Закончив молитву, я бегу домой переодеть рубашку и штаны, думая о том, что не все люди одинаковы, хотя и живут в одной стране, не у всех одинаковый ум, не у всех одинаковые привычки и обхождение, если они столь различно смотрят на вещи.
Я переодеваюсь и стараюсь забыть треволнения злосчастного дня в узком кругу людей, которые считают, что живут в благодетельном ярме свободных и привычных норм порядочного воспитания и которые, наверное, притворяются, будто испытывают друг к другу взаимное уважение и почтение, чтобы только не сердить друг друга, тогда как другие явно стараются досадить друг другу взаимными оскорблениями и обидами, хотя, быть может, на самом деле любят и уважают друг друга.
Письмо Андреса Нипоресас бакалавру[125]
Мой дорогой бакалавр, все твои письма я получил и не ответил ни на одно только из лени, которая всех нас здесь, в этой стране, держит в полусонном состоянии. Но так как тебе может доставить некоторое удовольствие получить ответ на кое-какие вопросы, то отвечу по порядку или как получится: ведь тебе известно, что я никогда не был силен в отношении упорядочения своих мыслей, а в их изложении – совсем слаб. Вместо недостающих мне логических и ораторских способностей ты найдешь во мне честность новейшего образца, не вполне обычную наивность, благие намерения и, что всего ценнее, уважение, совершенно поразительное, ко всему на свете и боязнь, весьма целебную, всех на свете.
Особо хочу похвалиться перед тобой своей недоверчивостью, ибо она того заслуживает: это чувство во мне так велико, что еще с детских лет мне дали прозвище Нипоресас; прозвище, которое стало фамилией точно так же, как бывают фамилии, превращающиеся в прозвища. Корень моего неверия и моя беда заключаются в том, что я живу более прошлым, чем настоящим. Я был глупцом, – и это не так уж плохо, – ведь некоторые и по сие время остались глупцами, а многие и умрут дураками. Я был глупцом; это значит, что меня множество раз обманывали. Вот почему сейчас я верю только в бога, а в том, что касается веры в людей, соблюдаю величайшую осторожность. Но довольно рассуждений на этот счет, ибо тема весьма скользкая, а я не хотел бы увидеть изуродованным то, что пишу.
Все, что ты рассказываешь о Батуэкии, приводит меня в восторг. В самом деле, как ты справедливо указывал в нескольких выпусках, в которых касался этой темы, преимущества Батуэкии перед другими странами очевидны. В конце концов это и моя страна, и я кичусь этим, хотя бы для этого и не было никаких оснований. В особенности я согласен с тобой (смотри № 6) [126]относительно того, что батуэкам не хватает только умения разговаривать. Точно так же отзывается обычно один мой приятель о некоем лице, тебе известном: он и глупец и урод, к тому же плут и немножечко заикается.
И все же мне кажется, что наша страна имеет будущность: еще недавно я верил (в той мере, в какой я вообще, как уже было сказано выше, способен во что-нибудь верить) в то, что не пройдет и двух столетий, и батуэки исчезнут с лица земли. Если бы это действительно случилось, то тебе надо было бы выбросить в корзину все, что написано тобой, потому что тогда твои неумеренные похвалы батуэкам оказались бы неуместными. Но в мире возможны самые неожиданные повороты судьбы, а от наших соотечественников можно ожидать всего что угодно; поэтому мы способны вновь заслужить похвалу, и я бы тебе посоветовал пока что не стирать Батуэкию с карты.
Прими мои поздравления с открытием университетов;[127] наконец-то ты покончишь с литературной деятельностью и вернешься к занятиям наукой. Теперь ты постигнешь, в чем отличие глупца от умника, а бакалавра – от лиценциата или доктора. А я не сомневаюсь, что ты получишь новую степень тотчас же, как только забросишь свои брошюрки, которые не стоят того, что весят, но могут в твоей жизни приобрести вес куда больше того, что стоят.[128]
Ты спрашиваешь, как поживает моя семья. Сейчас расскажу тебе, как смогу, обо всех по порядку.
Антоньито можно поздравить: ему присвоили чин капитана с соответствующим окладом и прочими благами за заслуги его отца, который вот уже по меньшей мере четыре года служит его величеству, получая за это сорок тысяч реалов. Этим-то достоинствам отца и обязан сын проявленной к нему милостью. Мне бы очень хотелось, чтобы ты посмотрел, как забавен он со своими погончиками и сабелькой, ибо он походит на игрушку. Да и что с него требовать? В его-то возрасте! Восемь лет! По всему дому валяются бумажные птички; он говорит, что это – солдаты противника, и знай рубит им головы, – за день с ним столько насмеешься! Теперь слуга уже не смеет обслуживать его недостаточно быстро; стоит только слуге замешкаться, как он получает от Антоньито удар палкой к нашему общему удовольствию. А Антоньито никогда не забывает при этом напомнить, что у него жалованье в бог весть сколько тысяч реалов. Мамаша беспрерывно целует его. Должен заметить, что сеньор капитан уже перешел в класс латыни и далеко продвинулся в изучении грамматики, из чего мы все делаем вывод, что он будет великим полководцем.
