В книгах Гарди, входящих в серию «Романы характеров и быта», отчетливо видна зависимость характеров от обстоятельств. В Майкле Хенчарде отразились черты определенного уклада жизни в момент переломный. Он несет в себе представления, коренившиеся в деревне, еще не утратившей окончательно стародедовских понятий, привычек, нравов, но крепко вкусившей от капиталистического древа познания добра и зла. В его натуре, придавая ей цельность, сохранилась сила многовековой традиции, при которой индивидуализм сдерживался некоторым общим интересом. Жители Кестербриджа, отмечает автор, еще следуют старинному обычаю помогать друг другу в нужде. Однако буржуазный дух глубоко затронул Хенчарда. В нем разгорячено честолюбие, производится разрушительная работа, сталкиваются противоречивые устремления.
Первые две главы романа — это пролог к событиям, которые развернутся восемнадцать лет спустя в городе Кестербридже, и веха на пути героя, отмечающая крутой перелом его бытия. Как он жил и действовал долгие годы вслед за мрачным происшествием в деревне Уэйдон-Прайорс, как, развязавшись с семьей, пробивал себе дорогу — об этом можно судить лишь по скупым и отрывочным сведениям. Несомненно только, что его возбужденная энергия и практическая сметка действовали в направлении единственной цели и, по-видимому, в тех благоприятных для его честолюбия обстоятельствах, когда «состояние пролетария часто бывало лишь этапом на пути к состоянию буржуа» (Энгельс).
Новое появление героя свидетельствует о его триумфе: трубят трубы, бьют барабаны — крупнейший торговец зерном и сеном, мэр Кестербриджа Майкл Хенчард, пирует с местными богачами d лучшем ресторане города. И в то же время — о первом его поражении. Разительным контрастом звучит голос бедноты: «В Кестербридже хороший хлеб так же легко найти, как манну небесную» Справедливо винят в этом мэра-хлеботорговца, снабдившего пекарей города проросшим зерном. Он сделал это невольно, его самого надули, он серьезно огорчен своим промахом, но, как купец, не думает жертвовать барышом, ведет себя соответственно положению: за жульнические махинации расплачивается простой народ. Эпизод этот краток, но, как и многие другие эпизоды романа, говорит о проницательности, трезвом взгляде и демократизме писателя.
Сценой в гостинице «Королевский герб», оконные стекла которой городской оркестр сотрясает звуками песни «Ростбиф Старой Англии», открывается собственно «история мэра Кестербриджа». И опять это не просто колоритные описания действующих лиц, обстановки, нравов, но и поворотный момент в судьбе героя, динамичный сюжетный узел. Только в данном случае динамика не столь явна, что объясняется характером действия, и по-своему интригует читателя, — все значение эпизода раскроется впоследствии. Именно в этой сцене появляется таинственный чужанин, Доналд Фарфрэ. Хозяин Кестербриджа и этот пришлый человек, поначалу друзья и соратники, станут конкурентами, потом врагами, буквально поменяются местами. Хенчард потеряет состояние, любимую женщину, общественное положение, — все, чем он владел, достанется Фарфрэ. Их отношения исполнены глубокого смысла.
«Характер — это судьба», — приводит автор слова Новалиса и подчеркивает, что Майкл Хенчард по своему характеру — «прямая противоположность» Доналду Фарфрэ. Афоризм немецкого романтика получает у Гарди глубокое раскрытие. Свойственные «Мэру Кестербриджа» черты романтического стиля сочетаются с подлинно реалистической трактовкой характеров этих двух персонажей, подтверждающей известное мнение А. М. Горького, относившего автора «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» и «Джуда Незаметного» к числу тех выдающихся писателей, которые «крайне редко возбуждают… сомнение в точности изображения ими событий, характеров, логики чувства и мысли».
Психологический облик Хенчарда, в первую очередь именно этого персонажа, очерчен точно, логика его поведения убедительна, ее зависимость от условий жизни очевидна, несмотря на скопление случайностей и резкие скачки в движении сюжета.
