Величественные горы, лес за рекой превратились теперь для него в мертвую природу, не имевшую с ним ничего общего. Он уже не чувствовал восхищения, вдыхая на закате воздух печально-тихой речной долины. Более того, он даже не замечал этой душевной перемены в себе и спокойно наслаждался призрачным счастьем, встречая каждый день вином.
Но однажды ночью, во сне, он увидел с горы Страну Высокого неба. Она была освещена солнцем, и полноводная Тихая небесная река сверкала, как хорошо закаленный меч.
Стоя на сильном ветру, он разглядывал раскинувшуюся внизу землю, и невыразимая тоска охватила его вдруг. Он громко заплакал. Рыдания разбудили его, и он почувствовал на своей щеке холодные капли слез. Поднявшись на ложе, он оглядел пещеру, освещенную слабым светом тлеющих в огне головешек. Рядом спокойно дышала Окэцу-химэ, от нее пахло вином. Не было ничего необычного в том, что Окэцу-химэ спала рядом, но, взглянув на нее, он увидел, что она была странно похожа на мертвую старуху, хотя черты ее красивого лица не изменились.
Стуча зубами, со страхом и отвращением он осторожно выполз с теплого ложа, быстро оделся и крадучись, так, чтобы его не заметила даже старуха, похожая на обезьяну, улизнул из пещеры.
На дне черной ночи был слышен только шум горной Реки. Проворно перебравшись через висячий мостик, он нырнул, как зверь, в бамбуковые заросли и стал пробираться в глубь леса. Лес стоял молчаливо, листья на деревьях не шелестели. Блеск звезд, холодная роса, запах мха — все теперь излучало странное очарование.
Он шел, не оглядываясь, до рассвета. Рассвет в лесу был прекрасен. Когда небо над елями и тсуга заполыхало огненными красками, он несколько раз громко крикнул, словно празднуя свое освобождение.
Вскоре солнце уже стояло прямо над лесом. Увидев горных голубей, сидящих на верхушках деревьев, он пожалел, что не взял лук и стрелы. Но в лесу было много диких плодов, и он мог утолить голод.
Закат застал его сидящим печально на отвесной скале. Внизу ощетинились пиками хвойные деревья. Он сидел на краю скалы и любовался погружающимся в долину солнечным диском. Тут он вспомнил про мечи и топоры, висевшие на стенах тускло освещенной пещеры. И ему показалось, что откуда-то, из-за далеких гор, донесся чуть слышный женский смех. Сердце его охватило вдруг тоскливое смятение. Устремив взгляд в сумеречные скалы и леса, он изо всех сил хотел одолеть это смятение, но воспоминания о тлеющем очаге в пещере полонили его сердце, словно невидимой сетью.
27
Через день Сусаноо вернулся в пещеру. Женщины словно не заметили его бегства. Но не нарочно. Скорее они просто были равнодушны к нему. Сначала это его мучило, но спустя месяц он погрузился в ощущение странного, похожего на беспробудное опьянение безмятежного счастья.
Год прошел, словно сон.
Однажды женщины привели откуда-то собаку и поселили ее в пещере. Это был черный самец, ростом с теленка. Все они, а особенно Окэцу-химэ, любили его, как человека. Сначала Сусаноо бросал псу рыбу и дичь со стола или, напившись, шутя боролся с ним, изображая сумо[143]. Случалось, что собака опрокидывала его, ослабевшего от сакэ, передними лапами на пол. И тогда женщины хлопали в ладоши, весело потешаясь над его беспомощностью.
Они все больше и больше любили собаку. Окэцу-химэ ставила теперь перед псом такое же блюдо и кувшин с сакэ, как перед Сусаноо. Однажды Сусаноо, недовольно нахмурившись, хотел было отогнать пса, но Окэцу-химэ холодно взглянула на него своими красивыми глазами и упрекнула в самовольстве. У Сусаноо уже не хватало мужества убить собаку. Он опасался гнева Окэцу-химэ. И он стал есть мясо и пить сакэ рядом с собакой. А пес, словно чувствуя его неприязнь, всякий раз, как облизывал блюдо, показывал ему клыки.
И все же это было еще полбеды. Однажды утром Сусаноо пошел, как обычно, следом за женщинами на водопад. Близилось лето, в долине по-прежнему цвели персики, цветы их стояли в росе. Раздвинув руками тонкий бамбук, он хотел было спуститься к чаше водопада, где плавали опавшие лепестки, и вдруг внимание его привлекла черная собака в струях воды. Выхватив из-за пояса меч, он хотел одним ударом сразить пса, но женщины, загородив пса, не позволили ему сделать это. Тем временем собака выпрыгнула из чаши водопада и, отряхнувшись, побежала в пещеру.