Поздравить можно также и Мигеля, его произвели не более не менее, как в поручики. Правда, за плечами у него сорок два года службы; он участвовал за это время во всех сколько-нибудь значительных сражениях, дважды был в плену, получил семнадцать ран и потерял один глаз. Но что все это значит по сравнению с производством в поручики! Во всяком случае его наконец-то вознаградили, и он на седьмом небе от радости. Мигель хотел бы перевестись в полк, где капитаном служит Антоньито, только ради удовольствия служить вместе. Уж таковы родственники! И так как он очень любит Антоньито, то не раз говорил, что, даже будучи поручиком, он охотно научил бы Антоньито быть капитаном. Кто после этого станет отрицать, что у Мигеля отзывчивое сердце! И так как племянник еще совсем малыш, то несомненно он мог бы с пользой поучиться кое-чему у дядюшки.
Хуанито назначили переводчиком; в связи с этим он нанял учителя французского языка и поговаривает также об учителе английского, потому что, надо признать, даже и получив место, он остался благоразумным и не отвергает учения: он говорит, что вряд ли хорошо выглядит переводчик, не знающий ни одного языка (в этом он, пожалуй, отчасти прав), и всячески афиширует свою осведомленность в этих делах. А местом своим он обязан своему состоянию, ибо ходят слухи, что на это место претендовали шесть юношей, весьма достойных, но, как говорится, не имевших руки. Пусть же они ищут себе другое местечко: ведь не всем суждено стать переводчиками.
Известный тебе Фраско оказался менее удачливым. Он обратился с просьбой предоставить ему где-то место надзирателя. Заявление он подал в четверть пятого, так как ему стало известно, что в четыре прежний обладатель этого места находился в агонии и хотя, строго говоря, еще не умер, но должен был умереть в недалеком будущем. Но ему ответили, что он опоздал и место уже отдано другому. Что за дьявольская поспешность! Напрасно он ссылался на свои обширные познания в данной области и не раз удостоверенную точность в несении службы. Место надзирателя было отдано вполне порядочному человеку, хотя и слепому или почти что слепому. Говорят, что сжалились над ним, потому что он оказался разоренным из-за какой-то ошибки в счетах. Ясно, что тут проявлено милосердие. О, бедняжка!
Хорхе вернулся, будучи полностью амнистирован.[129] Но он вне себя от бешенства: ему хотелось бы снова получить то место, которое он занимал лет десять назад, то есть тогда, когда мальчишкой… Да ведь кто нынче вспоминает еще о… Дело в том, что это место занял другой.
Хулианита сделала отличную партию: она вышла замуж за юношу здравомыслящего и богатого. Видимо, ей удалось ловко скрыть от него, что у нее имеется сын от того самого любовника, который увивался за нею четыре года (сына своего она тайно поместила в коллеж). Муж ее обладает превосходным характером, и все в семье его полюбили. Он совсем спятил после женитьбы. Несколько дней назад он заявил, что решился бы держать руку на огне, ручаясь за добродетель своей супруги. Суди сам, насколько он смел! Кстати, он добавил, что ни за что в жизни не женился бы на вдове, что ему хотелось всегда взять в жены девицу, чтобы научить ее всем тонкостям чувства, и он поздравляет себя с тем, что так оно и получилось.
Ты спрашиваешь меня, не добиваюсь ли и я чего-нибудь. Отвечаю: я не добиваюсь никакой службы, ибо знаю, что мне вряд ли ее предоставят, хотя я и батуэк. Мне предлагали уже много мест, но ни одного я не получил. Зато мне говорили, что я человек здравомыслящий, что я, конечно, могу рассчитывать, но должен немного подождать… На этот раз я пришел не во-время, и раньше никогда не приходил во-время: иногда – слишком поздно, иногда – слишком рано. Суди сам, ну не глупец ли я! Не иначе, как я учился вместе с самим Вараввой![130] Тем не менее у меня есть много покровителей, и поскольку я бываю полезен в некоторых случаях и меня в этом уверяли не однажды, то может случиться, что наступит такой день, когда я поверю, что получу что-нибудь. Более того. Иногда, слушая кого-нибудь, я начинаю верить в это, как в спасение своей души благодаря божьей помощи, что важнее всего, а также покаянию и добропорядочной жизни, которую я собираюсь вести. Ты видишь, что в этом отношении я почти изменяю своей обычной недоверчивости.
