Узкая лесная дорога опустела. На ней валялись опрокинутые повозки, похожие на высушенные солнцем валуны. Русло пересохшего ручья было забито искореженными частями орудий и трупами лошадей.
Юноша вдруг заметил, что его рана почти не болит. Все же он боялся двигаться быстро, чтобы не растревожить ее. Голову он держал неподвижно и старался не спотыкаться. Он был напуган, и лицо его все время напрягалось и морщилось от страха перед болью, которую мог разбередить любой неверный шаг во мраке.
Он шел, все время напряженно думая о своей ране. В ней было какое-то холодное, влажное ощущение, и ему казалось, что из-под волос сочится кровь. Голова так распухла, что стала слишком тяжела для шеи.
Его очень тревожило то, что теперь он ничего не чувствует. К тихим, но жгучим голосам боли, звучавшим раньше на его макушке, он относился как к сигналам опасности. По этим голосам он судил о своем состоянии. Но когда они зловеще замолчали, он струсил и стал думать о страшных пальцах, вцепившихся ему в мозг.
Одновременно в его памяти всплыли разрозненные картины прошлой жизни. Он припомнил кушанья, которые готовила дома его мать, особенно свои любимые блюда. Перед его глазами возник накрытый стол. Сосновые стены на кухне блестят, тепло озаренные пламенем плиты. Потом он вспомнил, как вместе с товарищами отправлялся из школы на берег тенистого пруда. Он видел свою одежду, брошенную в беспорядке на траву, всем телом ощущал ароматную прохладу воды. Низко склонившийся клен певуче шелестит листвой под ветерком раннего лета.
Постепенно им овладела тяжелая усталость, голова склонилась на грудь, плечи ссутулились, словно он тащил огромный мешок. Юноша еле волочил ноги.
Он все время решал вопрос: стоит ли ему лечь тут же на месте и уснуть или все же лучше дотащиться до какого-нибудь укромного уголка. Он пытался не думать об этом, но тело упрямо требовало своего, а чувства капризничали, как избалованные дети.
Вдруг над самым его ухом раздался веселый голос:
— Видно, тебе совсем худо, паренек?
Не поднимая глаз, юноша с трудом пробормотал:
— Угу.
Обладатель веселого голоса крепко взял его под руку.
— Вот и хорошо, — сказал он, добродушно засмеявшись. — Нам по дороге. Всем сейчас по дороге. Я тебе подсоблю.
Он вел юношу, как человек, который провожает домой подвыпившего приятеля.
По дороге незнакомец расспрашивал юношу и помогал ему отвечать, словно имел дело с малым ребенком. Порой он рассказывал какую-нибудь историю.
— Ты какого полка? Что? Триста четвертого Нью-Йоркского? А в какой корпус он входит? Да ну? А я-то думал, что его не было в сегодняшнем деле, он стоял далеко в центре. Значит, и он там был? Что ж, сегодня на всех хватило горячих пирогов. Я сколько раз считал, что тут-то мне и крышка. Там палили и здесь палили, там орали и здесь орали, а кругом тьма кромешная, так что под конец я, хоть умри, уже не мог разобрать, на какой я стороне. Иной раз я думал: «Ну ясно, я из Охайо», а потом готов был поклясться, что из самой что ни на есть Флориды. В жизни не видывал такой дьявольской каши. А эти леса кругом и вовсе с толку сбивают. Чудо будет, если мы сегодня ночью разыщем наши полки. Ну да ничего, скоро мы начнем встречать часовых, и разводящих, и черта, и дьявола. Ого! Видишь, офицера несут. Смотри, как у него рука болтается. Бьюсь об заклад, он свое отвоевал. Не станет больше толковать о своей репутации и прочей чертовщине, когда ему оттяпают ногу. Вот бедняга! У моего брата такие же бакенбарды. А как ты забрел сюда? Твой полк стоит далеко отсюда, верно? Ну, ничего, найдем. Знаешь, в моей роте сегодня убило такого парня, что лучше на всем свете не найти. Джек его звали. Парень что надо! Просто сердце горит, как подумаешь, что Джек убит наповал. У нас передышка была, и вот стоим мы себе тихонечко, а вокруг все носятся как угорелые, и тут подходит здоровенный такой, толстый парень. Берет он Джека за локоть и спрашивает: «Как тут пройти к реке?» Джек на него и внимания не обращает, а он все тянет Джека за локоть и пристает: «Как пройти к реке?» Джек вперед смотрел, старался разглядеть, не лезут ли эти черти из лесу, и он долго не обращал внимания на толстяка, потом все-таки повернулся и говорит: «Пошел ты к дьяволу, у него и узнаешь, как пройти к реке». И тут как раз пуля угодила ему в голову. Он был сержантом. И это были его последние слова. Ох, черт, хоть бы найти сегодня наши полки. Нелегкое будет дело. Но уж как-нибудь найдем.
