Мысли мистера Бенсона блуждали въ лабиринтѣ общественныхъ правилъ нравственности, когда въ комнату внезапно и быстро вошла его сестра.
— Ну, что говоритъ докторъ? получше ей?
— О, ей лучше! отвѣтила миссъ Бенсонъ отрывисто и сухо.
Братъ со страхомъ поглядѣлъ на нее. Она бросилась въ кресло, съ рѣзкимъ нетерпѣливымъ движеніемъ. Нѣсколько минутъ они оба молчали. Миссъ Бенсонъ насвистывала.
— Что же случилось, Фэсъ? ты говоришь ей лучше.
— Что, Сорстанъ! а то что я даже расказать не могу, такъ гадко!
Мистеръ Бенсонъ измѣнился въ лицѣ отъ страха. Въ умѣ его промелькнуло все возможное и невозможное, не исключая и того, что дѣйствительно было. Впрочемъ я ошиблась, сказавъ «все возможное». Ему не пришло на мысль считать Руфь виновнѣе, чѣмъ она казалась ему.
— Прошу тебя, Фэсъ, объяснить мнѣ дѣло, а не смущать меня твоимъ бѣснованьемъ! сказалъ онъ раздражительно.
— Прости меня, но открывается такая гадость — незнаю какъ и расказать, ну однимъ словомъ, она беременна. Докторъ объявилъ это.
Кажется теперь было понятно ея бѣснованье, а братъ ея молчалъ. Наконецъ надо же было узнать сочувствуетъ ли онъ ей.
— Каково это тебѣ кажется, Сорстанъ? Я, такъ еле на ногахъ устояла, какъ онъ это сказалъ.
— Знаетъ она?
— Знаетъ! вотъ тутъ-то и есть самая возмутительная сторона дѣла.
— Какъ это? что ты хочешь сказать?
— Охъ, ужь и не говори! Я только-что начинала имѣть о ней хорошее мнѣніе, а теперь мнѣ кажется, что она совсѣмъ развратилась. Когда докторъ ушолъ, она приоткрыла занавѣсъ и глядѣла за меня, будто хотѣла что-то сказать (ужь не знаю какъ она все слышала; мы были у самаго окна и говорили очень тихо) Ну вотъ, я подошла къ ней, хоть ужь меня совсѣмъ отъ нея отвратило. Чтоже она? шепчетъ мнѣ, съ такою радостью: «Онъ сказалъ, что у меня будетъ ребенокъ, неправда ли?» Конечно я не могла этого скрыть отъ нея, однако сочла своею обязанностью отвѣтить ей холодно и строго. Но она точно и не смыслитъ какъ люди смотрятъ на такія вещи; она приняла это извѣстіе, какъ-будто имѣетъ право быть матерью. «Боже мой, говоритъ, благодарю тебя! О, какъ я буду стараться быть достойною!» Я ужь не могла дальше слушать и ушла вонъ.
— Кто же при ней?
— Мистриссъ Гогсъ. Мнѣ кажется ея нравственность не такъ возмущена этимъ, какъ я ожидала.
Мистеръ Бенсонъ снова замолчалъ. Потомъ спустя нѣкоторое время, онъ началъ:
— Скажу тебѣ, Фэсъ, что я смотрю на это дѣло не совсѣмъ потвоему и полагаю, что я правъ.
— Ты удивляешь меня, брать! Я тебя не понимаю.
— Постой, я хочу изложить тебѣ ясно мои мысли, только не знаю съ чего начать, какъ все высказать.
— А помоему такъ довольно странно, что мы съ тобою объ этомъ толкуемъ; ужь только бы мнѣ отдѣлаться отъ этой дѣвчонки, даю слово, что я никогда болѣе не ввяжусь въ подобную исторію.
Братъ не слушалъ ея: онъ силился уяснить свои собственныя мысли.
— Такъ знай же, Фэсъ! сказалъ онъ: — что я радъ этому ребенку.