С тех пор во время вечерних пирушек женщины вырывали друг у друга уже не Сусаноо, а черного пса. Захмелев, Сусаноо забирался в дальний угол пещеры и плакал там всю ночь пьяными слезами. Сердце его было полно жгучей ревности к собаке, но вся постыдность этой ревности не доходила до его сознания.
Однажды ночью, когда он сидел в глубине пещеры, обхватив мокрое от слез лицо ладонями, кто-то подкрался к нему и, обняв обеими руками, стал нашептывать слова любви. Он удивленно поднял голову и всмотрелся в лицо человека, тускло освещенное огнем масляного светильника. И тут же с гневным воплем оттолкнул его. Человек без всякого сопротивления с тихим стоном упал на пол. Это был стон похожей на обезьяну старухи, которая и спину-то как следует разогнуть не могла.
28
Оттолкнув старуху, Сусаноо вскочил на ноги, как тигр. Заплаканное лицо его было искажено гневом, а сердце кипело ревностью, возмущением и унижением. Взглянув на женщин, забавлявшихся У него на глазах с собакой, он мигом выхватил свой массивный меч и кинулся, не помня себя, в гущу копошащихся тел.
Пес мгновенно вскочил и тем избежал удара его меча. Женщины вцепились в Сусаноо с обеих сторон, стараясь утихомирить его гнев, но он стряхнул их руки и снова нацелился в собаку, на этот раз снизу.
Но меч вместо собаки вонзился в грудь Окэцу-химэ, оставшейся вырвать у него оружие. С тихим стоном она повалилась навзничь. Женщины с воплями разбежались кто куда. Стук падающего светильника, пронзительный вой собаки, звон разбивающихся вдребезги кувшинов и чаш,— пещера, обычно наполненная смеющимися голосами, была повержена в хаос, словно налетел ураган и все перемешал.
Какое-то мгновение Сусаноо стоял молча, не веря своим глазам. Потом, бросив меч, обхватил руками голову и с тягостным воплем вылетел из пещеры, быстрее стрелы, выпущенной из лука.
Бледная луна со светящейся короной вокруг испускала зловещее сияние. Деревья в лесу, выставив в небо темные ветви, стояли тихо, заполняя долину, будто в предчувствии какой-то беды. Сусаноо бежал, ничего не видя, ничего не слыша. Мокрый от росы бамбук, роняя на него влагу, тянулся бесконечными волнами, словно хотел навечно его поглотить. Иногда из бамбуковых зарослей вылетала птица и, слабо отсвечивая в темноте крыльями, поднималась на безмолвную вершину дерева...
Рассвет застал его на берегу большого озера. Оно лежало под хмурым небом, словно свинцовая плита,— ни единой волны не пробегало по его поверхности. Горы, окружавшие его, и тяжелая летняя зелень — все казалось ему, едва пришедшему в себя, наполненным вечной тоской, которую ничто не может побороть. Через бамбуковые заросли он спустился на сухой песок и, сев там, устремил взор на унылую поверхность воды. Вдали плавало несколько уток-поганок.
И тогда на него напала печаль. В Стране Высокого неба у него было много врагов, а тут — одна собака. И, погрузив лицо в ладони, он долго и громко плакал, сидя на песке.
Меж тем цвет неба изменился. Над горами, громоздившимися на другом берегу, раза два-три сверкнула зигзагообразная молния и прогремел гром. Он продолжал плакать, сидя на берегу. В бамбуковых зарослях громко прошелестел ветер, смешанный с каплями дождя. Озеро сразу же потемнело, с шумом побежали волны.
Снова прогремел гром. Горы на другом берегу подернулись пеленой дождя, но деревья вдруг зашумели, и потемневшее было озеро стало на глазах светлеть. Сусаноо поднял голову. И тут с неба на него обрушился, словно водопад, страшный ливень.
29
Гор уже не было видно. И озеро едва можно было различить в клубящихся над ним облаках. Только при вспышке молний на мгновение далеко освещались вздыбленные волны, и тут же раздавался треск грома, словно небо рвалось на части.
Промокший насквозь Сусаноо все еще не покинул прибрежного песка. Сердце его было погружено в мрачную бездну — мрачнее неба над головой. Он испытывал недовольство самим собой, потому что был осквернен. Но теперь у него не было даже сил, чтобы как-то выплеснуть свое недовольство — разом покончить с собой, размозжив себе голову о ствол дерева или бросившись в озеро. И ему оставалось лишь молча сидеть на песке под проливным дождем, как будто он превратился в разбитый корабль, бессмысленно качающийся на бушующих волнах.
Небо становилось все темнее, ураган усилился. И вдруг перед его глазами сверкнул странный светло-лиловый свет. Горы, облака, озеро — все, казалось, плавало в небесах, и сразу же раздался удар грома, словно разверзлась земля. Он хотел вскочить на ноги, но тут же повалился на песок. Дождь безжалостно поливал его распростертое на песке тело. Он лежал, не двигаясь, уткнувшись лицом в песок.
