— Сто далеровъ заплатилъ за это, — пояснилъ онъ.
Гильбертъ долго качалъ головой и опять въ толкъ взять не могъ, какъ это находятся люди, которые отталкиваютъ отъ себя такое великолѣпіе!
Подъ конецъ онъ сказалъ:- А видъ-то у нея былъ невеселый.
— У Розы? Не веселый?
— Нѣтъ. Она словно каялась.
Бенони всталъ, выпрямился и сказалъ:- Видишь кольцо? Я не стану больше носить его на правой рукѣ на соблазнъ моей жизни… — И онъ снялъ кольцо и надѣлъ его на лѣвую руку.
— Ты видѣлъ, что я сдѣлалъ?
Гильбертъ торжественно подтвердилъ:- Да.
Затѣмъ Бенони досталъ календарь и сказалъ:- Видишь эту черту? Теперь я ее перечеркиваю. Я ставлю крестъ на днѣ Сильверіуса.
— На днѣ Сильверіуса, — повторилъ Гдльбертъ.
— Ты былъ свидѣтелемъ, — закончилъ Бенони.
Больше ему не чѣмъ было поддерживать въ себѣ торжественное настроеніе, и онъ погрузился въ молчаніе…
Гильбертъ зашелъ въ Сирилундскую лавку разсказать про свадьбу. Этакой пышности, дескать, и не видано было; бѣлая кисея стелилась по землѣ, а невѣста вся сіяла отъ радости, что заполучила кого хотѣла. И самъ Маккъ былъ въ церкви.
Когда лопарь Гильбертъ покончилъ свои дѣла въ Сирилундѣ, онъ сталъ бродить по дорогѣ ко двору кистера и встрѣтилъ тамъ новобрачныхъ, которые добрались до дому только къ вечеру. Роза по-прежнему ѣхала верхомъ, но молодой Аренценъ стеръ себѣ кожу сѣдломъ и угрюмо плелся пѣшкомъ, ведя свою лошадь за поводъ. Вечеръ былъ свѣтлый, погода теплая, солнце еще не заходило, но морскія птицы уже улеглись на покой.
Гильбертъ снялъ шапку передъ новобрачными. Роза проѣхала, а молодой Аренценъ остановился и передалъ лошадь Гильберту. Онъ усталъ и злился.
— Возьми ты эту животину и привяжи гдѣ-нибудь. Намаялся я съ ней.
— Я былъ въ церкви и видѣлъ васъ, — сказалъ лопарь.
Молодой Аренценъ огрызнулся:
— Я тоже былъ въ церкви и видѣлъ свадьбу. Никакъ нельзя было убрать себя самого.
Такъ совершили Роза и молодой Аренценъ свой въѣздъ на кистерскій дворъ въ свое будущее жилище…
Черезъ нѣсколько дней Бенони отправился на ловъ съ большимъ неводомъ и съ большой артелью. Вѣра въ его счастье была такъ велика среди рыбаковъ, что къ нему пришло даже больше народу, чѣмъ требовалось. Свенъ Дозорный поѣхалъ тоже, въ качествѣ подручнаго самого хозяина невода.
Солнце сіяло на небѣ и днемъ и ночью. Молодой Аренценъ за свое долгое отсутствіе изъ родныхъ мѣстъ успѣлъ отвыкнутъ отъ этого ночного солнца и впалъ въ безсонницу. Онъ никакъ не могъ добиться настоящей темноты въ спальнѣ, а къ этому прибавилось еще то, что отецъ его, старый кистеръ, заболѣлъ и, хотя лежалъ въ комнатѣ по ту сторону коридора, его стоны и охи все-таки долетали до сына. И молодой адвокатъ вставалъ, одѣвался и уходилъ изъ дому въ то время, какъ Роза спала себѣ крѣпко, безмятежно, прикрытая одной простыней въ эти теплыя лѣтнія ночи.
