— Телеграфный бланкъ! — повторилъ онъ громче. — Я просилъ телеграфный бланкъ!
Получивъ его наконецъ, онъ написалъ какому-то знакомому въ Христіанію распоряженіе выслать анонимно и тайно, безъ единаго слова при посылкѣ, двѣсти кронъ сюда, на имя фрейлейнъ Марты Гуде. Требуется строжайшая тайна. Іоганнъ Нагель.
Но это не годится, нѣтъ. По зрѣломъ размышленіи, ему пришлось отвергнутъ этотъ планъ. Не лучше ли будетъ, объяснившись обстоятельнѣе, послать при этомъ деньги, чтобы быть увѣреннымъ въ ихъ присылкѣ? Онъ разорвалъ телеграмму, даже сжегъ ее, и тотчасъ бросился строчить письмо. Да, такъ было лучше. письмо обстоятельнѣе; такъ, дѣйствительно, годилось. Да, онъ покажетъ, онъ заставитъ принять…
Но, вложивъ деньги и запечатавъ конвертъ, онъ посидѣлъ съ минуту въ раздумьѣ. Ей все-таки можетъ показаться подозрительнымъ, сказалъ онъ себѣ; двѣсти кронъ все же слишкомъ круглая сумма, да притомъ же та самая сумма, которой онъ только что помазалъ ее по губамъ; нѣтъ, это тоже не идетъ! Онъ вынулъ еще десятикронную бумажку, расклеилъ конвертъ и прибавилъ эту сумму къ двумстамъ кронамъ. Затѣмъ онъ окончательно запечаталъ письмо и отослалъ его.
Еще цѣлый часъ спустя, вспоминая объ этомъ, онъ находилъ этотъ послѣдній штрихъ прекраснымъ. Это письмо должно было дойти до нея, какъ удивительное посланіе неба, оттуда, съ высоты, словно брошенное ей незнакомой рукой. И что она скажетъ, получивъ эти деньги? Однако, спросивъ себя еще разъ, что она скажетъ, какъ она въ общемъ приметъ это, онъ опять палъ духомъ: планъ былъ слишкомъ опасенъ, слишкомъ смѣлъ; это былъ глупый и скверный планъ. А что если она не скажетъ ничего разумнаго, а станетъ только поводитъ головою словно гусыня, — вотъ чего онъ боялся! Когда письмо придетъ, она просто не пойметъ это, а предоставитъ другимъ его разгадывать. Она явится съ нимъ на почту, разложитъ его на столѣ, такъ что весь городъ приметъ въ этомъ участіе, она предоставитъ его на разсмотрѣніе почтовымъ чиновникамъ и будетъ ломаться и говорить: нѣтъ, оставьте себѣ эти деньги! Тогда почтовый чиновникъ воскликнетъ: Погодите-ка, меня озарило нѣчто! И вотъ онъ раскрываетъ книгу и находитъ, что та же самая сумма, чтобы не сказать тѣ же самыя ассигнаціи, двѣсти десять кронъ, были отправлены отсюда по такому и такому-то адресу въ Христіанію, отправителемъ явился тогда нѣкій Іоганнъ Нагель, пріѣзжій, который остановился въ Центральной… Да, да, эти почтовые чиновники обладаютъ длинными носами, годными для тайнаго слѣдствія…
Нагель позвонилъ и приказалъ служителю тотчасъ принести письмо обратно.
Нервное возбужденіе всего этого дня привело къ тому, что ему наконецъ опостылѣло все это дѣло. Собственно говоря, чортъ бы побралъ всю эту исторію! Огорчило бы его, если бы Господь Богъ допустилъ столкновеніе поѣздовъ съ человѣческими жертвами въ глубинѣ Америки? Нѣтъ, поистинѣ нѣтъ! Ну, такъ тѣмъ менѣе должна огорчать его соблюдающая здѣсь свою честь дѣвица Марта Гуде!
Двое сутокъ онъ не выходилъ днемъ изъ гоcтинницы.
