— Полагаю, что да, — многозначительно произнес Адам. — Все так и есть, могу подтвердить. В ней есть несколько фраз, которые ты, Амалия, обронила на вечеринке у нашего коллеги. Конечно, в другом контексте.
— Не собираетесь ли вы убедить меня, что я являюсь соавтором? — усмехнулась Амалия.
— А в самом деле, почему бы тебе не попробовать писать? — спросил Адам. — Ты наблюдательна, обладаешь фантазией и хорошим вкусом…
— Это то, что осталось от живописи. Все это необходимо в искусстве. Умение наблюдать, подмечать типичное необходимо в любом виде искусства.
— Вот именно, — обрадовался Адам. — Как раз это я и старался объяснить десятиклассникам.
В учительскую вошла преподавательница биологии:
— Клянусь, что больше не буду затягивать уроки за счет перемен. Где журнал седьмого «А»? Идемте, коллеги. Звонок на урок уже звонил.
* * *
Амалия замещала заболевшую учительницу в третьем классе. «Интересно, как я справлюсь с этими малышами?» — думала она, рассматривая любознательные, с широко раскрытыми глазами мордашки приветствующих ее учеников. Амалия улыбнулась и разрешила всем сесть. Затем нарисовала на классной доске незамысловатую, но выразительную сценку — девочка играет в мяч. До учительницы донесся восхищенный шепот детей. Тогда она нарисовала щенка, прыгающего за мячом. Появившийся в картинке новый персонаж вызвал у детей бурю восторга. Амалия почувствовала, что заинтересовала детей. Она повернулась к классу и сказала:
— А сейчас перерисуйте эту сценку в свои альбомы.
Дав задание детям, Амалия задумалась. Как отнесется к приглашению Джеорджеску-Салчии Нуку? Понравится ли ему круг гостей? Не надоедят ли нравоучительные тирады Адама? Как он воспримет наивных Лию и Мию, которые боготворят своих кумиров и готовы верить каждому их слову?
Перед глазами Амалии опять всплыли эпизоды первой вечеринки на квартире Иона Джеорджеску-Салчии. Как цветисто, пафосно, многое гиперболизируя, говорил режиссер Дома культуры!
— У нас, интеллектуалов, — произносил он, будто взвешивая слова и картинно вышагивая вокруг стола, — специфический круг интересов: спектакли, редкие книги… — Он взял с книжной полки альбом с репродукциями Боттичелли и, помахав им над головой, продолжал вещать: — Такие вот, как эта, радующая глаз полиграфическим исполнением. Я хочу привести один пример. Год назад пришла в театральную труппу Дома культуры девушка. Возможно, вы ее знаете… У нее отец разводит нутрий.
— Знаю я этого отца. Он нажил на шкурках нутрий целое состояние, — иронически заметил Адам. — Купил себе автомобиль «Дачия», облицевал дом керамической плиткой…
— Ну и что с того, что у него есть деньги? Он столького не понимает. Дочери запретил играть в спектакле. Сказал, что не для того ее растил и воспитывал, чтобы она стала артисткой. Вы бы слышали, каким тоном он произнес это слово — «артистка»!
— Тогда почему мы не принимаем героя, которого предложил в своем рассказе Ион? Как ни совершенствуй, не модернизируй общество, людей с отсталыми взглядами еще хватает. Только если раньше ретроград ходил в традиционной одежде — шароварах и каракулевой шапке, то сегодня он восседает за рулем собственного автомобиля и запрещает дочери появляться на сцене. И не стоит надеяться, что этот человек со временем изменится. Внешне — может быть, но внутренне он останется таким же ограниченным, испытывающим страх перед прогрессом. На мой взгляд, это разновидность паразита: они пользуются благами прогресса, но не дают ему ничего взамен. Хорошо, что ты, Ион, не попытался показать эволюцию своего героя. Такие люди, как он, не развиваются, их косность является своего рода символом…
— Я об этом не думал, когда писал, — признался улыбаясь Ион Джеорджеску-Салчия. — Просто понадобился антипод главному герою.
— Удачно, весьма удачно получилось, — подтвердил режиссер. — Я, дорогие мои друзья, вижу его словно наяву: корректный, но сухой, неспособный глубоко чувствовать, переживать, в то время как главный герой — человек спортивного склада, современный, разносторонне развитый…
— Не надо увлекаться, — остановил его Адам, — мы и так ушли от основной мысли. Я считаю, что любой персонаж литературного произведения есть нечто большее, чем просто человек. Он олицетворяет собой идею, отражает в какой-то мере действительность.