И въ конторѣ адвоката наступило затишье; во время жатвы уже не было такого обилія дѣлъ, какъ весною. Вначалѣ онъ было приспособилъ и Розу помогать себѣ по части огромной скучной переписки, но дѣла теперь поубавилось настолько, что онъ могъ справиться одинъ. Со времени тинга ему пришлось составить всего нѣсколько прошеній. Но много крупныхъ дѣлъ, нерѣшенныхъ на тингѣ, совершали свои мытарства изъ суда въ судъ и сами дѣлали свое прибыльное для Аренцена дѣло, а ему оставалось только отдыхать да навѣщать винный погребокъ Макка.
По дѣлу Гью Тревельяна съ Левіономъ изъ Торпельвикена состоялся уже приговоръ. Дѣло это стоило Аренцену не мало хлопотъ и заботъ. Отправляясь на собственную свадьбу, онъ вынужденъ былъ сдѣлать большой крюкъ, чтобы побывать на мѣстѣ злополучной ловли лососей и смѣрить ширину рѣки у водопада. Съ нимъ было двое людей. У видавъ на противоположномъ берегу сэра Гью съ удочкой, онъ кивнулъ ему, какъ знакомому, и снялъ шляпу. Но милѣйшій англичанинъ стоялъ себѣ съ британскою невозмутимостью и не отвѣтилъ на поклонъ. Будь тутъ Роза, ее бы это, навѣрно, глубоко огорчило. Смущенный и раздосадованный Аренценъ отдалъ своимъ людямъ приказаніе точно смѣрить ширину. Но въ рѣкѣ все еще было двѣвадцать саженъ.
— А наплевать мнѣ на ширину, — сказалъ Аренценъ. Онъ зорко слѣдилъ за англичаниномъ и уже на-глазъ прикинулъ, что «муха» рыболова подлетала ближе къ берегу Левіона, нежели къ берегу Мареліуса. Онъ взялъ своихъ двухъ спутниковъ въ свидѣтели и получилъ отъ нихъ письменныя подтвержденія. Тогда онъ составилъ добавленіе къ своему первоначальному изложенію дѣла и послалъ его по почтѣ.
И вотъ, состоялся приговоръ. Личное посѣщеніе мѣста не принесло адвокату пользы: сэра Гью присудили заплатить Левіону ровно столько, сколько онъ самъ предлагалъ еще въ примирительной камерѣ, и ни гроша больше.
Получивъ извѣщеніе о приговорѣ, сэръ Гью явился съ двумя свидѣтелями и хотѣлъ заплатить: извольте, вотъ вамъ деньги! Но дѣло снова разстроилось изъ-за жадности Левіона.
— Право ловли досталось вамъ больно дешево потому, что вы заплатили Эдвардѣ особо, — сказалъ Левіонъ. — Небось, она помѣстила у Макка цѣлыхъ двадцать пять далеровъ.
Сэръ Гью еще разъ предложилъ деньги, получилъ отказъ и ушелъ.
Но дѣло еще не было проиграно окончательно по приговору низшаго суда. Рыболовство сэра Гью могло еще долго давать доходъ адвокату. Предстояло перенести дѣло въ окружный судъ въ Троньемѣ; адвокатъ Аренценъ готовилъ убійственную апелляцію, въ которой намѣревался пролить истинный свѣтъ на связь сэра Гью съ дочерью противной стороны.
— Но тутъ предстоятъ добавочные расходы, — сказалъ Аренценъ истцу.
— То-то и бѣда! А сколько на этотъ разъ?
— Четыре далера.
— Дорого же мнѣ вскочитъ правосудіе надъ этими мошенниками.
— На правосудіе нечего жалѣть, — замѣтилъ Аренценъ.
Левіонъ изъ Торпельвикена заплатилъ и ушелъ.
Слѣдующій!
