Высокородный Фредерик мешал с особым успехом. Граф Эмсвортский по сути своей не мог ни на кого сердиться, но Фредди подошел к черте намного ближе, чем кто бы то ни было, упорно и разнообразно терзая добродушного пэра. Отдельные действия не могли вывести графа из терпения, и все же, с поступления в Итон, младший сын держал его в вечной тревоге.
Из Итона Фредди выгнали за то, что он, наклеив усы, шумел ночью на улице, а вот из Оксфорда — по другой причине: он поливал декана чернилами со второго этажа. Два года ушло на дорогого репетитора, причем за то же самое время младший сын набрал рекордное количество долгов и подозрительных друзей (и то, и другое — скачки).
Все это доведет кротчайшего из графов; и лорд Эмсворт топнул ногой. Поднакачав сил, он в первый и в последний раз проявил решительность — перестал давать сыну деньги, увез в свой замок и держал там так крепко, что Фредди не видел столицы до вчерашнего дня, едва ли не целый год.
Возможно, мысль о том, что он ее все-таки увидел, подбодрила его, и он запел. Плеск воды смешался с нестройными звуками.
Лорд Эмсворт нахмурился и засучил плечами, но продолжалось это недолго. Вспомнил и он.
Что же именно? Вот что: прошлой осенью соседнее поместье снимал один американец, мультимиллионер по фамилии Питерc, у которого, кроме денег, были хронический гастрит и прелестная дочь. Соседи познакомились, Фредди и Эйлин даже подружились, а несколько дней тому назад — обручились, избавив тем самым лорда Эмсворта от единственной обузы.
Фредди совсем распелся, но граф это вынес. Удивительно, как все меняется, если ты сбыл сына с рук! Почти целый год несчастный пэр не ведал покоя. Бландингский замок просторен, но все же не настолько, чтобы никогда не наткнуться на Фредерика; а наткнувшись, отец с печалью видел, что сын страшно страдает. И сады, и парк были для пэра ближайшим подобием рая, но пленник ходил по ним с таким видом, словно это, по меньшей мере, Сибирь.
Теперь все иначе. Фредди женится. Лорду Эмсворту нравилась Эйлин, нравился и мистер Питерc. Словом, он так радовался, что испытал что-то вроде нежности, когда из ванной вышел сын в розовом халате. Сын же этот, в свою очередь, обрадовался тому, что отцовский гнев улетучился, и мир, как говаривала Пиппа, в полном порядке.
Оделся он быстро, его всегда стесняло присутствие отца; и, вскакивая в брюки (сперва — не совсем удачно), вспомнил еще одно обстоятельство.
— Кстати, — сказал он, — я тут встретил приятеля и пригласил к нам. Ничего?
На секунду лорд Эмсворт приуныл. Он знал приятелей Фредди.
— Кто он такой? У нас будут мистер Питерc, и Эйлин, и все твои родственники. Если это…
— Нет-нет, он очень приличный! Фамилия Эмерсон. Служит в Гонконге. Большая шишка. Эйлин он знает, вместе плыли в Англию.
— Я не помню никаких Эмерсонов.
— Понимаешь, мы вчера познакомились. Очень хороший человек, такой какой-то…
Лорд Эмсворт был слишком счастлив, чтобы толком рассердиться.
— Хорошо, пускай едет.
— Спасибо. Ты завтракал? А то я съем что-нибудь и немного прошвырнусь.
— Два часа назад. Надеюсь, ты заглянешь к мистеру Питерсу. Я пойду туда после ленча. Он хочет показать мне… как это их?… да, скарабеев.
— Загляну, загляну, не волнуйся. А не успею — позвоню. Значит, я пошел, а?
Лорду Эмсворту было что ответить на эти речи. Во-первых, ему не понравилась легкость тона; во-вторых, ему показалось, что счастливый жених обычно более пылок. Хотя, с другой стороны, может, теперь так надо… Словом, он промолчал; а Фредди, обмахнув ботинки шелковым платком и вытерев платок о манжету, вышел с ним вместе в вестибюль, где они расстались. Сын собирался позавтракать, отец — побродить, коротая время до ленча. Граф не любил Лондона, он вообще не любил города, сердце его было в деревне.
2На одном из этажей одного из зданий, стоящих на одной из улиц, которые, в свою очередь, бегут от Стрэнда к Темзе, есть дверь, а на ней — самая скромная из всех лондонских табличек:
Р. Джонс
Слева — «Брейбери-Эгглстон, Генеральный директор компании по эксплуатации резиновых плантаций в Новой Гвинее», справа — «Рубиновые копи в Бхангалу», а тут, как фиалка среди орхидей — просто «Р. Джонс».