— Две действительности, если принимать во внимание и антипод…
— В таком случае писатель должен уметь раздваиваться, перевоплощаться то в одного, то в другого?
Джеорджеску-Салчия улыбнулся:
— Я с этим не согласен. Когда я создаю отрицательный персонаж, я не отождествляю себя с ним. Сначала надо добавить черной краски, представить его читателю в самом невыгодном свете, сделать его противным. А в конце необходимо сделать так, чтобы он понес за все наказание, хотя в жизни не всегда так получается.
— Литература должна создавать образцы для подражания, — заключил Адам, — помнить об этической стороне.
— А как же с нашими героями? — спросила не то Лия, не то Мия (Амалия не могла припомнить, кто из них). — Если задачей литературы является утверждение справедливости, то зачем им расставаться?
— Иначе нельзя, — ответил Джеорджеску-Салчия. — Для другого финала потребуются другие герои.
Амалия внимательно следила за ходом дискуссии и слышала отголоски тех горячих споров, которые они вели когда-то в институте. Как правило, эти споры начинались на лекциях по теории искусства и продолжались во время перерывов в институтских коридорах, где воздух становился сизым от сигаретного дыма, а после лекций — в сквере, расположенном рядом. Алек обычно в споры не вступал, и все к этому привыкли, поскольку знали, что он претендует на роль судьи, подводящего итог, словно именно он владел истиной в последней инстанции. Амалия припомнила его любимую фразу: «Художник вкладывает частичку своей души, даже если рисует ломтик арбуза на блюде».
Решив взять на вооружение тактический прием Алека, Амалия изложила свою точку зрения в конце дискуссии.
— Я не хочу спорить с автором, — не спеша, словно взвешивая каждое слово, заговорила она, — но думаю, что даже самый отрицательный персонаж несет в себе частицу личности автора. Когда наделяешь персонаж какими-то чертами, пытаешься объяснить его суть, невольно одалживаешь ему что-то из своих взглядов на жизнь, оценок, чувств, даже если образ мыслей и чувства персонажа носят откровенно негативный характер. Вспомните, как выглядят августейшие особы на полотнах классиков. В первую очередь бросается в глаза надменное выражение лица, так как заказчик обычно требовал придать ему горделивый вид. Однако художник, нередко чересчур акцентируя эту черту, невольно делал ее негативной. Недаром говорят, что слишком хорошо — враг хорошего. Если преувеличить в стиле орнаментальность, то получается слишком высокопарно, что способно вызвать лишь усмешку. Но попробуем в равной степени реалистично отразить все, в том числе и детали, не выделяя ни одну из них, и мы получим всего-навсего фотографическое изображение, то есть именно то, чего панически боится настоящий художник.
— Ну, коллега, вы меня изумляете! — воскликнул Адам. — Умозаключение более чем достойное внимания. Вы, наверное, увлекаетесь теорией искусства.
— Почитываю иногда, — скромно ответила Амалия.
— Не только читаешь, но и здорово разбираешься, — вступил в разговор Джеорджеску-Салчия. — Надо бы почаще проводить такие дискуссии.
— Товарищеские дискуссии оттачивают ум и обостряют чувства, — подхватил преувеличенно эмоциональным тоном режиссер. — Нас заедает повседневность, и мы не находим времени для общения…
Сейчас, сидя за кафедрой и наблюдая, как вдохновенно трудятся, срисовывая картинку с доски, третьеклашки, Амалия размышляла, понравятся ли Нуку такие дискуссии. Ей хотелось, чтобы все повторилось, как на предыдущей встрече. Как отличался этот интересный обмен мнениями от пустых разговоров в учительской о непослушных учениках, о ценах на мебель, о недостатках директора… Что ж, приглашение на субботу поступило ко времени. Нуку сам поймет, почему ей понравилась вечеринка…
* * *
Когда Амалия вернулась домой, то увидела, что Нуку сидит в пижаме на коврике, сложив ноги по-турецки, а рядом лежит разобранный торшер, который давно не работал. Нуку был поглощен ремонтом. Похоже, ему доставляло удовольствие собирать эти винтики, соединять обрывки проводов.
— Ты уже проснулся? — удивилась она.
— И даже успел сделать кое-что полезное. Когда еще представится случай целый день побыть дома? А этот торшер меня уже давно раздражает.
— Ну и как, исправил?
— Для такого специалиста, как я, это не составило труда, — пошутил Нуку, поднимаясь с ковра. — Если бы ты пришла минут на десять попозже, торшер был бы уже собран.
