– Ненавижу этот город, – прошипел сосед.
– А что ж вы в нем делаете?
– Что?! Живу!
– Тяжкая доля. А вы не пробовали поменять Ленинград на Конотоп?
Мятое, усталое лицо соседа выразило беспомощную покорность: он покорялся глумливости собеседника, пропаже шляпы, всем бесчисленным неприятностям, читавшимся в ранних морщинках.
– Молодец, – зло одобрил он. – Никогда никому не сочувствуй.
– Я так и делаю.
– Выпить хочешь?
– Хочу! Ты угощаешь?
Из респектабельного «дипломата» блеснула бутылка «Стрелецкой», рыжая струя зашуршала в бумажные стаканчики: бульк, бульк.
– Кх-ха…А ты что же?
– Хочу, – с сожалением подтвердил Звягин, – но не могу.
– Как это?
– Я подшит, – горестно сказал Звягин. – Месяц как из ЛТП. – И пояснил: – Лечебно-трудовой профилакторий.
– Ух ты… – без сочувствия сказал сосед. – Тогда – твое здоровье!
Переступив по песку ближе, протянул руку – несильную, нерабочую:
– Володя.
– Леня, – Звягин изобразил слабое пожатие.
– Кем работаешь, Леня?
– Да вот, устраиваюсь пока…
– Семья-то есть?
Звягин немного подумал, как бы не будучи уверен, есть ли у него семья:
– Сейчас один, – неопределенно ответил он, гримасой давая понять, что это вопрос деликатный.
– А вот у меня все есть, – безрадостно сказал Володя. – Семья, работа, квартира… Вроде есть – а вроде бы и ничего нету… Не понимаешь? Да… Ты здорово закладывал?
Достойным кивком Звягин изобразил, что да, закладывал он здорово. Володя посмотрел на него с сомнением. Подтянут, черный плащ по моде, галстук вывязан узким узлом. Подбритые виски, артистическая проседь, на жестком лице треугольный шрамик, как у прусского студента-корпоранта.
– А смотришься, как большой человек, – сообщил он результат своего осмотра.
– Внешний вид способствует трудоустройству. – Звягин остался доволен своей канцелярско-неуклюжей фразой. Прикинул, какая роль оградит его от возможности попасть впросак.
– Я ведь шофер был. Первого класса. На «скорой», – подчеркнул со значением.
– А что ж не удержался?
– Машину я разбил. Эх… Со всей бригадой, с больным, Страх! Врач через стекло наружу вылетел, больной с носилок – на фельдшера, реанимобиль в брызги… Собрали меня по частям в больнице – и на суд. Семь лет и принудительное лечение. Вот что водка делает. – Володя посмаковал чужую горесть подозрительно.
– М-да… – протянул он. – А вообще ты на шофера не похож…
Похоже, он предпочел бы собеседника более образованного. Своего, так сказать, уровня интеллигентности, или социальной принадлежности, как бы это правильнее выразиться. Звягин охотно пошел ему навстречу:
– Я раньше врачом был, – поведал он. – Первый медицинский, диплом с отличием. Аспирантуру предлагали. Да денег не хватало, ну и переквалифицировался.
– О, – сказал Володя. – Интеллигентный человек сразу чувствуется. А каким врачом? Не невропатолог случайно?
– Патологоанатом, – решил Звягин. – Знаешь – спокойнее. Никаких тебе ошибок, жалоб. Скальпель в руки – и вперед.
Володя покривился с почтительной опаской. Звягин увлеченно живописал подробности работы патологоанатома. Володя нежно позеленел и прижал рукой прыгающий кадык.
– Мы за столом все-таки, – глюкнул он утробным баритоном. – Хоть и стоя, на воздухе, но все же… – Утер лицо платком.
«Я т-тебя отучу пить дрянь. Я т-тебя отучу плакаться на жизнь!» Звягин прибавил красочных деталей. Володя сомлел и изготовился к бегству.
– Приятного аппетита, – пискнул жалобный дискант. Юная компания вокруг соседнего столика была скандализована и собирала силы для отпора.
– Простите великодушно, – прижал руку к груди Звягин. – Недавно освободился из заключения, отвык от приличного общества.
Сегодняшняя прогулка развлекла его в полной мере. Ну можно ли быть таким мальчишкой, укорил он себя. Вечно я перехватываю через край.
– Не унывай, Вовик! – попрощался он. Володя протянул клочок с номером телефона:
– Позвони в понедельник. У нас в институте, вроде, требуется шофер. Могу помочь устроиться – на первое время. – Тон был дружеский. Звягин испытал легкий укол совести.
– Спасибо. – И спросил прямо: – На что я тебе сдался? Ведь позвоню, так пожалеешь о своей общительности, отделаться от меня захочешь.
Володя смутился. Вежливость, привычная смазка в колесиках человеческих отношений, въелась в него крепко.
