Карнаух весело и задорно глядел на Саньку.
— Замуруют тебя, погоди, — бормотал парнишка, тянулся за чайником.
— А он ползет, стервец. Ползет, как прожигает. Я опробовал. — Карнаух сел. — Выбрал я такой, сказать, ящик, — он огородил на скатерти руками четырехугольное место. — Земли туда натрамбовал, поймал червяка, туда его, сверху опять землей. Намочил, нагородил три кирпича. — Карнаух показал над столом рукой. — Дал ему сутки сроку, — пусть, как хочет.
— А он, скажи, у меня и подох наутро, — ворчал парень.
— Ну, скажите, прохвост! Уполз ведь в самый угол, — еле сыскал, — в самый, что есть, низ прокопался. Жрет он эту землю? Черт ведь его знает. Вот вы скажите, — знаете, как это он? А?
— Понемногу, расталкивает кусочки… — начал Санька.
— Да нате вам червяка, — Карнаух заерзал на стуле, огляделся, нет ли где, — возьмите вы его, растолкайте-ка червяком, не то землю, а вот хлеб, сказать, этот. Он же тля-мля, вроде ничего — кисель. А вот, гляди! — Карнаух весь засветился. — А вы говорите тля-мля, вот и тля!
— Не знаю, — сказал Санька, глядя как в блюдечке, в чае, жмурится солнце, — не знаю, не читал как будто про это. Наверно, есть где-нибудь в книгах.
— А самая лучшая книга, — вскочил Карнаух, — во! — Он повернулся к полке и достал толстый переплет, из которого торчали замусоленные углы страниц. — Во! — Карнаух хлопнул ладонью по книге. — Книга Верна. Уж верно, не верно, а что здорово, так да. Читали?
Санька открыл книгу и узнал знакомые картинки из «Капитана Немо» Жюля Верна.
— Вот бы такую штуку смастрячить. Набрать ребят — уж чтоб во! — Карнаух выставил кулак. — И пошел под воду. А?
— А там здорово набрехано? — заглядывал Карнаух Саньке в глаза, когда тот переворачивал страницы; милой и сердечной казалась е��у эта книга на скатерти с синими линялыми кубиками. — Вот мне Алешка говорил, — продолжал Карнаух, — что вы там в лаборатории все. Да?
— Да, я химик, — сказал Санька, едва отрываясь от затасканных иллюстраций.
— Это что же?
— Да вот узнаем, что из чего состоит.
— Состав?
— Да, да, состав. Разлагаем.
— А вот лист — тоже можно знать, из чего составлен? — Карнаух сорвал листок герани с подоконника и расправил на скатерти перед Санькой.
— И лист тоже.
— Разложить?
— Да, разложить.
— В пух? А потом снова скласть, чтоб обратно лист вышел? — Карнаух совсем зажегся и, запыхавшись, спрашивал Саньку.
— Нет, не можем.
— Вот что, — сказал упавшим голосом Карнаух и бросил лист на подоконник.
— Нет, некоторое можем. Вот можем запах сделать. Фиалковый или ландышевый, и никаких цветов за сто верст пусть не будет. Все в баночках, в скляночках.
— И настояще фиалками будет?
— В точности, — сказал Санька с удовольствием.
— Ах ты, черт! — Карнаух отвалился в угол на стул и с треском тер рука об руку. Он уж с благодарным восторгом глядел на Саньку. — И до листа дойдут. Дойдут. — Он стал искать лист на подоконнике. — А вот что я вам покажу…
— Я пойду, — сказал парнишка и встал. Он протянул Саньке руку, уважительно и крепко пожал. — Ты с ключом, Митька, не мудри, ну тебя к дьяволу, а положи просто под половик. Что у нас брать-то? А то сезам устроишь, хоть у соседей ночуй.
Карнаух рылся в крашеном шкафчике, что висел в углу на стенке. Наконец он вернулся к Саньке и поставил на стол машинку. Она была тонко и мелко сделана, отшлифованные части сияли на солнце. Санька с любопытством оглядывал машинку и чувствовал, как напряженно глядит из-за спины Карнаух.
— Что это, по-вашему? А? — спросил, наконец, Карнаух. Санька молчал и заглядывал сквозь рычажки и колесики.
— Ну, а так? — Карнаух пальцем шевельнул в машинке, и она сделала движение. — Что? Не понимаете? Ну, ладно. Она не кончена. Как готова будет, позову смотреть. — Он бережно взял машинку и, любуясь дорогой, поставил в шкаф.
Солнце стало уходить со стола. Санька поднялся идти.
Он теперь оглядел всю комнату. Две узких кровати, стол, три стула, полка и висячий шкафчик, — Санька все уж тут знал. Он заметил на стене вырезанный из журнала портрет Пастера и рядом с ним голландской принцессы Вильгельмины.