Это былъ Аронъ изъ Гопана. Его дѣло началось съ сущихъ пустяковъ: молодой рыбакъ изъ крайнихъ шкеръ отвязалъ ночью рѣчной челнокъ Арона и пропадалъ на немъ двое сутокъ. Гдѣ онъ былъ? У своей возлюбленной. Вернувшись на челнокѣ, рыбакъ встрѣтилъ Арона, который ругался и грозилъ ему новымъ адвокатомъ. Малый очень удивился; самовольное пользованіе лодкой было дѣломъ обычнымъ, и онъ сначала готовъ былъ принять угрозы Арона за шутку. Кончилось же тѣмъ, что рыбакъ объявилъ:- Плевать мнѣ на тебя съ адвокатомъ твоимъ! — и Аронъ затѣялъ дѣло. Во что оно вскочило ему! Онъ уже отвелъ на дворъ кистера одну корову въ самой серединѣ лѣта, когда она давала самый большой удой. А по-осени придется, пожалуй, свести вторую на бойню.
— Нельзя такъ оставить, — сказалъ Аренценъ, когда дѣло было проиграно въ уѣздномъ судѣ. — Я составлю громовую жалобу и перенесу дѣло въ окружный судъ. Но это потребуетъ добавочныхъ расходовъ.
— Все расходы да расходы! — простоналъ Аропъ. — Мнѣ скоро ѣсть нечего будетъ.
— Ну, авось до этого не дойдетъ.
— Не поможете ли вы мнѣ продать мои горы? — спросилъ Аронъ.
— Горы?
— Говорятъ, онѣ будутъ когда-нибудь въ большой цѣнѣ. Профессоръ изъ Христіаніи писалъ, что въ нихъ руда съ серебромъ.
Адвокатъ Аренценъ отвѣтилъ:- Руды мнѣ не нужно, а вотъ отъ серебра не откажусь, Аронъ.
Тутъ Аронъ понялъ, что и вторая корова его погибла, и подписалъ бумагу… Но лѣто еще не прошло, а Николай Аренценъ ужъ такъ соскучился, что началъ поговаривать о томъ, что хорошо бы пристроиться судьей на Лофотенскихъ рыбныхъ промыслахъ. Что ему дѣлать дома всю зиму? Во всѣхъ рыбачьихъ поселкахъ останутся однѣ женщины да дѣти, не заработаешь и четвертака. Роза ничего не возражала на это, хотя ей и могло показаться страннымъ — какъ это новобрачный не можетъ придумать чего-нибудь болѣе подходящаго, нежели стараться уѣхать изъ дому при первой возможности. Сама Роза помогала въ домѣ по хозяйству и присматривала за больнымъ кистеромъ. Старикъ съ каждымъ днемъ хирѣлъ, худѣлъ и только ждалъ конца. Школьный учитель пока принялъ на себя всѣ кистерскія обязанности…
А въ Сирилундѣ произошла та перемѣна, что старикъ Монсъ переѣхалъ изъ своей каморки на кладбище. Однажды утромъ его нашли въ постели съ закрытыми глазами, съ зажатымъ, по обыкновенію, въ рукѣ кускомъ и съ выраженіемъ полной сытости на лицѣ. Монсъ уже давно не отличался подвижностью, такъ что трудно было разобрать сразу, совсѣмъ ли онъ испустилъ духъ; когда же спросили Фредерика Мензу, лежавшаго на другой кровати:- Какъ, по-твоему, Монсъ только спитъ? — тотъ отвѣчалъ, тоже по обыкновенію, лишь повтореніемъ вопроса:- Спитъ? — Монса и оставили лежать такъ до слѣдующаго утра. Но разъ онъ и къ тому времени не съѣлъ своего куска, то, видимое дѣло, померъ. Фредрикъ Менза наблюдалъ со своей постели за переселеніемъ стараго пріятеля, но въ дѣло не вмѣшивался, ограничившись двумя-тремя человѣческими словами, понятными для окружающихъ:- Кра-кра, каркаютъ вороны. Обѣдъ? Ха-ха…
