Я кланяюсь и многократно говорю обоимъ мерси, и что теперь все въ порядкѣ. Длиннобородый, повидимому, одинъ изъ высшихъ желѣзнодорожныхъ служащихъ, онъ вытаскиваетъ изъ кармана множество печатныхъ бумагъ и даритъ кондуктору таксу билетовъ.
Ландшафтъ до жалости бѣденъ, — все сожжено и погребено подъ песками пустыни и степи. Нигдѣ нѣтъ лѣса. Мы пріѣзжаемъ на станцію Акстафа, гдѣ есть буфетъ. Меня все время мучила лихорадка, и я пилъ пиво, слабое русское пиво, чтобы утолить свою жажду, но такъ какъ пиво горячило, то я и перешелъ на кавказское вино. Вино это походило вкусомъ на извѣстный сортъ итальянскаго вина и въ данную минуту великолѣпно мнѣ помогало. Но это лишь на одну минуту. Потомъ мнѣ снова стало хуже. Мнѣ бы должно было, по-настоящему, пить чай. Не напрасно забираютъ съ собою туземцы даже на желѣзную дорогу свои чайники и цѣлый Божій день возятся со своимъ чаепитіемъ.
Въ Акстафѣ я ударился въ другую крайность и сталъ пить воду, воду изъ рѣки Куры. Это было какъ разъ противоположное тому, что бы мнѣ надо было дѣлать. Говорятъ, кто хоть разъ напился изъ водъ Куры, тотъ вѣчно будетъ тосковать по Кавказу.
Наступаетъ вечеръ. Пассажиры всѣ вышли, мы одни. Кондукторъ такъ мало понимаетъ по-французски, что считаетъ насъ за французовъ. Со времени союза въ Кронштадтѣ во всей странѣ царитъ большое расположеніе къ намъ, французамъ. Кондукторъ сообщаетъ намъ, что мы можемъ удержать купэ для однихъ себя на всю ночь, онъ просто-на-просто запретъ нашу дверь. И, хотя онъ и дѣлаетъ это не безъ нѣкоторой надежды ни признательность, онъ все же проявляетъ не мало природнаго добродушія.
Мы слышали потомъ, какъ кондукторъ всю ночь, словно стражъ, оберегалъ нашу дверь съ цѣлью помѣшать какому-то контролеру, или Богъ вѣсть еще кому, войти къ намъ. Весьма внушительно кто-то требовалъ отворить дверь, но кондукторъ просилъ за насъ и упорно напиралъ на то обстоятельство, что мы французы, а у меня сверхъ того и лихорадка. И дверь осталась запертою. Мы могли бы спокойно спать, если бы не мѣшали ужасные клопы. Какъ только началъ немного заниматься день, я покинулъ купэ.
Разсвѣтъ и лунное сіяніе, прохладно и тихо.
Равнины, безконечныя равнины, безъ признака деревьевъ. Что-то справа отъ насъ кажется мнѣ озеромъ, но это не озеро. Часъ за часомъ тянется оно безъ всякой перемѣны вдоль нашего пути, — это солончаковая степь. Оттуда, издали, вѣроятно, и то мѣсто, по которому мы ѣдемъ, кажется озеромъ. Становится свѣтлѣе. Соль глыбами лежитъ по всей степи. Соль священна. Даже и соль есть въ этой чудесной странѣ! Отсюда въ былыя времена перевозили этотъ драгоцѣнный товаръ маленькими мѣшками въ Багдадъ и даже въ Индію. Не расточай соли, соль священна. У Леонардо да Винчи Іуда опрокидываетъ солонку и, какъ извѣстно, Іудѣ плохо пришлось. Евреи повсюду толкуютъ о соли, начиная отъ книгъ Моисея, и вплоть до посланій къ Коринфянамъ, — всѣмъ народамъ она въ равной мѣрѣ дорога и священна. Въ Тибетѣ же она была даже болѣе дорога, чѣмъ священна, тамъ употребляли ее въ формѣ пирожковъ, какъ деньги.
