Дон-Коррадо де Геррера - Гнедич Николай Иванович

А! милостивый государь! это-то ваше царское награждение? Слушайте, народы: это злодей, варвар, человекоубийца, братоубийца! А вот в этой башне есть темный погреб; там держал он своего отца и морил его голодом.

Инфант

Так, в этой башне морил он отца своего голодом. Вот он, вот божественный старец!

Глава 14

Вдруг из средины толпы является поддерживаемое солдатами страшное изображение, едва-едва имеющее человеческий образ; один клок серебристых волос покрывал его голову; вместо глаз видны были одни светящиеся ямы, над которыми висели длинные седые брови; губы его были сморщены, и сквозь отверстие светился ряд желтых зубов. Это несчастный престарелый Жуан, уморенный голодом от своего сына Дон-Коррада.

Все предстоящие отступили от ужасу. Олимпия и Инфант с благоговением подходят к нему; первая бросается пред ним на колени и с слезящими глазами целует руки его. Дон-Риберо подходит к Жуану, смотрит на него — и сердце его раздирается, сердце его обливается кровию.

— Посмотрите! — говорит он. — Вот несчастный Жуан, сделавшийся жертвою лютости Коррада. Посмотрите! Это отец, убитый сыном. Так, убитый! Видите ли? Едва-едва подымается грудь его, губы его дрожат, трепещут, из померкших глаз его катится слеза. Видите ли? И кто не отступит, кто не содрогнется, кто не осыплет проклятиями бесчеловечного сына?

— Проклятия, всякие проклятия да посыплются на главу его! — вскрикивает Риберо.

— Проклятия, ужасные проклятия да преследуют его до самого ада! — все предстоящие несколько раз повторяют.

— О, замолчите! — говорит Жуан. — О, до чего я дожил! — говорит он и вырывает последний клок седых волос своих. — Горе, горе мне! Горе отцу, слушающему, как клянут сына его! Еще, еще одна минута, еще одно слово — и чаша страданий моих полна. Если вы человеки... Риберо, Риберо! Что я сделал тебе? Люди, что я сделал вам? За что вы так жестоко, без пощады, без малейшей пощады терзаете родительское мое сердце? Замолчите! Дайте мне спокойно перевести дух.

Молчание.

Невинная в душе своей Олимпия, супруга сына моего, дочь моя. Подойди ко мне сюда, сюда! В первый раз вижу тебя — и в первый раз душа моя чувствует радость такую, какую почувствую на небесах. Обними меня, приложи свои губы к моим, чтобы я мог отраднее прочесть последнюю мою молитву.

— Отец небесный, помоги мне! — говорит Олимпия. — Я так истощилась, так ослабела, дай силу перенести это! — Она подходит к Жуану, с трепетом наклоняется к нему и целует его в губы. — Праведный старец, благослови меня рукою отца!

Олимпия получает благословение, еще раз целует его и отступает. Риберо падает на колени, целует Жуана и отступает.

— Теперь, — говорит Дон-Жуан, — теперь дайте мне собраться с силами, чтобы взглянуть на сына — и умереть!

— Вот он — вот смерть твоя! — говорит Дон-Коррадо и с странною радостию бросается к нему и с бешенством прижимает его к груди своей. Его отрывают, и Жуан падает мертв.

Все люди затрепетали, все люди, поднявши вверх руки, не могли произнести ни одного слова.

Дон-Коррадо бросается к Олимпии. Она отскакивает от него с ужасом и говорит:

— Прочь, прочь, крокодил! Беги, отцеубийца! Беги в ужасную пустыню, к диким зверям, прохлаждающим свои челюсти кровию человеческою! Беги сих мест! Сядь на развалинах — смотри на опустошение, на лиющуюся кровь, смотри на громады тел, смотри на дело рук своих, на дело, превосходящее дела духов злобных, отверженных неба! Так, твои дела предадутся в роды родов, и человечество будет трепетать от ужасу, будет клясть природу, произведшую такое чудовище. Беги отсюда, отцеубийца!

— Смерть! смерть мне! — кричит Коррадо. — Дьяволы! перехватите глотку, скорее, скорее! Я ваш! Вооз, перехвати мне глотку!

— Нет, — говорит Дон-Риберо, — нет, гнусный убийца! Смерть, смерть жестокая, смерть поносная^[96] ожидает тебя — колесование!

— Колесование, колесование? — закричал Коррадо. — Сатана, как же ты злобен, как хитр! Радуйся, радуйся! Я слышу призыв твой, слышу его, но радуюсь: ха-ха-ха! Не я один пойду к тебе, с тобою, мой душеприказчик! — сказал он с зверским видом, бросившись на Вооза. — Я повлеку тебя вместе с собою.

— И без тебя, и без тебя сыщу я дорогу! — сказал Вооз с злобною улыбкою.

Дон-Риберо

Ступай, злодей! отдай отчет в страшных делах правосудному Богу.

Олимпия

Ступай, братоубийца!

Инфант

Ступай, отцеубийца!

— Ступай, ступай! — закричали все.

— О! дайте мне нож, — закричал Дон-Коррадо, — люди, дайте! Или, кто пронзит меня насквозь, тому я откажу замок, имение, деньги, всё, всё. Дайте, дьяволы! — Его и Вооза связывают, кладут в повозку и увозят.

Неизобразимы мучения и ужасы, терзавшие пред смертию сердце Коррада. Души убитых пробудились и усугубляли его мучения. Не могши сносить оных, он собственными руками хотел удавить себя. С посиневшим лицом, с кровавыми глазами, с одеревеневшими около горла руками застали его — и успели возвратить ему жизнь. Дивитесь же, напротив, хладнокровию другого злодея — Вооза. Пред самою смертию, когда инквизитор увещевал его, он шутил и смеялся. В самую даже минуту, когда вели его на место казни, он шуточным образом прощался с народом. Но отвратим взор от болезненной картины колесования Коррада. Кому не известна страшная инквизиция! Скажем только, что земля наконец освободилась от чудовища с его наперсником.

Добрый Инфант не обманулся в сладкой своей надежде. Добрый Инфант не напрасно сберегал деньги, данные ему Дон-Жуаном, — он отдал их Дон-Риберу, своему сыну. Как билось отцовское его сердце, когда он узнал, что благородный Риберо сын его.

Дон-Риберо, подобно несчастному, носимому долгое время по влажной стихии и объемлющему наконец берег, куда выбросила его спасительная волна, подобно ему, Дон-Риберо повергся в объятия Инфанта, сын повергся в объятия отца.

Правительство, узнавшее важные услуги Дон-Рибера и умеющее ценить их, наградило его достойным образом. Правительство также уважило несчастия, претерпенные Олимпиею.

Наконец Дон-Риберо положил оружие к ногам Олимпии. Любовь обезоружила его. Олимпия отдала ему свою руку свою и все свои несчастия забыла в объятиях своего избавителя — в объятиях чувствительного Рибера. Олимпия, Риберо и Инфант живейшим образом ощутили силу беспрестанно пекущегося о нас Промысла. Они жили все вместе, и жизнь их была подобна тихому маю, помрачаемому иногда легкими облаками; жизнь их текла как чистый ручей, мутящийся иногда от дождевых капель.

КОНЕЦ

ДОПОЛНЕНИЯ

Н. И. Гнедич

МОРИЦ,

или

ЖЕРТВА МЩЕНИЯ

Его

превосходительству,

тайному советнику, сенатору,

и разных орденов кавалеру,

Ивану Владимировичу

Лопухину^[97],

милостивому государю

усерднейше подносит

Н. Г-ъ.

ЛЮ-