— Поехали, приятель, поехали! — орал Грин. Он хватил кулаком по столу, потом вскочил на него. Видя, в каком расположении духа почетный гость, общество быстро распалось. Страдая от головокружения и тошноты, сэр Джордж ехал в такси с женой, которая была чем-то необычайно взволнована, слюнявым министром и знаменитым художником, то ли пьяным, то ли окончательно спятившим. А ведь только кларет, три бутылки шато — часть их содержимого бурно плескалась у него внутри, как самое дешевое зелье, — обошлись ему почти в семь фунтов. А сколько еще поставит в счет это аристократическое бюро услуг (он предоставил это Элисон, которая теперь, непонятно почему, хихикала, как семнадцатилетняя девчонка), одному Богу ведомо!
О таких местах, как «Зеленый гонг», сэру Джорджу приходилось читать с неизменным неодобрением, но ему и не снилось, что он может сам туда попасть, хотя Элисон под настроение не раз внушала ему, что он как глава Дискуса и покровитель современного искусства должен глубже изучить ночную жизнь Лондона. Он так никогда и не узнал, куда его привезли, но, кажется, это было где-то в Сохо, среди кабачков со стриптизом. Они спустились вниз по крутой лесенке, и цивилизованный Лондон вдруг исчез. Они словно продирались сквозь джунгли. Сначала перед ними оказался небольшой погребок, что-то вроде бара, а потом, еще на несколько ступенек ниже, большой подвал, темный и битком набитый людьми, где стояла невообразимая жара и духота. Ритмично и пронзительно завывал джаз. Насколько можно было разглядеть при тусклом свете, цветных было здесь не меньше чем белых. Грин, обхватив Элисон за талию, вел всю компанию, весело покрикивая и расталкивая встречных, куда-то к дальнему столику, который, вероятно, был для него оставлен. Когда сэр Джордж туда добрался, поспорив по дороге с двумя девушками, которые утверждали, что он «друг Джойса, старина Попс Питуорт», он обнаружил, что три столика уже сдвинуты и от остальной компании его отделяет человек десять.
Как на грех, от жары, вина и коньяка его одолевала отчаянная и неутолимая жажда, а Грин оказался щедрым, хоть и не слишком внимательным хозяином. Всевозможные напитки, среди которых преобладало виски со странным кислым привкусом, а также нечто с солидной примесью рома, появились перед ним из туманной неразберихи, и вскоре туман этот совсем сгустился, принял фантастические очертания. От Элисон, Грина и Баторига его теперь отделяло уже человек двадцать.
— Ох, тошно нам, приятель, тошно, — говорил ему человек, сидевший напротив. Это был зловещего вида тип, одноглазый с рыжей бородой.
— Душно здесь, правда? — услышал он свой ответ. — Скверная вентиляция. — Казалось бы, он высказался вполне здраво.
Дикий взрыв хохота грохнул его по затылку, вырвавшись из какой-то теплой бесформенной массы, которая нахлынула на него сзади, и он, не без труда обернувшись, увидел самую здоровенную и толстую негритянку, какую встречал в жизни, мягкую малиновую женщину-гору, одетую, как лес весной, в яркий изумрудный вечерний наряд.
Сэр Джордж осмотрелся вокруг и бездумно обнаружил, что Элисон уже нет, а Грин вскочил и орет на сцепившуюся пару — вероятно, Баторига и тощую девицу, а может, это были вовсе не они, потому что все так смешно перемешалось. Однако поскольку уши служили ему лучше, чем глаза, он явственно расслышал, как Грин крикнул: «Студия-квартира, Кромвель-роуд, 58-Б», и не один раз, а дважды. Это показалось ему ужасно смешным.
Наконец он уплатил два фунта неизвестно за что, а потом — эта мысль грянула как гром — он понял, что должен сделать: он должен уйти.
Молодой таксист, которого он нашел после множества нелепых приключений, доказывавших, что ночью в лондонском транспорте царит полнейшая анархия, видно, совсем свихнулся.
— Послушай-ка, приятель. — Сэр Джордж ясно слышал каждое его слово. — Ты все-таки подай голос. А то я по губам читать не умею. Давай включим звук и выясним, куда ехать.
Ну что же, не он один умеет говорить членораздельно.
— Студия, — выговорил сэр Джордж самым старательным образом и с бесконечным терпением. — 58-Б. «Б» — бургундское. Кромвель-роуд. Кром-вель.
— А «К» — косой, — добавил таксист. — Ясно. Договорились.
В такси здорово швыряло и слишком много световых эффектов мелькало перед глазами, так что у него разболелась голова и его снова начало тошнить, но после кошмаров «Зеленого гонга», после всех этих невероятных людей, криков и споров приятно было посидеть одному в прохладном укромном местечке, где не надо отвечать ни на какие вопросы. Они доехали без происшествий, только у двух последних светофоров произошло нечто забавное — какая-то женщина в красном автомобильчике все время сигналила, словно хотела остановить такси.