Солончаковой степи намъ еще никогда не приходилось видѣть.
Здѣсь увидѣли мы также впервые караванъ верблюдовъ. Животныя выступаютъ гуськомъ, одно за другимъ, ихъ двадцать штукъ, съ тяжелой ношей на спинѣ, они идутъ по степи раскачивающимся, равномѣрнымъ шагомъ. Двое изъ погонщиковъ, состоявшихъ при караванѣ, идутъ сзади, другіе ѣдутъ, высоко-высоко сидя на спинѣ верблюдовъ. Ни одного звука не доносится къ намъ отъ каравана. Молча и торжественно совершаютъ животныя и люди свой походъ къ югу, къ Персію.
Половина седьмого утра. Баку раскинулся, окутанный цѣлымъ облакомъ бѣлой пыли. Все здѣсь принимаетъ бѣлый или сѣрый оттѣнокъ, известковая пыль ложится на людей и животныхъ, на оконныя стекла и на немногочисленныя растенія и кусты въ паркѣ. Все кругомъ кажется какимъ-то сумасшедшимъ міркомъ, въ которомъ все бѣло. Я пишу по пыли буквы на доскѣ стола въ гостиницѣ, но черезъ нѣсколько минутъ онѣ уже снова завѣяны пылью и сравнялись съ прочею поверхностью.
А затѣмъ вонь масломъ по всему городу! Она повсюду, на улицахъ и въ домахъ; масло примѣшивается къ вдыхаемому воздуху, и раньше, чѣмъ хотъ сколько-нибудь привыкнешь къ этому, непремѣнно начнешь неумолимо кашлять. Масло соединяется также и съ пылью на улицахъ, а при вѣтрѣ, что бываетъ здѣсь почти постоянно, напоенная масломъ пыль оставляетъ жирныя пятна на платьѣ. Баку самый непривѣтливый изъ всѣхъ посѣщенныхъ нами городовъ, хотя мы и видѣли тамъ Каспійское море.
Въ Баку приблизительно 135.000 жителей; это важнѣйшій торговый пунктъ на Каспійскомъ морѣ. Внизу, въ гавани, царитъ оживленное движеніе кораблей, лодокъ, желѣзнодорожныхъ поѣздовъ и всякаго рода паровыхъ машинъ. Странное впечатлѣніе производитъ, когда видишь среди этой современной сутолоки передъ каждымъ амбаромъ цѣлые ряды верблюдовъ, лежащихъ на землѣ и ожидающихъ очереди принять свой грузъ товаровъ. Взглядъ верблюда иногда принимаетъ своеобразное, злобное выраженіе. Однажды верблюда принудили встать, когда онъ былъ лишь наполовину нагруженъ, а затѣмъ снова лечь. Животное повиновалось, но со взглядомъ, въ которомъ зажглась жажда мести. Онъ заскрипѣлъ своими большими желтыми клыками, а темные глаза его стали жестки и бѣшены. Тогда онъ получилъ ударъ по мордѣ и закрылъ глаза. Наблюдая за нимъ дальше, я увидѣлъ, что онъ пріоткрылъ глаза и слѣдилъ за своимъ мучителемъ съ лукавымъ выраженіемъ.
Намъ хотѣлось осмотрѣть Черный городъ, предмѣстье Баку, центръ всѣхъ керосиновыхъ фирмъ. Насъ везетъ персіянинъ; здѣсь всѣ извозчики персіяне. Они дьявольски ѣздятъ, и такъ какъ немыслимо ихъ вразумить, а они не понимаютъ жестовъ и просьбъ христіанина пощадить лошадей, то остается только одно: сидѣть смирно. Или, пожалуй, выйти вонъ изъ экипажа.