Въ субботу вошелъ въ его комнату Минутта. На немъ былъ новый сюртукъ, и онъ сіялъ отъ радости.
— Я встрѣтилъ судью, — сказалъ онъ, — онъ и виду не показалъ и даже спросилъ меня, отъ кого я получилъ сюртукъ. Вотъ какъ хитро онъ меня испыталъ.
— А что же вы отвѣтили?
— Я засмѣялся и отвѣтилъ, что не скажу ни единому человѣку, не во гнѣвъ ему будь сказано; честь имѣю!.. Да, да, у меня таки нашелся для него отвѣтъ. Посмотрите-ка, теперь ужъ вѣрныхъ тринадцать лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ у меня былъ новый сюртукъ; я высчиталъ. Ахъ, да! Но люди были безпримѣрно добры ко мнѣ и давали мнѣ много хорошихъ поношенныхъ вещей. А ужъ сегодняшній вечеръ я счастливъ, какъ бывало со мной только въ дѣтствѣ. Понимаете вы это? И только изъ-за новаго сюртука; да, да, вотъ я тоже благодаренъ. Да, правда: я еще не поблагодарилъ васъ за деньги, за деньги, которыя вы мнѣ дали въ послѣдній разъ. Вѣдь можно поблагодарить васъ: здѣсь никого нѣтъ. Право, это ужъ слишкомъ много для калѣки; пять кронъ, и то много, но вдвое — десять кронъ! Простите меня, что я иду вамъ наперекоръ, потому что вы не хотите, чтобы я благодарилъ васъ; но во мнѣ точно всѣ винтики развинтились, и я не могу удержать себя въ покоѣ. Ха-ха-ха-ха! Господи, прости, что я смѣюсь! А вѣдь я зналъ, что когда-нибудь да получу сюртукъ; что я вамъ говорилъ? Иной разъ проходитъ порядочно времени, но никогда я не жду напрасно. Лейтенантъ Гансенъ обѣщалъ мнѣ разъ двѣ шерстяныхъ сорочки, которыя ему больше не были нужны; съ тѣхъ поръ прошло уже два года, но я такъ же увѣренъ, что когда-нибудь получу ихъ, какъ если бы онѣ уже были на мнѣ. И такъ и всегда; они вспоминаютъ и въ свое время даютъ мнѣ то, что мнѣ нужно. Но не находите ли вы, что въ новомъ платьѣ я и самъ словно другой человѣкъ? Ахъ, какъ вы помогли мнѣ и какую поддержку оказали мнѣ!
— Но отчего вы не приходили? Отчего вы пропали?
— Да, дѣло, видите ли, вотъ въ чемъ: я ждалъ сюртука. Повѣрьте мнѣ, я все думалъ объ этомъ сюртукѣ и рѣшилъ не ходить къ вамъ больше въ старомъ. Вотъ и все объясненіе; но проcтите меня, что я говорю это такъ, безъ обиняковъ. У меня — свои причуды: мнѣ больно ходить къ людямъ въ рваномъ сюртукѣ; Богъ вѣсть, почему это, но только я низко падаю при этомъ въ собственномъ мнѣніи. Можетъ быть, я не правъ? Простите меня впрочемъ, что я въ вашемъ присутствіи говорю о моемъ собственномъ самоуваженіи, точно это въ самомъ дѣлѣ что-нибудь важное, но, хотя это и не такъ, однакоже я часто чувствую и…
— Простите, что я перебиваю васъ, но не хотите ли вы чего-нибудь выпить? Нѣтъ? Сигару-то вы все-таки выкурите?
Нагель позвонилъ и велѣлъ подать вина и сигаръ; самъ онъ сталъ пить и порядочно выпилъ, а Минутта только курилъ и смотрѣлъ на него. Минутта, говорилъ одинъ и, казалось, никогда не намѣренъ былъ перестать:
— Послушайте-ка, — сказалъ неожиданно Нагель, — у васъ, быть можетъ, плохо дѣло по части сорочекъ? Проcтите, что я спрашиваю, я бы не хотѣлъ насильно вторгаться въ ваши дѣла.