— Слушай, друг, не иначе это твоя подружка, если только она не пьяна в стельку, — сказал таксист, остановив машину и беря бумажку в десять шиллингов.
— Вздор, — заявил сэр Джордж сурово.
— Гляди-ка, вон она опять.
И прошествовал к солидной, но гостеприимно распахнутой двери дома 58-Б. Внимательно, хотя и не без труда, он прочитал надпись на доске и узнал, что студия-квартира на последнем, пятом этаже. Лифт ждал внизу, но, как видно, не очень-то был расположен работать в такую позднюю ночь: дважды остановившись и дрожа от злобы, он поднялся только до четвертого этажа, и сэр Джордж, поплутав в темноте, убедился, что дальше до студии придется лезть по крутой лестнице, окутанной таинственным мраком.
Если входная дверь и была, он ее не заметил, и вошел без всяких колебаний, ведь здесь заканчивали вечер его собутыльники, а само название «студия» обязывало к гостеприимству. Он очутился в полутемном коридоре, куда выходило несколько дверей. Из-за одной пробивался свет, вероятно, вся компания была там. Он отворил дверь. За ней, в упоении, обнаженные и белые, как кусочки консервированной спаржи, обретались тощая девица и Филипп Баториг, министр высшего образования. Прежде чем они успели его заметить, он поспешно прикрыл дверь. Шокированный и окончательно сбитый с толку, он свернул не в ту сторону и очутился, видимо, на невысокой галерее над темной студией. Он ничего не видел, зато услышал достаточно и сразу понял, что это Элисон издает приглушенные, самозабвенные звуки, хотя в последний раз слышал их много лет назад. Весь дрожа, он прокрался назад в коридор и буквально скатился с лестницы, моля Бога дать ему силы совладать с лифтом и выбраться на воздух, прежде чем его вывернет наизнанку.
Когда он вышел на улицу, красный автомобильчик сразу засигналил. Кто-то вышел и приблизился к нему, а он стоял, пытаясь подавить подступавшую к горлу волну тошноты.
— Сэр Джордж, это я. — Это была Джун Уолсингем.
— Минутку, — прохрипел он. — Меня тошнит.
Прежде чем его вырвало, он успел добраться до канавы и отправить куда следует остатки этой мерзкой, вонючей ночи. Он постоял немного, вытирая губы платком, провел свободной рукой по взмокшим волосам и вдруг вспомнил, что, когда ехал в «Зеленый гонг», на нем была шляпа, наверно, он ее там оставил. С этим он вернулся к мисс Уолсингем.
— Извините, мисс Уолсингем, — выдавил он из себя. — Я знаю, это отвратительное зрелище.
— Бедняжка! Но это каждому приходится пережить! — воскликнула она, как обычно, с опереточным пафосом, нисколько не смутившись. — Вам сейчас полегчает. Я увидела вас в такси и подумала, что вы крепко хватили. Вот я и поехала следом, боясь, как бы с вами чего не случилось. Но я все равно живу здесь рядом. И знаете, что я сейчас сделаю, сэр Джордж? Возьму вас к себе, напою кофе, а потом, когда вам станет лучше, отвезу вас домой.
Она была так рассудительна, дружелюбна и ласкова, что сэр Джордж, если бы его только что не вывернуло наизнанку, готов был ее расцеловать. Именно такая женщина, способная подняться над жизнью, нужна мужчине. Уже сев в машину, он вспомнил, что как-то спросил про нее у Джоан Дрейтон, но потом не пожелал слушать, чувствуя, что сейчас ему преподнесут целую сагу об интимных делах. И вот только что на глазах у этой самой женщины его вырвало в канаву. А теперь она сидит рядом, такая близкая и теплая — это его радует, потому что он продрог, — благоухающая духами, накрашенная пронзительная блондинка в черном плаще, небрежно накинутом на ярко-красное платье, исполненная вместе с тем глубокой материнской нежности, словно это сама мать-Земля гонит машину по Кромвель-роуд.
Она заставила его лечь на кушетку в гостиной, которая показалась ему удивительно большой и хорошо обставленной, и принесла ему кофе. Спать не хотелось, но его одолевала смертельная усталость; немного придя в себя, он понял, что был пьян, но еще не отрезвел окончательно; это был кто-то усталый и чужой, но все же очень похожий на Джорджа Дрейка.
— Вам сейчас станет лучше, — сказала она. — Кофе горячий и очень крепкий. Вы до сих пор бледны, как полотно. Куда подевался весь ваш румянец? Пейте же кофе. И я выпью за компанию. Может быть, добавить капельку коньяку? Нет, пожалуй, лучше не надо.
