— Бабушка только что звонила, — донесся из гостиной голос Энн Мари, когда я ступила на порог. — Ты ей позвони.
— Хорошо. — Я протянула ей мороженое. — Вот, положи в морозилку.
— А сейчас можно капельку?
— Нет, подожди, когда поужинаем.
Не знаю, ужинала она в тот день или нет. В тот вечер, когда умерла мама.
Я даже не думала, что это может случиться. Меня что-то смутно беспокоило – я видела, с ней что-то не так, она сама была не своя, но что она умирает… даже мысли такой не было. Наверно, если озвучить мои самые большие страхи, я боялась, что у нее рак или нечто подобное. Иногда посреди ночи я представляла себе, как она лежит в больнице, ей становится все хуже, и врачи нам говорят, что медицина бессильна. Но в таком случае, по крайней мере, есть время подготовиться. Ужасно, когда вот так.
Я позвонила, но трубку она не взяла, и я встревожилась, сказала Энн Мари, что опять пойду к ней.
— Мам, что случилось?
— Не знаю, доча, она трубку не берет. Может, в туалете просто сидит, но я на всякий случай схожу, проверю, как она.
— Давай я с тобой.
— Не надо, я одна. Ты пока ужин приготовь. Через час вернусь. Свари макароны и сделай чайку. Папа сегодня придет?
— Нет. Я завтра к нему иду в Центр.
— Ладно. Я быстро.
Казалось, она просто уснула на диване. Но я поняла. Иначе она не сидела бы так тихо, услышав, что я пришла. Мама спала очень чутко, просыпалась от малейшего шороха. Я застыла на пороге - не знала, что делать. В кино люди до человека дотрагиваются или щупают пульс, а потом кричат или падают в обморок. А я просто оцепенела. Понимала, что нужно позвать врача или священника, но молча стояла перед ней, словно ждала, что она что-то скажет, подскажет мне, что надо делать, как это было всегда. Я села к ней. Смотрю на нее. Не дышит. Час назад, меньше часа, она говорила, что мне надо с Джимми помириться, и вот. Все из-за меня. Мы с ней поссорились, и сердце у нее не выдержало, или не знаю, что случилось, но это ее убило. И последнее, что я маме сказала – «От меня не дождетесь!» Со злостью, и хлопнула дверью.
— Мамочка, прости меня. Мамочка, слышишь? Я не хотела.
Она молчала. Мне хотелось плакать, но слез не было.
Я пошла в прихожую. Телефон у нее по-прежнему там, хотя Джимми установил еще одну розетку в гостиной, где потеплее. Сказала, что будет болтать слишком много, если телефон окажется под рукой. И я поняла, что не знаю, кому звонить в первую очередь. Наверно, надо было сообщить врачу, но мне хотелось, чтобы рядом был кто-то еще, и я набрала номер Триши. Она медсестра и подскажет, что делать.
Она приехала сразу, даже раньше врача.
— Лиз, как ты? Такой удар…
— Не могу поверить. Я знала, что она нездорова, но даже в голову не приходило…
— Врачу позвонила?
— Скоро приедет. И священник.
— А Энн Мари?
— По телефону сообщать не хочу. Она дома.
— А Джимми где?
— Не знаю, где он сегодня. Я сама должна ей сказать.
— Приготовлю чайку, хорошо?
— Спасибо, Триша.
Женщина-врач была совсем молоденькая. Мама ее очень полюбила. Смешно так, раньше она все ходила к старенькому мистеру Маккилопу — ему почти девяносто три, и он всем прописывает аспирин, неважно, что разбито – коленка или сердце. Я думала, она так и будет ему верна. Но год назад, когда у нее начались нелады со здоровьем, она познакомилась с этой женщиной, и с тех пор записывалась на прием только к ней. Считает, что она — прекрасный врач. Считала…
— Фэй Харрисон, — произнесла она, пожимая мне руку. Даже не назвала себя «доктор».
— Я дочь миссис О'Салливан.
— Соболезную. Так внезапно – представляю, как вам тяжело.
Я не хотела видеть, что она будет делать с мамой – что врачу положено сделать, чтобы установить смерть.
— Доктор, вы будете чай?
— Спасибо. С молоком, без сахара.
— Вы не знаете, от чего она?… Что вызвало?…
— Скорее всего, сердечный приступ. Ваша мама давно болела, а мы так и не нашли причину. Но мы никак не предполагали, что она умирает и что все случится вот так, внезапно. Когда вы с ней виделись в последний раз? То есть, до того, как…
— Час назад. Я зашла к ней после работы, а потом вернулась домой, а она звонила, и… — Тогда-то и подступили слезы.
— Понимаю. — Она коснулась моей руки.
— Но дело не только в этом… Понимаете, уходя, я сказала… Могло так быть, что сердце у нее не выдержало из-за переживаний?
