Дѣло шло къ осени; осина въ лѣсу пожелтѣла, Маккова треска высохла на скалахъ, и Арнъ Сушильщикъ уже повезъ ее на шкунѣ въ Бергенъ. Икряные лососи въ рѣкѣ исхудали до нельзя; ихъ лѣтняя забава кончилась, и сэръ Гью Тревельянъ сложилъ свое удилище и отплылъ домой въ Англію. Онъ, впрочемъ, обѣщалъ обывателямъ Торпельвикена, а также Эдвардѣ, вернуться опять къ веснѣ… Рожь уже сжали и начали копать картошку на тѣхъ дворахъ, которые выходили огородами на полуденное солнце. Все шло своимъ чередомъ.
И Бенони вернулся домой съ большимъ неводомъ и всей своей артелью. Онъ не захватилъ на этотъ разъ ни одного косяка сельдей. Но такъ какъ онъ все-таки попалъ на уловистое мѣсто, то, пожалуй, готовъ былъ бы остаться тамъ на нѣсколько недѣль еще, до появленія зимней сельди. Такое ожиданіе, однако, дорого обошлось бы хозяину невода, у котораго, вдобавокъ, былъ работникъ на жалованьи, да и у артели средства изсякли; поэтому Бенони повернулъ домой съ прежней меланхоліей въ головѣ.
Одинъ Свенъ Дозорный былъ по-прежнему въ духѣ. Да и чего ему было тужить? Онъ все лѣто имѣлъ заработокъ, получая свое жалованье, тогда какъ у другихъ были только расходы, а теперь онъ вдобавокъ былъ такъ радъ, что опять увидалъ старыя милыя ему мѣста. Въ первый же вечеръ онъ поспѣшилъ въ Сирилундъ, тайкомъ подкараулилъ Элленъ Горничную, поздоровался съ ней, завелъ бесѣду и совсѣмъ расчувствовался. Ради Элленъ онъ готовъ былъ опять пойти къ Макку, стоять передъ нимъ безъ шапки и просить позволенія остаться. Но что скажетъ Маккъ?
— Теперь Монсъ померъ, а Фредрикъ Менза не встаетъ съ постели; вѣрно, тебѣ самой приходится таскать дрова? — спросилъ Свенъ Дозорный свою милую.
— Да, не безъ того.
— Гм. А онъ все беретъ свои ванны?..
Элленъ запнулась:- Ванны?.. Да.
— Такъ, вѣрно, скоро опять будетъ брать?
— Не знаю… Да, нынче вечеромъ.
— Мнѣ нельзя больше оставаться у Гартвигсена, — сказалъ Свенъ. — Я все лѣто получалъ у него жалованье, и онъ такъ ужасно сокрушается, что мы не захватили ни одного косяка.
— Говорятъ, онъ теперь совсѣмъ обѣднѣлъ, — замѣтила Элленъ.
Свенъ, возмущенный, поспѣшилъ возразить:- Вранье! Одни воры да мошенники могутъ такъ врать! Гартвигсенъ богатый человѣкъ; дай только ему получить свои деньги черезъ мѣсяцъ-другой.
— Да, да, — безпечно отозвалась Элленъ на такую горячность,
Впрочемъ, и у Свена была теперь въ сущности одна настоящая забота:- Такъ вотъ, все зависитъ отъ того — оставятъ ли меня тутъ, — сказалъ онъ. — Не попросишь ли ты Макка?
— Не знаю… Ты думаешь — можно?