Минутта отвѣчалъ:
— Я не для этого упомянулъ о тѣхъ двухъ сорочкахъ; это такъ же вѣрно, какъ то, что я сижу на этомъ мѣстѣ.
— Разумѣется, нѣтъ! Что вы! Но, тѣмъ не менѣе, скажите мнѣ откровенно, какъ у васъ дѣло обстоитъ съ этимъ вопросомъ? Если вы ничего не имѣете противъ этого, то покажите, что у васъ тамъ надѣто, то есть я разумѣю, подъ сюртукомъ?
— Съ удовольствіемъ, ахъ, съ удовольствіемъ! Посмотрите вотъ эту сторону. А другая не хуже.
— Ну, ветошь; постойте-ка, другая сторона, какъ я вижу, немного хуже…
— Ну, да можно ли ожидать лучшаго? — воскликнулъ Минутта, — нѣтъ, мнѣ сейчасъ не нужно сорочекъ, неправда. Я даже пойду дальше и скажу, что такая сорочка, какъ эта, слишкомъ хороша для меня. Знаете, отъ кого я получилъ ее? Отъ доктора Стенерсена, да, отъ самого доктора Стенерсена, и я думаю, что его жена ровно ничего не знаетъ объ этомъ, хотя и она воплощенная доброта. Получилъ я ее какъ разъ къ Рождеству.
— Къ Рождеству?
— Вы хотите сказать, что это уже давно? Ха-ха-ха-ха! Простите, что я смѣюсь; простите, ради Бога! Вѣдь не рву же я сорочки, какъ звѣрь какой-нибудь; я не задаю себѣ труда въ ней дыры просверливать; зато я снимаю ее на ночь и сплю нагишомъ, чтобы не трепать ее напрасно. Она, такимъ образомъ, держится много дольше, а я могу свободно вращаться въ обществѣ, не стыдясь того, что у меня нѣтъ порядочной сорочки. А теперь для живыхъ картинъ мнѣ именно кстати сорочка, въ которой я могъ бы показаться безъ стыда. Фрекенъ Дагни все еще настаиваетъ на томъ, чтобы я принималъ въ нихъ участіе; я вчера встрѣтилъ ее у церкви. Она говорила и о васъ…
— А я сооружу вамъ брюки для вашего дебюта, — сказалъ Нагель, — да, я это непремѣнно сдѣлаю; вѣдь стоитъ денегъ видѣть, какъ вы совершаете свой выходъ въ полной исправноcти. Разъ судья подарилъ вамъ сюртукъ, я дарю брюки; это ни болѣе ни менѣе, какъ дешево. Но сдѣлаю я это не иначе, какъ попрежнему: подъ условіемъ сохраненія тайны съ вашей стороны; если вы только хоть одной душѣ проговоритесь объ этомъ, то….
— Нѣтъ, никому и никогда, ни одной живой душѣ, но…
— Я полагаю, вамъ слѣдуетъ выпить немножко, не такъ ли? Ну, да, впрочемъ, какъ хотите, я сегодня хочу пить, я сегодня нервенъ и грустенъ. Однако можно мнѣ предложитъ вамъ одинъ вопросъ? Онъ, правда, довольно дерзокъ; мнѣ бы хотѣлось знать… извѣстно ли вамъ, что у васъ есть прозвище? Васъ коротко и скверно называютъ Минуттой; извѣстно вамъ это?
— Разумѣется, извѣстно, этого я не скрываю. Сначала мнѣ это было очень прискорбно: я просилъ помощи у Бога, чтобы переносить это; цѣлое воскресенье проходилъ я, грѣшный, по лѣсу и въ трехъ разныхъ мѣстахъ падалъ на колѣни и молился; но это было уже давно, много лѣтъ тому назадъ, а теперь вѣдь никто не называетъ меня иначе, какъ Минуттой, да это и не такъ ужъ скверно. Зачѣмъ вамъ хотѣлось знатъ, извѣстно ли это мнѣ? Что дѣлать, если это мнѣ очень хорошо извѣстно?