Я выразилъ нашему извозчику съ помощью самыхъ ясныхъ жестовъ, что лошади — созданія, подобныя намъ, что по новѣйшимъ изысканіямъ есть у нихъ даже душа, а потому онѣ очень близко подходятъ къ человѣку; но дьявольскій персіянинъ осмѣялъ меня и мои западныя теоріи и продолжалъ гнать дальше и везти насъ по направленію къ Черному городу то на одномъ, то на другомъ колесѣ. Тогда заставили мы его остановиться, расплатились и стали поджидать парового трамвая. Не воображаете ли вы, что извозчикъ извлекъ какую-нибудь нравственную пользу изъ этого урока. Ни слѣда! Онъ достаточно часто возилъ «англичанъ» и зналъ, что они подвержены сплину. Онъ принялся завтракать на козлахъ. Вытащилъ изъ экипажнаго кузова пару ломтей пшеничнаго хлѣба и кисть винограда, онъ сталъ поперемѣнно кусать то отъ того, то отъ другого. Мы невольно подумали о кучерахъ въ нашемъ дорогомъ климатѣ, требующемъ мясной пищи.
Паровой трамвай довезъ насъ до мѣста назначенія. Черный городъ весь перерѣзанъ подъ землей трубами, по которымъ течетъ масло. Нашъ вагонъ проходитъ надъ небольшими маслянистыми прудами, которые вырываются изъ-подъ земли и отливаютъ самыми красивыми металлическими оттѣнками. Здѣсь запахъ еще гораздо хуже, чѣмъ въ самомъ городѣ. Какъ ни песчана и пропитана масломъ здѣсь почва, все же подлѣ нѣкоторыхъ человѣческихъ жилищъ виднѣются небольшіе садики — въ отличіе отъ цѣлыхъ озеръ керосина, которыя случалось мнѣ видѣть въ Пенсильваніи. Люди здѣсь были одѣты, и бѣдные, и богатые безъ разбора, всѣ въ шелку, въ персидскомъ сырцовомъ шелку.
Мы спросили, гдѣ торговый домъ Нобеля, и это произвело аналогичное тому впечатлѣніе, какъ если-бы кто-нибудь, находясь въ Христіаніи, спросилъ, гдѣ дворецъ. Мы разыскали здѣсь нашихъ спутниковъ во время желѣзнодорожнаго переѣзда по Россіи, инженера и его семью; домъ ихъ былъ красивъ и уютенъ, у нихъ былъ позади дома и садикъ, въ которомъ хозяйка сама насадила акаціи. У этихъ милыхъ людей было прекрасно, но все-таки иногда приходилось запирать окна, когда вонь на улицѣ дѣлалась черезчуръ сильна. А, надо признаться, что было тяжело сидѣть съ закрытыми окнами въ такую жару. Инженеръ каждый годъ страдалъ отъ кавказской лихорадки; она покидала его на время лѣтнихъ каникулъ, проведенныхъ дома, въ Финляндіи, и снова онъ ею заболѣвалъ, какъ только возвращался въ Баку. Наоборотъ, жена его, родившаяся здѣсь, находилась вполнѣ въ своей стихіи и съ нѣжностью защищала свой Баку.
Инженеръ водилъ меня по многочисленнымъ дворамъ, мастерскимъ и конторамъ громаднаго торговаго дома. У фирмы есть свои собственныя кузницы, литейныя, плотничныя, образцовыя столярныя мастерскія и чертежныя залы. Здѣсь на службѣ находится много финляндцевъ, шведовъ и датчанъ. Инженеръ водилъ меня также и по фабрикамъ. Печи были здѣсь такія страшныя, что я былъ совсѣмъ ошеломленъ. Жара достигала 400 градусовъ. Воздухъ доведенъ былъ до степени бѣлаго каленія, и этотъ безумный жаръ вылеталъ изъ отверстія печи со свистомъ, похожимъ на шумъ колесъ. Я поспѣшилъ къ двери, преслѣдуемый этимъ бѣлымъ свистомъ, и остановился только въ мастерской, гдѣ снова могъ по-человѣчески видѣть и слышать.