— Боже прости тебя, Сорстанъ! ты самъ не знаешь что говорить. Да это просто навожденіе, мой милый.
— Надѣюсь, что я не ошибаюсь. Я совершенно отличаю послѣдствія грѣха отъ самаго грѣха.
— Софизмы и навожденіе! рѣшительно заключила миссъ Бенсонъ.
— Совсѣмъ нѣтъ! возразилъ ея братъ, точно также рѣшительно: — въ глазахъ Бога эта дѣвушка точно такова же, какъ еслибы прошлое не оставило на ней никакого слѣда. Вѣдь мы знали ея заблужденіе, Фэсъ.
— Да, но не о такомъ позорѣ, не о такомъ клеймѣ ея безчестія!
— Фэсъ! Фэсъ О прошу тебя, не говори такъ о невинномъ младенцѣ, котораго Богъ посылаетъ матери можетъ-быть для того, чтобы возвратить ее къ нему. Припомни ея первыя слова — голосъ природы, вырвавшійся изъ ея сердца! Не обращается ли она къ Богу, не примиряется ли съ нимъ — «я буду достойною!» Это преобразовываетъ ее. Если до сихъ поръ она была себялюбива и легкомысленна, то вотъ вѣрное средство заставить ее позабыть о себѣ, выучиться думать и заботиться о другихъ. Выучи ее (а не выучатъ люди, то выучитъ Богъ) уважать своего ребенка, и это уваженіе отклонитъ отъ нея всякій грѣхъ, возстановитъ ея чистоту.
Мистеръ Бенсонъ былъ сильно возбужденъ; онъ самъ себя не узнавалъ, но въ этотъ долгій вечеръ онъ успѣлъ многое передумать и умъ его былъ подготовленъ къ такому взгляду на предметъ.
— Это ужь что-то совсѣмъ новое для меня! холодно сказала миссъ Бенсонъ. — Перваго человѣка встрѣчаю въ моей жизни, который радуется рожденію незаконнаго ребенка. Признаюсь, нравственность этихъ убѣжденій кажется мнѣ очень двусмысленною.
— Я не радуюсь. Я цѣлый вечеръ сегодня оплакивалъ грѣхъ, сгубившій это молодое созданіе. Я боялся, что возвращеніе къ сознанію будетъ для нея возвращеніемъ къ отчаянію. Я припоминалъ всѣ святыя слова, всѣ обѣщанія кающемуся грѣшнику, припоминалъ безконечную любовь, которая возстановила и спасла Магдалину. Я строго упрекалъ себя въ робости, которая заставляла меня до сихъ поръ закрывать глаза, встрѣчаясь со зломъ этого рода. О, Фэсъ! и ты винишь меня въ двусмысленной нравственности, когда я теперь, болѣе чѣмъ когда-либо, стремлюсь поступить такъ, какъ поступилъ бы милосердый искупитель!
Онъ былъ въ сильнѣйшемъ волненіи. Миссъ Бенсонъ колебалась и наконецъ сказала уже нѣсколько смягчоннымъ тономъ:
— Но однако, Сорстанъ, вѣдь безъ этого несчастнаго ребенка, безъ этого плода грѣха, все дѣло могло бы быть поправлено, какъ ты самъ говорилъ.
— Правда, что свѣтъ дѣлаетъ такихъ дѣтей несчастными, какъ онѣ ни невинны, но сомнѣваюсь, чтобы это было сообразно съ божьею волею, хотя онъ можетъ-быть наказываетъ этимъ родителей. Кромѣ того, презрѣніе, съ какимъ свѣтъ смотритъ на этихъ дѣтей, располагаетъ иногда сердце матери очерствѣть до ненависти, вмѣсто естественной любви. Стыдъ и страхъ осужденія близкихъ; смущаютъ ея умъ, извращаютъ самые святые инстинкты ея. А ужь что до отцовъ, то прости имъ Богъ! Я не могу, покрайней мѣрѣ теперь.