Своевольный характер героя действительно становится его жестокой судьбой. Домашние рамки кестербриджского рынка — вот та стихия, где его грубая энергия и природная сметка помогали ему побивать конкурентов. Он преуспевал, пока торговле, употребляя слова Энгельса, была свойственна «практика мелкого надувательства и обмана». Вспомним, к примеру, как Хенчард хвастает, что «перехитрил жулика, который хотел перехитрить его самого». Противоречия в характере героя не казались столь заметны, пока эта практика была распространенной. То, что связывало его со старым бытом, еще не мешало ему тешить свое честолюбие — притязания мелкого буржуа. Когда же узкие, «домашние» рамки торговли сломались и она стала приобретать «внешний лоск моральности» (Энгельс), Хенчард обнаружил решительную неспособность ориентироваться в новой обстановке. Вдруг сразу бросились в глаза его неотесанность, грубость, косность, невежество, мещанские претензии. Пришлый конкурент буквально затмил его приятностью манер, комильфотным обхождением, умением откликнуться на «новые веяния». Хенчарду казалось, что махинации с зерном — печальное отклонение от нормы, ошибка, которую можно избежать. Стоит лишь «принять меры» — и повод для нареканий исчезнет, совесть его успокоится, и он укрепит свое положение и репутацию. Предпринятые им попытки «наладить дело» обернулись злой издевкой, трагической иронией. Чем решительнее действует он в уверенности избежать ошибок, тем стремительнее идет к краху. Чем настоятельнее взывает к идолу коммерческой честности, тем бесцеремоннее и жесточе готов драться за барыш.
Обстоятельства ставят Хенчарда перед выбором: либо он обретет «внешний лоск моральности», либо ему придется отказаться от честолюбивых требований. Определенность дилеммы выводит его из относительного равновесия и обостряет противоречия, свойственные его личности. Честолюбие и эгоизм буржуа разгорячены в нем до предела, патриархальное простодушие и примитивность дают знать о себе, как никогда. Поклонник «честного соперничества», он жаждет «уморить» конкурента, «стереть его с лица земли», но где там! Он безнадежно отстал и сам падает жертвой. Острота психологического конфликта, изменившиеся обстоятельства, горечь поражения создают в Хенчарде предпосылки для внутренних сдвигов. Чувства, которые развивались в нем под буржуазным влиянием, теперь теснятся напором иных стремлений. Его заботит мысль о достоинстве, свободном от такого измерителя, как фунт стерлингов. В нем поднимается бунтарский дух. При этом Хенчард, работающий батраком у Фарфрэ, выказывает решимость, энергию, волю, огромную физическую силу, широту натуры, присущие ему — человеку из народа… но в то же время и слабость: его сознание сковано отсталыми представлениями, свойственными патриархальной деревне. Бунт ограничивается иносказательным обличением, словами проклятия — Хенчард заставляет церковных хористов исполнить псалом царя Давида, стихи «Да будет краток век его…» — и угрозой: «Уж я ему покажу»… Понятие о кодексе чести отдает у него патриархальной стариной. Он предлагает Фарфрэ в рукопашной схватке доказать свои преимущества. Считая себя более сильным, он борется одной рукой и, выйдя победителем, милует противника. В борьбе на этих равных условиях Хенчард выказывает физическое и нравственное превосходство перед Фарфрэ, обладающим внешним лоском. Но герой сам вдруг ощущает детскую бессмысленность, неуклюжую старомодность своего поведения. В нем происходит новый сдвиг. Он подавляет в себе гордыню и готов забыть обиды, хочет, чтобы поверили в доброту его сердца и одарили теплой привязанностью. Он как бы надеется в сфере общечеловеческого преодолеть и свою ограниченность и ограниченность мира Фарфрэ. Однако его обращение с этой целью к «любви и милосердию» покоится именно на отсталом, наивном представлении о буржуазном обществе. Фарфрэ и те, кто с ним связан, просто не замечают его сдержанной и смиренной мольбы…
Трагизм судьбы героя оттеняется литературной реминисценцией — Гарди часто пользуется этим приемом. Майкл Хенчард умирает в Эгдонской степи. Упоминание о ней приводит на память знаменитые сцены из третьего акта шекспировской трагедии, слышится возмущенный голос короля Лира: «Я не так перед другими грешен, как — другие передо мною». И можно представить себе, как тень от зловещих фигур Гонерильи и Реганы, его жестоких, коварных дочерей, тянется к Доналду Фарфрэ.
В предсмертном завещании Майкла Хенчарда нет и намека на покаяние или смирение, с проповедью которого в конце книги выступает Элизабет-Джейн, его приемная дочь. В этом суровом волеизъявлении отразились любовь и негодование — основа самоуважения «человека с характером», которое, по словам автора, служит «последней опорой под гнетом бедности». Кольцевая композиция подчеркивает душевное просветление бывшего мэра Кестербриджа, снова ставшего батраком, вязальщиком сена, демократизм чувств, завладевших его сердцем, очистившимся от скверны буржуазного себялюбия.
