людей его калибра там было предостаточно возможностей проявить себя, пусть и в мелочах. Ломак стал ждать случая. Случай представился; Ломак не упустил его, привлек благосклонное внимание грозного Фукье-Тенвиля [27] — и тем самым заручился местечком в тайной полиции.
Тем временем гнев Данвиля остыл; к нему вернулось чутье, которое до сих пор служило ему верой и правдой, и он послал за своим разжалованным слугой. Он опоздал. Ломак уже занял настолько высокую должность, что вполне мог отказать Данвилю, более того, даже подставить его шею под гильотину. Хуже того, Данвиль начал получать анонимные письма с предупреждениями, что ему следует, не теряя времени, доказать свой патриотизм, принеся существенную для него жертву, и вдобавок заставить замолчать свою мать, чья безрассудная откровенность вскоре может стоить ей жизни. Данвиль хорошо знал ее и понимал, что есть лишь один способ спасти ее, а значит, и себя. Мадам Данвиль наотрез отказывалась уезжать за границу, но теперь он настоял, что она должна воспользоваться первой же возможностью покинуть Францию до наступления более спокойных времен, — и он, Данвиль, обеспечит ей эту возможность.
Скорее всего, мадам Данвиль предпочла бы десять раз рискнуть жизнью, лишь бы не повиноваться сыну, но не отважилась ставить под угрозу и его — и ради него уступила. Данвиль обеспечил ей все необходимые бумаги и разрешения, позволившие ей покинуть Францию через Марсель, — часть он добыл благодаря тайным рычагам, часть беззастенчиво подделал. Но и тогда мадам Данвиль отказывалась уезжать, пока не узнает, каковы у ее сына планы на будущее. Данвиль показал ей письмо, которое намеревался передать самому Робеспьеру [28]: в этом письме он защищал свой опороченный патриотизм и возмущенно требовал, чтобы ему позволили обелить свою репутацию, а для этого предоставили должность, пусть и самую скромную, при ужасном Триумвирате, который тогда правил Францией, точнее, терроризировал ее. Вид этого документа успокоил мадам Данвиль. Она попрощалась с сыном и отбыла наконец в Марсель в сопровождении преданного слуги.
Отправляя письмо в Париж, Данвиль хотел просто оправдаться, выставив напоказ свой патриотизм. Поэтому он был просто потрясен, получив ответ, где его ловили на слове и вызывали в столицу, чтобы он занял там должность при существующем правительстве. Выбора не было — пришлось повиноваться. И Данвиль поехал в Париж, взяв жену с собой, — в самое пекло. К этому времени они с Трюденом уже открыто враждовали, и чем больше тревоги и опасений мог Данвиль вызвать у шурина, тем ему было приятнее. Трюден, верный себе и своей любви, поехал за ними — невзирая на опасности, невзирая на препятствия; и история недолгого пребывания супругов Данвиль в Париже стала и его историей.
Данвиль был изумлен, когда его предложение об услугах оказалось принято, и еще сильнее поразился, когда обнаружил, что отведенная ему должность — это место суперинтенданта в той самой тайной полиции, где работал агентом Ломак. Робеспьер и его соратники оценили своего верного приверженца по заслугам: у него было достаточно денег и достаточно влияния в провинции, чтобы стать предметом пристального интереса. Они знали, в чем ему не следует доверять и какую пользу он может принести. Дела тайной полиции были теми самыми делами, для которых отменно подходил человек хитрый и беспринципный, а присутствие рядом Ломака обеспечивало, что Данвиль будет без устали применять свою хитрость на службе государству. Нет лучше шпиона, которого можно приставить к заподозренному хозяину, чем уволенный слуга. Так и получилось, что в парижской тайной полиции и в правление Террора прежний хозяин Ломака номинально остался его хозяином, и в глазах общества он был суперинтендантом, перед которым Ломак церемонно отчитывался, а на самом деле — подозреваемым, за чьими мельчайшими оговорками и оплошностями Ломаку было официально поручено следить.
И теперь, когда Ломак в одиночестве задумался обо всех переменах и несчастьях последних пяти лет, его лицо становилось все мрачнее и печальнее. Часы на церкви по соседству пробили семь, и он очнулся от воспоминаний. Аккуратно сложил в стопку беспорядочную груду бумаг на столе, посмотрел на дверь, словно ожидал кого-то, а затем, убедившись, что он по-прежнему один, вернулся к тому особому документу, который вызвал у него длинную цепочку горьких мыслей. На бумаге было несколько шифрованных строчек, и они гласили:
«Как вам известно, ваш суперинтендант Данвиль на прошлой неделе взял отпуск с целью отправиться в Лион по личным делам, и его ждут обратно не раньше чем через день-два. Пока его нет, проследите за Трюденом. Соберите все улики и будьте готовы действовать в любую минуту. Не покидайте кабинет, пока не получите новых вестей от меня. Если у вас есть экземпляр секретных указаний касательно Данвиля, которые вы составили для меня, отправьте их мне домой. Я хочу освежить их в памяти. Ваше письмо сожжено».
На этом записка обрывалась. Ломак сложил ее и со вздохом убрал в карман. Он крайне редко позволял себе подобные проявления чувств. Затем он откинулся в кресле и нетерпеливо побарабанил пальцами по столу. Тут в дверь осторожно, негромко постучали, и в кабинет бесшумно вошли и выстроились вдоль стены человек восемь-десять — очевидно, опытные сотрудники нынешней французской инквизиции.
Ломак кивнул двоим из них:
— Пикар и Маглуар, подойдите и сядьте за стол. Вы мне понадобитесь, когда я отпущу остальных.
С этими словами Ломак раздал остальным запечатанные бумаги, внеся их в книгу учета, и те молча приняли их, поклонились и разошлись. На сторонний непредубежденный взгляд они были словно конторские служащие, получившие от торговца документы на доставку груза. Кому могло прийти в голову, что так спокойно, так тихо, с такой безмятежностью конторской рутины происходит обмен доносами, ордерами на арест и смертными приговорами, что так из обреченных людей готовят очередную трапезу для всепожирающей гильотины?
— Принесли записи? — спросил Ломак двоих за столом, когда дверь закрылась. (Те ответили утвердительно.) — Пикар, вы согласно распоряжениям начинали работу по делу Трюдена; приступайте к чтению. Доклады я разослал, но нам стоит еще раз пересмотреть улики с самого начала, чтобы ничего не упустить. Если придется вносить поправки, надо сделать это сейчас. Читайте, Пикар, и постарайтесь не терять времени!
Получив это распоряжение, Пикар достал из кармана несколько длинных узких листков бумаги и начал читать:
— Протокол об уликах по делу Луи Трюдена, подозреваемого по доносу гражданина суперинтенданта Данвиля во враждебности к священному делу свободы и в неприязненном отношении к власти народа. Первое. За подозреваемым ведется слежка, в результате которой выявлены следующие обстоятельства. Дважды видели, как он ночью ходит из своего
