Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

касается меня, то я один из этих писак, nos numerus summus [один из множества] и не собираюсь это отрицать! Мне остается лишь повторить в отношении себя слова Макробия: Omne meum, nihil meum, это все мое и не мое {73}. Как домовитая хозяйка из разных мотков шерсти вяжет какой-нибудь предмет одежды или пчела собирает воск и мед с разных цветов и делает из этого новую смесь, так и я

старательно собирал эту компиляцию из разных авторов [127] {75} и при этом sine injuria без всякого для них вреда; я не погрешил ни против одного писателя и каждому воздал должное; Иероним {76} очень хвалит Непоциана [128] {77} именно за то, что тот не воровал чужие стихи, целые страницы и даже трактаты, как это повелось теперь у многих, утаивающих имена подлинных авторов, а прямо говорит, что это принадлежит Киприану, а это — Лактанцию {78}, а это — Иларию {79}, что так сказал Минуций Феликс {80}, а так — Виктор {81}, а вот вплоть до этого места все взято у Арнобия {82}. Я ссылаюсь на моих авторов и цитирую их (сколько бы ни объявляли это невежественные писаки педантизмом, прикрывающим будто бы, словно личина, мою необразованность, и противоречащим их собственному жеманному стилю), ибо считаю это своим долгом и намерен поступать таким образом и впредь; sumpsi, non surripui [я заимствовал, а не воровал], и то, что Варрон {83} говорит о пчелах: minime malificae nullius opus vellicantes faciunt deterius [ущерба от них нет никакого, ведь они не причиняют вреда тому, с чего собирают мед] (lib. 3 de re rust. [о сельском хозяйстве, кн. III]), я могу сказать о себе. Кому я причинил вред? Содержание книги большей частью принадлежит им, и все-таки она моя; apparet unde sumptum sit [откуда я все почерпнул, вполне очевидно] (и Сенека считал это достоинством), aliud tamen quam unde sumptum sit apparet [и тем не менее она отличается от источников новизной своего изложения]; то, что человеческий организм делает со съедаемой нами пищей — поглощает, переваривает, усваивает ее, — делал и я: conquoquere quod hausi [усваивал то, что проглотил], распоряжался заимствованным. Я принудил чужие книги платить мне дань, дабы украсить эту мою макароническую мешанину {84}, и только способ изложения принадлежит мне; я вынужден воспользоваться здесь словами Уэккера: e Ter., nihil dictum quod non dictum prius, methodus sola artificem ostendit [129], что бы мы ни сказали, все это было уже сказано прежде, и только порядок и способ изложения принадлежит нам и изобличает в нас ученого. Орибасий {85}, Аэций {86}, Авиценна {87} — все ведут свое начало от Галена {88}, хотя метод лечения был у каждого свой, diverso stilo, non diverso fide [способы разные, но одинаковая надежность]. Наши поэты воруют у Гомера: что он выблюет, говорит Элиан {89}, они вылизывают. Богословы все еще verbatim, слово в слово повторяют Августина {90}, и тем же занимаются наши украшатели истории, самый последний из них считается обычно и самым достоверным, пока

Хотя в древней медицине и философии было немало гигантов, я все же говорю вместе с Дидацием Стеллой [130] {92}: «карлик, стоящий на плечах гиганта, способен видеть дальше, нежели сам гигант», вот и я могу добавлять, переделывать и видеть таким образом дальше моих предшественников. И то, что я пишу вслед за другими, не более для меня зазорно, нежели для прославленного врача Элии Монтальта {93} писать de morbis capitis [о недугах головы] после Язона Пратенция {94}, Герния {95}, Гильдесгейма {96} и прочих; ведь в ристалище участвует много лошадей, вот так и один логик или один ритор сменяют другого. Можешь сколько угодно этому противиться,

но таково на сей счет мое решение. Что же касается других недостатков — употребления варваризмов, местных словечек, шероховатостей стиля, тавтологии, обезьянничания, сумбура обрывков, собранных воедино из нескольких навозных куч [131], испражнений разных сочинителей, вздора и глупостей, наваленных, как попало, неумело, без выдумки, искусства, изобретательности, рассудительности, ума и знаний, что касается грубости, непродуманности, топорности, странности, нелепости, дерзости, развязности, хаотичности, неслаженности, поверхностности, непристойности, бесполезности, монотонности, незанимательности, то я все это признаю (хотя это с моей стороны частично одно притворство); ты ведь не можешь думать обо мне хуже того, что я сам о себе думаю. Согласен, моя книга не заслуживает того, чтобы ее читали, и советую тебе не терять время на знакомство с таким бесполезным сочинением; оно не operae pretium [не стоит того]. Я только говорю, что у меня есть в этом отношении предшественники [132], которых Исократ {98} называет perfugium iis qui peccant [прикрытием для грешников]; ведь и писания других точно так же смехотворны, поверхностны, бесполезны, невежественны и пр. Nonnulli alii idem fecerunt [Другие грешили этим не меньше], а, может, и больше, и в том числе, возможно, и ты сам, Novimus et qui te, etc. [Ведь и за тобой, как нам известно, кое-что такое водится]. У каждого из нас свои недостатки; scimus, et hanc veniam, etc. [мы это прекрасно знаем и настаиваем на своем праве на это]. Ты осуждаешь меня, а я в свой черед — других, и в том числе, возможно, и тебя [133], Caedimus, inque vicem, etc.; таков lex talionis, quid pro quo [закон воздаяния — одно за другое]. А теперь изволь — осуждай, критикуй, насмехайся и поноси.