— Отчего же нельзя? Когда будешь мыть его вечеромъ… Видишь ли… Дѣло въ томъ, что я ужъ прижился здѣсь. И самъ не знаю, что такое творится со мною… Дай-ка мнѣ свои ручки…
Эти тоненькія ручки были такія малюсенькія, какъ у ребенка; пальчики были такіе безпомощные, словно голодные… И Свену ли было не схоронить ихъ въ своихъ огромныхъ лапищахъ! Потомъ онъ притянулъ дѣвушку къ себѣ, поднялъ ее на рукахъ, опять поставилъ на землю и долго-долго цѣловалъ. Еще и еще разъ продѣлалъ онъ то же самое. — Ахъ, Элленъ! Сколько разъ я повторялъ это имячко лѣтомъ! — сказалъ онъ. — Поговори же съ нимъ вечеромъ, когда будешь мыть его… когда будешь вытирать ему спину. Скажи, что я вернулся, пришелъ сюда… И кто же, молъ, будетъ колоть дрова? Ты его знаешь и сумѣешь уговорить… Улучи только минутку, когда онъ будетъ въ духѣ, да не разсерди его… Элленъ, мнѣ такъ жаль тебя, что тебѣ придется просить его, но какъ же намъ быть?
— Я попробую попросить его вечеромъ, — отвѣтила она…
Черезъ нѣсколько дней Бенони забрелъ въ Сирилундъ и засталъ тамъ Свена Дозорнаго.
— Не зачѣмъ было тебѣ уходить отъ меня. Мало развѣ у меня всякаго дѣла? — сказалъ Бенони, напуская на себя важности. — Не зайдешь ли теперь хоть вычистить мнѣ трубу?
— Когда прикажете. Назначьте только день и часъ.
— Работница моя топитъ и жаритъ такъ, что вся труба обросла сажей. А ты что же, остаешься тутъ?
Свенъ Дозорный утвердительно кивнулъ головой. Маккъ, узнавъ о его желаніи остаться, подумалъ немножко и, наконецъ, сказалъ:- Оставайся.
— Право, точно нарочно, когда у меня столько дѣла. Тутъ покрасить, тамъ поправить… — продолжалъ Бенони важничать. — Самому мнѣ что-ли прикажешь пачкаться?
Бенони было на что досадовать. Онъ такъ любилъ почетъ, а тутъ, не успѣлъ вернуться домой, какъ почувствовалъ, что всѣ и каждый смотрятъ на него, какъ на банкрота. Его жалѣли, — Бенони ни для кого не былъ плохимъ сосѣдомъ или такимъ человѣкомъ, къ которому нельзя было прибѣгнуть за помощью. Но теперь онъ разорился, и поговаривали даже, что онъ заложилъ свои строенія. Вдобавокъ и рыбацкое счастье его покинуло: за все лѣто онъ не захватилъ ни единаго косяка. О, какое негодованіе охватывало Бенони каждый разъ, когда кто-нибудь изъ мѣстныхъ жителей возвращался къ прежней дурной привычкѣ называть его попросту Бенони! Мало того, Стенъ Лавочникъ, у котораго еще съ прошлаго Рождества остался зубъ противъ Бенони, не постѣснился даже обратиться къ нему на ты.
— Кого это ты тыкаешь? — спросилъ его Бенони внѣ себя. — Не совѣтую тебѣ въ другой разъ…
— А тебѣ бы не разыгрывать изъ себя корову, разъ ты всего-на-всего теленокъ, — отвѣтилъ Стенъ. Онъ, за словомъ въ карманъ не лазилъ.
— Ну, погоди ты, — задастъ тебѣ Маккъ! — пригрозилъ ему Бенони. И пошелъ въ контору къ Макку.
Маккъ стоялъ тамъ, какъ всегда, съ брилліантовой запонкой въ манишкѣ, съ крашенными волосами и бородой; наружность его нисколько не пострадала. Молва не щадила Бенони, но не коснулась Макка Сирилундскаго, этого важнаго барина. Онъ присвоилъ себѣ капиталъ Бенони, чтобы пустить его въ оборотъ; ну, да! Еще бы этотъ увертливый, какъ угорь, дѣлецъ отказался отъ пяти тысячъ далеровъ! Но развѣ слыхалъ кто, чтобы онъ надулъ какую-нибудь рыбацкую семью, присвоилъ себѣ ея гроши? Не изъ таковскихъ онъ былъ!
— Ну, — сказалъ Маккъ Бенони, — тебѣ не повезло на этотъ разъ?
— Нѣтъ.
— Да и нельзя каждый разъ разсчитывать на такое счастье.