Миссъ Бенсонъ раздумывала о томъ что говорилъ ея братъ. Наконецъ она спросила:
— Такъ какъ же по твоимъ теоріямъ, Сорстанъ (помни, что я не убѣждена), слѣдуетъ обращаться съ этою дѣвушкою!
— Чтобы найти лучшій путь въ этомъ дѣлѣ, нужно нѣкоторое время и нужно много христіанской любви. Я не мудрецъ, но помоему справедливость предписываетъ вотъ что.
Онъ подумалъ прежде чѣмъ изъяснить свою мысль.
— Мы узнаемъ теперь, что на нее падаетъ великая отвѣтственность; она готовится быть матерью, готовится принять руководство молодою жизнію. Полагаю, что отвѣтственность эта и безъ того довольно велика и серьозна, чтобы еще дѣлать изъ нея тягостное бремя, отъ котораго бы уклонялась возмущонная человѣческая природа. Мы будемъ дѣлать все что можемъ, чтобы развить и укрѣпить въ ней сознаніе ея отвѣтственности; но въ то же время я сдѣлаю все что могу, чтобы дать ей понять, что эта отвѣтственность можетъ стать для нея благословеніемъ.
— Все-равно, законные ли дѣти, или нѣтъ? спросила сухо миссъ Бенсонъ.
— Все-равно! твердо отвѣтилъ ея братъ. — Чѣмъ болѣе я размышляю, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что это такъ. Никто, прибавилъ онъ, слегка краснѣя: — не питаетъ большаго отвращенія къ разврату, чѣмъ я. Ты сама не такъ глубоко огорчена проступкомъ этой дѣвушки, какъ я; но разница въ томъ, что ты смѣшваешь послѣдствія съ самимъ проступкомъ.
— Я не смыслю въ метафизикѣ.
— Мнѣ кажется это не метафизика. Я говорю, что по моему разумѣнію, если настоящій случай будетъ направленъ къ добру и къ пользѣ, то все что есть хорошаго въ сердцѣ этой женщины можетъ быть доведено Богомъ до неизмѣримой высоты, а все что есть въ ней злого и темнаго сотрется и изчезнетъ въ чистомъ свѣтѣ, окружающемъ ея ребенка. Отецъ небесный! внемли моей молитвѣ, начни съ этой минуты ея искупленіе! Научи насъ говорить съ нею въ духѣ любви и благости твоего небеснаго сына!
Глаза его были полны слезъ; онъ дрожалъ отъ волненія. Онъ чувствовалъ себя слабымъ, при всей силѣ своего собственнаго убѣжденія, но при безсиліи убѣдить сестру. Однако она была потрясена. Молча сидѣла она съ четверть часа, пока братъ ей прислонясь къ спичкѣ креселъ, отдыхалъ отъ своего волненія.
— Бѣдное дитя! сказала она наконецъ: — бѣдное, бѣдное дитя! сколько ему придется переносить и бороться! Помнишь Томса Уилькинса? помнишь, какъ онъ бросилъ тебѣ въ лицо свидѣтельство о его рожденіи и крещеніи? Вотъ каково показалось ему его положеніе! онъ предпочелъ убѣжать къ морю и утопиться, чѣмъ предъявить свидѣтельство своего позора.
— Помню все это. Часто оно приходитъ мнѣ на память. Но Руфь должна стараться, чтобы дитя ея болѣе помышляло о Богѣ, чѣмъ о людскомъ мнѣніи. Да послужитъ ей это въ покаяніе за ея вину. Пусть она выучитъ его (какъ говорится въ свѣтѣ) расчитывать на одного себя.
— Но однако при всемъ этомъ, сказала миссъ Бенсонъ (она знала и уважала бѣднаго Томса Уилькинса и воспоминаніе о его преждевременной смерти, которую она оплакивала, смягчило ея сердце), при всемъ этомъ, дѣло должно быть скрыто. Ребенокъ никогда не долженъ знать, что онъ незаконный.
