[Времени даром не трать. На тех, кто собою доволен,
Яд береги ты, а мы знаем, что пишем мы вздор.]
Итак, словно во время женской перепалки, я первый выкрикнул «шлюха» и боюсь, что, упреждая осуждение других, хватил лишку; Laudare se vani, vituperare stulti [тщеславные сами себя превозносят, а глупцы — порицают]; не грешу самонадеянностью, но не собираюсь и самоуничижаться. Primus vestrum non sum, nec imus, я отнюдь не лучший, но и отнюдь не самый худший из вас. Коль скоро я на дюйм или на столько-то футов, столько-то парасангов {99} уступаю такому-то и такому-то, то, возможно, могу, пусть на самую малость, превзойти тебя. А посему, как бы там ни было, удачно или нет, но я предпринял попытку, взобрался на подмостки и, следовательно, должен сносить хулу, мне невозможно этого избежать. Чрезвычайно справедливо подмечено, что stylus virum arguit, стиль изобличает человека. И точно так же, как охотники обнаруживают дичь по следу, так и сущность человека проявляется в его писаниях [135]; multo melius ex sermone quam lineamentis de moribus hominum judicamus [мы куда лучше способны судить о характере человека по его словам, нежели по его лицу], — таково было правило Катона {100}. В этом трактате я выставил себя напоказ (я вполне отдаю себе в этом отчет), вывернул себя наизнанку и не сомневаюсь, что буду осужден, потому что, как справедливо подмечено Эразмом, nihil morosius hominum judiciis, нет ничего капризнее людского суда, и все же утешаешься немного тем, что ut palata, sic judicia, наши суждения так же разнообразны, как и наши склонности {101}.
Tres mihi convivae prope dissentire videntur,
Poscentes vario multum diversa palato… [136]
[Трое гостей у меня — все расходятся, вижу, во вкусах,
Разные нёба у них, и разного требует каждый.]
Наши сочинения подобны множеству разнообразных блюд, а наши читатели — гости; ведь книга словно красотка, которую один боготворит, а другой отвергает; вот так и нас одобряют в зависимости от человеческих капризов и склонностей. Pro captu lectoris habent sua Fata libelli. [Каприз читателей вершит судьбу книг {102}.] То, что более всего приятно одному, другому — что amaracum sui, свинье майоран {103}; quot homines, tot sententiae, сколько людей, столько и мнений {104}; то, что ты осуждаешь, другой превозносит.
Quod petis, id sane est invisum acidumque duobis [137].
[То, что ты ищешь, обоим другим противно и горько.]
Его занимает содержание, а тебя — как это написано; он любит нескованную свободную манеру, а ты — сторонник стройной композиции, ясных стихов, гипербол, аллегорий; ему нравится красивый фронтиспис, увлекательные картинки, вроде тех, какими, например, иезуит Иероним Наталь {105} снабдил жизнеописание Христа [138], дабы привлечь внимание читателей, тогда как ты это отвергаешь; то, что одного приводит в восхищение, другого — отвращает как крайне нелепое и смехотворное. Если это не совсем ему по нраву, не соответствует его методу, его понятиям, si quid forsan omissum, quod is animo conceperit, si quae dictio [139] {106}, если, как он полагает, надобно что-то прибавить или убрать? или живее изложить? смотря по тому, что ему нравится или не нравится, и пр., тогда ты mancipium paucae lectionis жалкий невежда, которого и читать-то не стоит, идиот, осел, nullus es, plagiarius, ничтожество, плагиатор, пустомеля, пережевывающий всем давно известное, марающий бумагу от нечего делать, или же твоя книга не более чем плод прилежного усердия, составленная без ума и воображения, сущая безделица. Facilia sic putant omnes quae jam facta, nec de salebris cogitant, ubi via strata [140] [люди недорого ценят то, что уже сделано; когда дорога проложена, они уже не помнят, каково здесь было ездить раньше]; точно так же оценивают и людей: их творения чернят и не ставят ни во что именно те, кому грош цена и кто не способен был за всю свою жизнь сделать хоть что-либо подобное. Unusquisque abundat sensu suo, ведь любой, кого ни возьми, придерживается своего мнения, и коль скоро это производит столь несходное впечатление на каждого в отдельности, то как же потрафить на всех?
Quid dem? quid non dem? Renuis tu quod jubet ille [141].
[Что же мне дать? Что не дать? Просит тот, чего ты не желаешь.]
Могу ли я надеяться так выразить свои мысли, чтобы каждому было понятно и пришлось по нраву, чтобы всех ублажить одновременно? [142] Одни мало что смыслят, другие — судят очень проницательно, qui similiter in legendos libros, atque i salutandos homines irruunt, non cogitantes quales, sed quibus vestibus induti sint [они судят о книгах точно так же, как и о людях, — не по их сути, а по внешнему виду], как свидетельствует Августин [143]; для них важно не о чем, а кем она написана, orexin habet authoris celebritas [при виде громкого имени автора у читателей тотчас разгорается аппетит] [144]; они ценят не металл, а пробу на нем, cantharum aspiciunt, non quid in eo [и разглядывают кубок, не интересуясь его содержимым]. Если автор небогат, не занимает высокого положения, не слывет благовоспитанным или отважным, не знаменитый лекарь, не может похвастать пышными титулами, то сколь бы он ни превосходил всех своими познаниями, он все равно глупец, но, как сказано у Барони по поводу сочинений кардинала Караффы [145] {107}, — тот, кто отказывает в признании кому бы то ни было по той лишь причине, что человек беден, — просто свинья. Одни, из числа друзей, слишком предраспололожены в пользу автора, а посему чересчур заносчивы, другие — напротив — с самого начала предубеждены и ищут, к чему бы придраться, как бы оплевать, оклеветать, поднять на смех (qui de me forsan, quicquid est, omni contemptu contemptius judicant [те, кто, возможно, считают, что, о чем бы я ни писал, не заслуживает даже презрения]) — ведь одни, подобно пчелам, собирают мед, а другие, подобно паукам, — яд. Что же мне в таком случае делать? Я решил вести себя так, как поступает в Германии хозяин постоялого двора: когда вы, остановясь у него, выражаете недовольство ценой, едой, комнатой и
