку принялась демократия, чтобы в конце концов свести под корень. Говорят, что русские уничтожают кадастры, сносят помещичьи усадьбы.
Если бы Стендаль был знаком с этим источником, он нашел бы здесь такой же богатый материал, как в городских хрониках эпохи Возрождения. Следующая история из первого тома, который я сегодня закончил, могла бы послужить ему для новеллы. В ней описывается коварный шахматный ход, к которому прибегнул маршал Креки, чтобы уничтожить свою супругу, которую он хотел запереть в монастырь, чтобы прибрать к рукам ее земли.
Их брак был бездетным; с одной стороны, маршал ставил это в упрек несчастной женщине, с другой же стороны, он, действуя через доверенного пособника, подбивал ее на то, чтобы она обманным путем подсунула ему чужого ребенка. Маршальша поддалась на уговоры и нашла подходящую крестьянку, которая была беременна и захотела таким способом сделать свое дитя знатным господином. Подмена должна была состояться у нее в доме, куда маршальша отправилась, будучи якобы беременной. Пособник должен был перенести младенца из одной комнаты в другую, и, перенося ребенка, он по приказанию Креки предательски его задушил. И тут произошло то, чего и ожидал маршал: женщины заспорили, и он, устроив поблизости засаду с комиссарами, без труда мог тут же, по горячим следам, разоблачить обеих преступниц.
Боевой клич Креки гласил: «Crequy, Crequy, le grand baron, nul ne s'y frotte». (Женщины не могли терпеть этот клич по причине игры слов, которая одновременно значила «никогда не даст себя вздуть» и «никогда не связывается с бабами».)Этот клич, как не преминул отметить обладавший большим чувством юмора Тальман, терпеть не могли женщины.
Стоять шпалерами: «Se mettre en haye» ю (Букв.: стоять, пристроившись к заду впереди стоящего.)
В саду распустились королевские лилии. Чем ближе закат, тем сильнее их благоухание; оно держит середину между нежным и пряным. Интересно, что такая прекрасная мысль, как «благоуханная душа» тотчас же приобретает оттенок несообразности, когда ее высказывает человек вроде профессора Егера. Такова судьба многих замечательных вещей; бывают люди, в умственном отношении похожие на горничных, чьим заботам нельзя поручить тонкий фарфор. Но встречаются, как, например, в высшей ботанике, и такие люди, как Фехнер, (Фехнер и Егер — ученые-ботаники, различавшиеся своими подходами к ученым занятиям классификацией растений.)которые отличаются чрезвычайно бережным подходом.
Кирххорст, 30 июня 1945 г.
Вечером радио. Русские вступают в новую зону. Это значит, что ужасное обнищание распространяется еще шире.
Затем неожиданно услышал, как по лондонскому радио передают подробный разбор «Мраморных скал». Ведущий начал с того, что дал совершенно справедливую трактовку этой книги как тенденциозного сочинения, направленного против Гитлера, а затем охарактеризовал автора как представителя военной касты, что, по его словам, не менее предосудительно. Он также разделяет фундаментальную неосведомленность своих соотечественников в том, что происходило в Германии после 1918 года. Наверное, существуют и исключения из общего правила. Тема пруссачества принадлежит к числу самых надежных тестов на уровень интеллекта.
Не спорю, что я на стороне побежденных. Исход войны тоже ничего бы в этом не изменил. Очевидно, под этим добрым или недобрым знаком вообще проходит человеческая жизнь: ты проходишь по анфиладе все более неуютно обставленных комнат. К счастью, существуют еще сады, леса, книги, безлюдные местности. У англичан, у французов, да почти у всех остальных я, несомненно, гораздо легче, почти без проблем, добился бы преуспеяния. Но ведь нельзя^ да и сам не захочешь, выбирать себе отечество. Оно — часть судьбы, задачи.
У Шпиттелера[78] в «Прометее и Эпиметее», которого я как раз сейчас читаю, я нашел хорошее место: «Und niemand der nicht AnstoP nahm an seiner Art, ein jeglicher von einer andern Seite».(И не было ни одного человека, которого бы не раздражал его нрав, причем каждый находил свою причину.)
Кирххорст, 1 июля 1945 г.