Глядя на это, вы гадаете, кто же он такой и чем занимается так скромно. Гадал и Скотланд-ярд, но узнал только то, что скромный Р. Джонс торгует антиквариатом, дает деньги в долг и в сезон играет на скачках. Мы не будем вас уверять, что этого хватило; тут уместней слово «растерянность». Сыщики подозревали, что он скупает краденое, но доказать не могли. Р. Джонс об этом позаботился. Он был очень занят, едва ли не занятее всех в Лондоне, но прежде всего он пекся о том, чтобы не было улик.
Если верить собрату по перу, небезызвестному Шекспиру, опасен только тощий человек с голодным взором, а округлый, толстый и благодушный истинно невинен.[4] Тогда Р. Джонс опасности не представлял, поскольку был самым круглым и толстым человеком в центрально-западной части Лондона. Можно сравнить его с мячом, можно — с мехами (если он идет вверх по лестнице), а можно — и с желе, если неосторожный друг внезапно хлопнет его по плечу. Правда, по лестнице он ходил редко, а по плечу его почти не били, ибо его круг считал это неуместным, уступая такую возможность стражам порядка, состоявшим на государственной службе.
Кроме того, Р. Джонс, человек лет пятидесяти, был седым и краснолицым. С друзьями он держался резво, со случайными знакомыми — еще резвее. Завистливые недоброжелатели полагали, что особая приветливость по отношению к молодым аристократам с маленьким лбом и большим кошельком принесла ему не одну сотню фунтов. Вышеупомянутая резвость и приятная округлость привлекали определенный человеческий тип, к счастью для него — достаточно богатый.
Фредди поддался его чарам, когда жил в Лондоне. Познакомились они на скачках, и с той поры Р. Джонс был другом и наставником графского сына. Вот почему весенним утром, а точнее — ровно в полдень сын этот обрадовался, когда ему открыл сам хозяин.
— Ах ты, ах ты, ах ты! — резво заметил Р. Джонс. — Кого мы видим? Счастливый жених, собственной персоной!
Как и Эмсвортский граф, он радовался будущей женитьбе. Когда Фредди перестал получать субсидию, он огорчился. Конечно, у него были другие источники дохода, но там приходилось все же ударять пальцем о палец. И вот, появилась невеста миллионера…
— Одно слово, блудный сын! — продолжал он. — Давненько не виделись, давненько. Ай-я-яй, как не совестно! Ну, полегче стало?
Фредди сел и принялся сосать набалдашник трости.
— Да нет, Дикки, не сказал бы. Удалось вот уехать, отцу надо в город, но в три часа едем обратно. Денег как не давал, так и не дает. Вообще, я сел в лужу.
Резвые, толстые люди тоже знают печаль. Р. Джонс загрустил и сослался на особо трудные времена. Как и думал Скотланд-ярд, он давал деньги в долг, но не тогда, когда клиент сидел в луже.
— Нет-нет, — заверил Фредди, — я не о том! Честно говоря, у меня есть пятьсот фунтов. Наверное, хватит.
— Смотря на что, — возразил Р. Джонс, снова обретший резвость. Думал он о том, как хорошо бы встретить идиота, который дал Фредди столько денег. Где они, эти филантропы?
Фредди тем временем вынул из кармана портсигар, а из портсигара газетную вырезку.
— Про Перси слыхали? — спросил он.
— Про какого Перси?
— Ну, про Стокхита.
— А, лорд Стокхит! Мало того, я был в суде, все три дня. — Р. Джонс приятно хихикнул. — Ваш приятель? Может, родственник? А, кузен! Видели бы вы его на перекрестном допросе! Ухохочешься. А письма-то, письма! Читали, понимаете, вслух, и это уж…
— Не надо! — вскричал Фредерик. — Дикки, не надо! Я все знаю, я видел газету. Его выставили таким дураком…
— Что поделаешь, он дурак и есть. Да, ощипали голубчика! Фредди просто дернулся от боли.
— Дикки, не надо! Я не могу!
— Чего он вам дался?
— Не в нем дело. Дикки, я сам влопался.
— Ну! Обещали жениться?
— Не то, чтобы обещал… Давайте я по порядку. Помните «Девицу из Дублина» в прошлом году? Там была одна хористка.
— Больше, больше. Целая куча.
— Вообще-то больше, но одна — особенная. Ее зовут Джоан Валентайн. Мы с ней незнакомы.
— Минуточку! Ничего не понимаю.
— Ну, как же? Я ходил в театр каждый день, жутко в нее влюбился…
— И не пошли за кулисы?
— Именно. Я был такой кретин…
— Не скромничайте!
— Был, был, а то бы познакомился. Но я ей писал. Объяснялся в любви.
— Предложение делали?
— А?
— Просили выйти за вас замуж?
— Не помню. Наверное, просил. Жутко влюбился.
— Почему вы с ней не встретились?
— Она не хотела. Приглашаю в кафе — не идет. И на письма не отвечала. А потом…