Во время этих поисков юноше казалось, что у человека с веселым голосом есть волшебная палочка. Он выбирался из лабиринта зарослей с удивительной ловкостью. При встречах с часовыми и патрулями он обнаруживал сметливость сыщика и отвагу сорвиголовы. Даже препятствия, и те становились для него подмогой. Свесив голову на грудь, юноша безучастно следил за тем, как тот без труда справляется с враждебной природой.
Лес казался огромным жужжащим ульем; люди бестолково носились в нем по каким-то безумным кругам, но веселый человек уверенно вел юношу. Наконец он радостно и самодовольно засмеялся:
— Ну, вот и пришли. Костер видишь?
Юноша тупо кивнул.
— Вон там и стоит твой полк. А теперь прощай, парень, желаю удачи.
Горячая и сильная рука на секунду сжала вялые пальцы юноши, затем раздался веселый, беззаботный свист. И когда тот, кто так дружески помог ему, навсегда скрылся из его жизни, юноша вдруг сообразил, что ни разу не видел лица этого человека.
Юноша медленно побрел на свет костра, к которому его привел ушедший друг. Еле передвигая ноги, он думал о предстоящей встрече с товарищами. Он был убежден, что сейчас пернатые стрелы насмешек вонзятся в его наболевшее сердце. У него не осталось сил на выдумки. Он будет прекрасной мишенью.
Его смутно тянуло уйти в темноту и спрятаться, но голоса усталости и боли удерживали его. Недомогание требовало, чтобы он во что бы то ни стало отыскал пищу и кров.
Он нетвердо шагал к костру. Силуэты солдат, озаренных алым светом, отбрасывали черные тени. Когда юноша подошел ближе, какое-то чувство подсказало ему, что кругом на земле спят люди.
Вдруг перед ним выросла чудовищная черная тень. Сверкнул ствол винтовки.
— Стой! Стой!
Он испугался, но затем уловил знакомые нотки в этом встревоженном голосе.
— Это… это ты, Уилсон? — стоя под дулом винтовки, позвал он.
Винтовка чуть-чуть опустилась. Вглядываясь в лицо юноши, горластый сделал несколько шагов ему навстречу.
— Генри?
— Да, это… это я.
— Ох, друг, ну и рад же я тебе! А я уже распрощался с тобой. Думал, ты убит. — Горластый даже охрип от волнения.
У юноши подкашивались ноги. Его силы внезапно иссякли, но он считал, что, если сию секунду не придумает какой-нибудь правдоподобной истории, безжалостные товарищи осыплют его градом издевательств.
— Да, да… я… я попал в страшный переплет… — шатаясь, заговорил он. — Я все время был там… С правой стороны. Такое пекло… Я попал в переплет… Отбился от полка… Там, справа, меня и ранило… В голову. Ну и пекло! Ужасный переплет… И как только меня угораздило отбиться от полка?.. И к тому же я был ранен…
Его друг подскочил к нему.
— Как? Ты ранен? Что же ты сразу не сказал! Ах ты бедняга! Нужно… Погоди минутку… Как же мне быть? Ага! Позову Симпсона.
В это мгновение из темноты возникла вторая фигура. Они разглядели капрала.
— С кем это ты разговариваешь, Уилсон? — сердито спросил он. — С кем ты разговариваешь? Такого паршивого часового, как ты… Батюшки! Это ты, Генри? А я-то думал, что ты давным-давно уже покойник. Господи боже мой! Каждые десять минут кто-нибудь да возвращается. По подсчетам мы потеряли сорок два человека, но если так будет продолжаться, к утру вся рота окажется в сборе. Где ты был?
— Справа. Я отбился… — довольно развязно начал было юноша, но горластый поспешно перебил его.
— Да, и он ранен в голову, и ему нехорошо, и нужно поскорее перевязать его.
Переложив винтовку в левую руку, он правой рукой обнял юношу за плечи.
— Ох, и больно же, наверно, тебе! — сказал он.
Юноша тяжело оперся о плечо друга.
— Да, больно, очень больно, — слабеющим голосом ответил он.
— Вот оно что! — С этими словами капрал подхватил юношу под руку и потянул за собой. — Идем, Генри. Я помогу тебе.
— Ты укрой его моим одеялом, Симпсон! — крикнул им вслед горластый. — И погоди минуту — вот моя манерка. В ней кофе. Взгляни при свете, какая у него там рана на голове. Может, очень опасная. Меня сменят через несколько минут, и уж тогда я присмотрю за ним.
Чувства юноши так притупились, что голос друга еле доносился до него и он почти не ощущал руки капрала. Он пассивно подчинялся силе, куда-то увлекавшей его. Голова его опять свесилась на грудь, ноги подгибались.
Капрал подвел его к костру.