— Из-за того, что вы ей сказали?
Я кивнула. Она снова коснулась моей руки.
— Пожалуйста, не казните себя. Родственники все время себя винят. Думают, что виноваты. Никакие ваши слова или поступки не могли вызвать сердечный приступ – если был приступ. Он мог случиться когда угодно.
— Спасибо, доктор.
— Не хочу вас огорчать, но придется сделать вскрытие.
— Но вы же говорили про сердечный приступ.
— Это вероятней всего. Но у нее не было никаких симптомов сердечной недостаточности… и боюсь, это необходимо - иначе мы не имеем права выдать свидетельство о смерти.
— Ясно.
— Пожалуйста, не переживайте. Это займет всего день, или около того. Будет время свыкнуться с тем, что случилось.
В дверях появилась Триша с подносом в руках. Мамин цветочный сервиз. Тонкий фарфор, на каждой чашке весенний цветок — крокус, нарцисс, подснежник. Последняя – чашка с гиацинтом, из которой пила мама.
Следующие два дня прошли как в тумане. Я либо говорила по телефону, – всем надо было сообщить, все организовать, - либо на кухне готовила чай и бутерброды.
— В нашем доме за эти два дня выпито больше чаю, чем, наверно, за весь прошлый год.
Энн Мари разливала чай для двух наших соседей – они зашли сообщить, что заказали мессы за упокой. Триша нарезала фруктовый хлеб и намазывала масло на ломтики. Живот уже заметно округлился и был виден под мешковатой футболкой.
— Вот, держи. — Она выложила ломти на тарелку и поставила на поднос. Энн Мари понесла хлеб и чай в гостиную.
— Такая помощница. — Триша развернула очередной батон и смяла упаковку. — И, похоже, держится молодцом. Они с бабушкой такие были подруги.
— Боюсь, ее потом накроет.
— Да, теперь некогда переживать. Столько дел.
— И столько гостей.
— С тех пор, как ее привезли, все время кто-то заходит.
Ее привезли в воскресенье. Она умерла в пятницу, и поэтому все делалось как-то медленно – и в больнице, и в похоронном бюро. Похороны назначили только на среду.
Если бы не Триша и Энн Мари, не знаю, как бы я справилась. Я думала, что Пол все возьмет на себя, ведь он старший из нас и мужчина, но он просто ни на что не был способен. Первый раз его видела в таком состоянии. Как только уехала врач, я позвонила ему на мобильный. Домой не хотела - знаю Энджи: потеряется пара перчаток – она и то спектакль устроит; и в любом случае, я хотела сказать ему сама. Он приехал почти одновременно со священником, и лицо у него было серое. Пол всего на четыре года старше меня и всегда выглядел молодцом, но в тот вечер он сидел на диване, как старик. Когда священник читал молитвы, мямлил слова вслед за ним еле-еле. Я пыталась рассказать ему, как все произошло, что думает врач, но он повторял только: «Мамы больше нет». Казалось, он вот-вот расплачется.
Наконец Триша сказала:
— Пол, мы пока тут не особо нужны. И тебе надо бы домой, Энжи еще не знает. Хочешь, поеду с тобой? Помогу детей уложить спать.
— Верно, Энжи с ума сойдет.
Триша схватила меня под локоть и вытащила в прихожую.
— Лиз, прости, я хотела пойти с тобой, но не знаю, как он машину поведет в таком состоянии.
— Ничего. Я лучше сама сообщу Энн Мари.
— Понимаю. — Она поглядела в сторону комнаты, где сидел Пол, обхватив голову руками. — Энжи и так не подарок, а сейчас она точно с ума сойдет. Ладно, что с нее взять. Одному Богу ведомо, что он в ней нашел.
— Не думала, что его так скрутит – ты погляди на него.
— Такой удар. Все по-разному переживают. Ладно, я потом позвоню. Если нужно у вас переночевать…
— Ничего, Триш, продержимся. Спасибо. Позвоню тебе утром.
— Хорошо.
Первое, что я увидела, придя домой – часы на каминной полке. Восемь тридцать. Всего лишь. Будто вечность прошла с тех пор, как я вышла из дому. Из кухни показалась Энн Мари – она мылась, и на голове у нее было зеленое полотенце.
— Как она там?
— Энн Мари, доча, иди сюда. — Я протянула к ней руки и обняла ее. — Беда у нас. Бабушка умерла.
— Что с ней было?
— Сердце. Вдруг остановилось. Врач сказала, что больно ей вовсе не было.
— Мама…
И мы так и стояли, обнявшись.
Джимми появился утром. Мы с Энн Мари так тихо вели себя, ходили почти на цыпочках, будто мама была у нас дома, а тут – будто к нам ворвался большой бестолковый пес.
— Лиз, такое горе…