– Я по-человечески… – с тенью обиды сказал он. Отвернулся, поколебался недолго и запустил руку по плечо в зеленую жестяную урну, набитую просаленными бумажными тарелками и смятыми стаканчиками. Извлек оттуда свою оскверненную шляпу и принялся заботливо очищать платочком.
Из-за столиков смотрели с брезгливой жалостью. Володя старательно не замечал этого. Волосы раздувались вокруг кривой плешки. Он расправил шляпу и собрался надеть. Звягин огорченно цыкнул.
– Дай сюда! – приказал резко. Вырвал у него шляпу и, сильно размахнувшись, запустил далеко в Неву. Шляпа по высокой дуге спланировала над водой, косо коснулась свинцовой поверхности и поплыла по течению.
– Ты что?.. – растерялся Володя. Усач в белой курточке распрямился над дымящим мангалом, ожидая развития событий. По дорожке меж голых кустов шел неторопливый милиционер. Юная компания сосредоточенно следила, как шляпа вершит свой путь к Финскому заливу.
– Она тебе не подходила, – сказал Звягин. – Я выкинул, я и куплю новую. Поехали в Гостиный. – И дружески подпихнул его в спину.
На Мытнинской набережной брызнуло коротким дождем. Володина лысина заблестела. Он покорно переставлял ноги, не обнаруживая способности к сопротивлению.
– Где тебя учили так позориться, друг любезный Вова?
– Да не нужна мне никакая шляпа… – вывалился вялый ответ.
– Отчего невесел?
– А чему радоваться…
– Жизни! – закричал Звягин.
– Разве это жизнь…
– А что?
– Существование…
На втором этаже Гостиного двора Звягин придирчиво перетасовал десяток шляп. Остановил выбор на широкополом сером экземпляре, почти «борсалино». Чуть наискось водрузил на мокрую Володину голову.
– Мне не нравится, – тот скривился перед зеркалом.
– Шляпа, – наставительно произнес Звягин, – как и любой головной убор, требует умения носить ее. Девушка, в какую кассу платить?
Уже в наружной галерее Володя с раздумчивым удивлением спросил:
– Почему, собственно, я тебя слушаюсь?
– Потому что я сильнее. Это во-первых. А во-вторых – потому что ты сам этого хочешь. А вот и трамвай – прыгаем!
Втиснувшись в вагон, Володя запоздало буркнул:
– Куда ты меня тащишь?
– В самоварную напротив Юсуповского садика. По пятницам там бывают блины с медом. Для подслащения твоей жизни.
Расположившись за угловым столиком, Звягин потрогал хромированный бок самовара и сунул штепсель в розетку. Из-под сдвинутой крышки повалил пар. Звягин подержал шляпу над паром и аккуратно расправил тулью. Ребром ладони осторожно вмял два желобка по бокам. Затем распарил гнутые кверху поля и слегка загладил спереди, так что в профиль образовалась плавная, как лекало, дуга.
– Нравится теперь? Носи на здоровье. – Володя, обставленный блинами с медом, блинами со сметаной, блинами с творогом и блинами с мясом, наблюдал за его манипуляциями.
– Больно лихо, – усмехнулся он. – Мне не по возрасту.
– А какой твой возраст?
– Сорок…
– В таком возрасте офицеры в десанте с парашютами прыгают и марш-броски бегают.
– Я не десантник.
– Это точно. Ты самоходная книга жалоб без предложений. – Володя бережно положил шляпу на скамью.
– Я средний человек, – сказал он. – А знаешь, что такое средний человек? Это тот, кто проживает свою жизнь только до середины. А дальше – жизнь продолжается, а судьба уже кончена… Понимаешь?
– Понимаю, – лениво согласился Звягин. – Я тебя, среднего человека, насквозь вижу. Институт, в который ты поступил не от большого призвания. Работа, которая и без тебя будет делаться. Квартира, в которую тебя после работы ноги не несут. Жена, от которой ты заначиваешь рубли и врешь о вечерней занятости. Так?
«Что ж ты такой несчастный, бедолага? Кто ж тебе виноват? Ну, изливай свою душу случайному знакомому… И ведь не хотел я его слушать! Жалко стало?»
Негромкий гомон висел в низком полуподвале. Журчал чаек из самоварных краников. Володя пригорюнился и померк. Звягин буквально слышал, как со скрипом раскрывается заскорузлая скорлупа, обнажая неприкаянную душу.
– Почти каждый человек к сорока годам понимает, что жизнь не удалась, – произнес Володя. – Мечтается в юности о свершениях, о большой судьбе… О счастье.
И ведь до какого-то периода – все хорошо! Жизнь еще не разменяна, не растрачена, будущее принадлежит тебе, любую ошибку не поздно исправить. Поступил в институт – с первого захода. Веселье, друзья. Девочки, танцы, споры до утра… По театрам бегали, на выставки очереди выстаивали, в студенческом научном обществе занимались.