О наркотиках и их опасностях. Нельзя их преуменьшать, например, полагая, будто к ним относятся только приключения, связанные со странствиями в магические и иллюзорные миры, за которые потом приходится расплачиваться скверным самочувствием. Наркотическое опьянение всегда захватывает и реальность, причем не только в смысле преступного искушения и нарушения физического здоровья. Истинный риск заключается в том, что человек демоническим образом покидает пространство, время и логическую последовательность, а затем не может найти нужного выхода, так что подобно гейстерсбахскому монаху теряет столетия. Ночь, проведенная в опиумном дурмане, имеет бесконечную протяженность.
Здесь речь идет о таких обстоятельствах, которые трудно как-то обозначить, поскольку они лежат за пределами наших привычных путей и выразительных средств. Однако я убежден, что довольно и одной ночи наркотического дурмана, чтобы изменить всю линию развития нашей судьбы, то есть что его влияние простирается в беспредельную даль. На этом основываются случаи сумасшествия, которые иногда наблюдаются вследствие излишеств в употреблении наркотиков: однажды выпав из цепи причинных связей, человек не может вновь в нее включиться. Поди узнай тогда, на каком космическом полустанке тебя угораздило застрять!
С другой стороны, ты можешь вернуться в такую реальность, где за это время успели произойти неконтролируемые изменения. Во время неслыханной оргии Дмитрия Карамазова в окружающем мире развиваются роковые события. Параллельно ей его брат Иван переживает бредовый ночной кошмар. Груз вины так уплотняется, что по сравнению с ним становится уже неважно, случилось или не случилось в эмпирическом мире отцеубийство. Дурман уводит из зоны личной ответственности в более глубинные, более всеобщие слои, где вина отдельных людей перепутывается в плотный клубок. Поэтому особенная значительность Достоевского состоит в том, что вопрос о преступлении в этом романе так и не проясняется до конца. Удар наносится на переднем плане.
Этот мотив, поворот к преступлению в сфере бессознательного, разрабатывается также почти во всех новеллах Э. А. По.
Пополудни был на торфяниках с молодым Гауштейном. При виде ползущей через дорогу черной улитки зашел разговор о выведении бородавок: нарост мажут улиткой, а затем подвешивают ее на нитке под водосточным желобом. Когда мажешь бородавку, надо сказать заговор. Я попросил моего спутника сообщить мне его текст. Но он ответил, что забыл, и велел спросить у его жены. Отсюда я догадался, что это должен быть один из тех заговоров, которые действуют только тогда, когда переданы крест накрест: от мужчины к женщине и наоборот.
Потом в лесу мы набрели на гнездо канюка, я залез наверх и нашел в нем четырех птенцов связанных под проволочной сетью каким-то птицеловом? так плотно, что ее невозможно было размотать.
Вернувшись домой, я на радость себе узнал, что наконец-то пришла первая весточка от родных. Брат физик находится в плену в Голштинии; он сообщал об этом в письме, которое подбросил нам мимоездом водитель грузовика.
Кирххорст, 2 июля 1945 г.
Ночью мне не давала покоя судьба птенцов; под дождем мы отправились с Александром в лес, чтобы их освободить. Работа на высоте была трудной; полуоперившиеся пуховики кошачьим мяуканьем призывали свою мать и цапали меня маленькими коготками за руку, пока я щипцами перерезал проволоку. Они разевали синие клювики, окруженные желтой восковой кожицей, и изгибали язычки, совсем как орлы на гербах, воодушевленные неподкупной гордостью, которая любому прикосновению, даже доброй руки, предпочитает смерть.
Кирххорст, 7 июля 1945 г.
Закончено: книга Юдифи. В своей торжествующей песни Юдифь прославляет победу красоты над силой. Это — вечный мотив.
«Не от юношей пал сильный их, не сыны титанов поразили его, и не рослые исполины налегли на него, но Юдифь, дочь Мерарии, красотою лица своего погубила его». (Ветхий Завет. Юдифь. 16, 6.)
Юдифь прожила до ста пяти лет. «И никто более не устрашал сынов Израиля во дни Юдифи и много дней по смерти ее». Это — знак духовного воздействия, для которого красота и блеск молодости послужили только оружием. В старости она добилась бы того же успеха другими средствами, например силою волшебства.