— Захвати я только всю ту сельдь, что встрѣчалась намъ по пути, — сказалъ Бенони. — Да, видно, не судьба.
— Ну, въ слѣдующій разъ, авось, будешь счастливѣе.
— А я было надѣялся, что вы погодите отправлять треску въ Бергенъ, пока я не вернусь съ лова.
Маккъ отвѣтилъ: — Я право не зналъ хорошенько, когда ты вернешься. Ты бы прислалъ мнѣ письмо.
— Да нѣтъ, и лучше, что Арнъ Сушильщикъ повелъ шкуну. Онъ, конечно, получше моего справитъ дѣло. Я только по глупости думалъ было…
— Знай я, когда ты вернешься… А, впрочемъ, я не былъ обязанъ дожидаться тебя, — отрѣзалъ Маккъ.
Бенони смирилъ себя и заговорилъ о счетахъ. Крупный кредиторъ Макка объяснилъ, что ничего не заработалъ лѣтомъ и потому ему нечѣмъ расплатиться за сокровища. Съ неестественнымъ смиреніемъ онъ просилъ объ отсрочкѣ.
— Я тебя не тѣсню, — сказалъ Маккъ.
— Да, придется отсрочить, пока вы не уплатите мнѣ моихъ пяти тысячъ, — заявилъ Бенони съ послѣднимъ остаткомъ самоувѣренности богатаго человѣка.
— Какъ хочешь. А то я не прочь и взять свои старыя драгоцѣнности обратно, — предложилъ Маккъ.
— Обратно?
— За ту же цѣну. Мнѣ ихъ недостаетъ.
Бенони подумалъ съ минуту. Какъ такой банкротъ, какъ Маккъ, можетъ дѣлать такія покупки? И что скажутъ люди, если Бенони выпуститъ сокровища изъ своего дома? Вѣрно, нужда заставила, — скажутъ люди.
— Мнѣ во всякомъ случаѣ понадобится инструментъ въ домѣ и побольше серебра, — сказалъ Маккъ.
— Не знаю… не въ такой я, кажись, нуждѣ, чтобы продавать свое добро, — сказалъ Бенони.
— Какъ хочешь. — Маккъ кивнулъ и взялся за перо.
А Бенони пошелъ домой. Слава Богу, онъ еще не дошелъ до того, чтобы просить у Макка кредита въ лавкѣ; у него еще былъ припрятанъ на днѣ сундука мѣшочекъ съ наличными: пожалуй, тамъ будетъ не меньше, чѣмъ у самого Макка въ его шкатулкѣ! И какого чорта люди плетутъ, будто онъ разорился? Есть у него и кровъ надъ головой и на ѣду хватитъ… хе-хе, всего вдоволь! Вотъ Макково-то богатство не очень-топ рочно, хоть онъ и намекалъ, что собирается обзавестись новой музыкой и новымъ серебромъ. Откуда ему взять средствъ на это? И Бенони опять порѣшилъ, что Маккъ большой мошенникъ, и лучше съ нимъ не связываться. Теперь онъ даже не предложилъ Бенони поѣхать на шкунѣ на Лофотены и закупить грузъ для трехъ судовъ. Пожалуй, Арнъ Сушильщикъ и это дѣло оборудуетъ?
Прошло нѣсколько недѣль. У Бенони опять не было другого дѣла, какъ ходить по воскресеньямъ въ церковь.
Въ Сирилундѣ колютъ свиней. Полугодовикъ уже заколотъ и шпарится въ кипяткѣ; очередь за годовикомъ, пестрымъ чудовищемъ съ желѣзнымъ кольцомъ въ рылѣ. Дѣломъ заняты нѣсколько работниковъ и работницъ: старшій работникъ колетъ, Свенъ Дозорный и Оле Человѣчекъ помогаютъ ему, а кухарка и Брамапутра бѣгаютъ взадъ и впередъ за кипяткомъ. Отъ скотницы мало толку: она только ходитъ да заливается горькими слезами, оплакивая животныхъ. Каждый годъ та же исторія!