— А красивая баба, — сказал Карнаух, — мухи уж только попортили, сменить пора, — и содрал Вильгельмину. Карнаух проводил Саньку до конки.
— Уж слово дали, так буду ждать, — он до боли даванул Саньке руку.
ПО ПУСТОЙ, блестящей от дождя мостовой трясся на извозчике Башкин с городовым. Городовой сидел, съехав на крыло пролетки, оставив сиденье Башкину. Рукой он держался за задок и подпирал спину Башкина. От этой мокрой, твердой, деревянной шинели, от крепкой, как спинка, руки городового, от толстого красного шнурка, тяжелого, как железный прут, и от мокрых, как будто металлических, голенищ на Башкина вдруг пахнуло твердой силой, силой кирпичного угла. Первый раз Башкин был рядом с городовым и подумал с тоской, с почтительным страхом: «Вот они какие, городовые-то».
Извозчик методично и лениво подхлестывал клячу. Холодный дождь с ветром резал навстречу. Башкину стало холодно, и он калачиком засунул руки в рукава. Он не решался заговорить с городовым — нет, ни за что, такой не ответит.
Башкин не знал, как ему сидеть: то он наклонялся вперед, то отваливался на руку городового. Наконец он съежился и вобрал голову в плечи, поводя спиной от озноба.
— Ничего, недалече уж, сейчас приедем, — сказал городовой. — Погоняй, ты. — Городовой сморкнулся и подтер нос дубовым мокрым рукавом шинели.
Извозчик стал перед воротами большого дома.
— Пожалуйте, — сказал городовой. Калитка отворилась им навстречу в железных воротах и резко хлопнула сзади.
— Прямо, прямо, — командовал сзади городовой, — теперь направо.
Башкин вошел. Каменная лестница вела вверх — обыкновенный черный ход большого дома. Два жандарма и какие-то хмурые штатские стояли внизу.
— Прямо, прямо веди, — сказал жандарм; он ткнул маленькими глазками Башкина. Городовой сзади слегка подталкивал Башкина в поясницу, чтоб он шел скорее. По коридору Башкина протолкал городовой до конца и тут открыл дверь.
В большой комнате с затоптанным полом стояли по стенам деревянные казенные диваны. За письменным столом сидел в очках толстый седой человек в полицейской форме, с бледным, отекшим лицом. Он едва глянул на Башкина и уперся в бумаги.
— Привез с Троицкой… — начал хрипло городовой.
— Обожди! — сказал полицейский в очках. Он переворачивал бумаги. Городовой вздохнул. Они с Башкиным стояли у дверей.
Двое штатских в пиджаках поверх косовороток стояли, заложив руки за спину, и деловито и недружелюбно щурились на Башкина.
— Башкин? — оторвался от бумаг полицейский и глянул поверх очков брезгливым взглядом. У Башкина не нашлось сразу голоса.
— Ба-башкин, — сказал он, сбиваясь, хрипло, невнятно.
— Бабушкин? — крикнул через комнату полицейский. — Не слыхать. Подойди! Башкин зашагал.
— Я в калошах, ничего?
— Подойдите сюда, — сказал полицейский, разглядев Башкина. — Так вы кто ж? Башкин или Бабушкин? Как вы себя называете?
— Моя фамилия Башкин. — Башкин снял, подержал и сейчас же опять надел шапку.
Полицейский макнул перо и стал что-то писать.
— Принял, иди, — сказал он городовому. Городовой вышел.
И Башкин почувствовал, что теперь он стал совсем один, он даже оглянулся на дверь.
— Обыскать, — сказал полицейский. Оба штатских подошли к Башкину.
— Разденьтесь, — говорил полицейский, не отрываясь от писания.
Башкин снял пальто, шапку, — их сейчас же взял один из штатских. Он вынимал, не спеша, все из карманов и клал на письменный стол перед полицейским: и хитрые старухины ключи, и грязный носовой платок, и билет от последнего концерта.
— Вы раздевайтесь! Совсем! — покрикивал полицейский, рассматривая ключи. — Все, все снимайте.
— Сюда идите, — сказал деловым, строгим голосом другой штатский и показал на деревянный диван.
Башкин покорно пошел. Он то бледнел, то кровь приливала к лицу. Он остался в белье.
— Ничего, я так посмотрю, — сказал штатский и твердыми тупыми тычками стал ощупывать Башкина.
— Я прочту, распишитесь, — сказал полицейский. — «Задержанный в ночь с 11 на 12 декабря у себя на квартире и назвавшийся Семеном Петровым Башкиным…»
— Я в самом деле Башкин, я не называюсь…
— А как же вы называетесь? — перебил полицейский.
Башкин стоял перед ним в белье, в носках, на заплеванном, затоптанном холодном полу, колени его подрагивали от волнения, от конфуза, он не знал, что отвечать.
— Ну! — крикнул полицейский. — Так не путайте, — и он продолжал читать: «При нем оказалось: носовой платок с меткой В…»
