так дороги!» Тут Гаврилов виновато улыбнулся, пожал плечами и бросил быстрый, но удовлетворённый взгляд на свои последние приобретения: они расположились на центральной полке шкафа стройно, корешок к корешку, словно бравая гвардейская шеренга. Книжное войско, построенное в боевые порядки, было готово к сдаче кандидатского минимума и защите диссертации.
«Большое спасибо за своевременно оказанную помощь, – продолжил Гаврилов вежливый монолог, снова обратив взор к молчаливому телефону, – благодарю за консультацию и моральную поддержку». Он вытянулся по стойке смирно, ударил одной голой пяткой о другую и, приложив к груди кисть правой руки, почтительно кивнул. К органам государственного контроля он всегда относился с должным уважением и даже трепетом, проще говоря, с суеверным страхом. Но сегодня, по случаю выходного дня (ну и, конечно, при условии, что за ним никто не наблюдает), Гаврилов разрешил себе чуть-чуть попаясничать.
Закончив короткую благодарственную речь, он присел к письменному столу, вытянул худощавые ноги, безвольно опустил руки, откинулся на спинку стула, запрокинул голову, закрыл глаза и стал внушать себе блаженное чувство сытости с ещё большим старанием, чем в предыдущие дни.
Трудно предположить, чем бы обошёлся малоопытному экономисту обед в выходной день без внеочередного сеанса аутотренинга. Однако с помощью современных достижений психоанализа и парапсихологии сосредоточенный Гаврилов смог свести процесс воскресного чревоугодия к весьма скромной трапезе, состоящей из пакета молока и батона белого хлеба. Какое-то время эти последние жалкие участники повстанческо-продуктового сопротивления отчаянно пытались вести партизанскую борьбу с наступающими по всему желудочному фронту легионами голодных спазмов под командованием обморока.
Спустя десяток минут, которые ушли на быстротечное пищеварение, так и не достигший насыщения Гаврилов провёл сам с собой короткое производственное совещание. Скромные промежуточные итоги были таковы. Завтрак миновал во время затянувшегося утреннего сна без каких-либо денежных затрат. Передвижений по городу и его окрестностям не планировалось, а потому расходов на транспорт также не предвиделось. Малокалорийный обед, оцениваемый в сорок восемь копеек, нанёс приемлемо скромный материальный урон его почти исчезнувшим запасам. Удовлетворённый Гаврилов нашёл эту сумму трат вполне допустимой и по окончании внеплановой летучки объявил себе благодарность «без занесения» за достойную выдержку и железное самообладание, местами граничащие с самопожертвованием.
Завершив краткий отчёт, сосредоточенный Гаврилов слегка повращал головой, похрустел пальцами, повздыхал и, наконец, решил найти себе какое-нибудь достойное занятие по дому, раз уж всё равно придётся торчать в четырёх стенах безвылазно ещё целые сутки. Но сколько бы он ни слонялся по квартире в поисках плохо прибитого гвоздя, сломанной вешалки, оборванных обоев и других неполадок, обычно изобилующих в полуобжитом аспирантском жилище, – по загадочной причине все маршруты неизбежно приводили его на кухню.
Отправляясь то в туалет, то в ванную, а то и на лестничную площадку с целью в очередной раз вынести неделю уже пустующее мусорное ведро, раздосадованный Гаврилов снова и снова оказывался у большого белого предмета, похожего на шкаф, который именуется в народе холодильником. Призванный хранить низкие температуры двухкамерный агрегат, в полном соответствии с названием, не содержал ничего лишнего, кроме этого самого холода. Тогда как другие городские жители всеми доступными средствами превращали белый кухонный шкаф в «продуктильник», доверху набивая его всякой съестной всячиной.
Побродив ещё полчаса вокруг холодильника, рассерженный Гаврилов твёрдо решил прервать замкнутый круг и сел смотреть телевизор. Занятие это много электроэнергии не требовало, а при удачном стечении обстоятельств – к сожалению, довольно редком – было способно отвлечь от дразнящей дорогостоящими соблазнами действительности.
По единственному принимаемому сквозь зависшее в телеэфире марево каналу через пять минут разогрева начало пробиваться какое-то искажённое изображение. Когда плотный телетуман наконец рассеялся, сощурившийся Гаврилов получил возможность ознакомиться с выпуском новостей. Из главной политико-информационной студии страны сообщали о затянувшемся кризисе в промышленности, очередных провалах в сельском хозяйстве. Объём производства товаров народного потребления в стране неуклонно снижался, из-за катастрофического подорожания энергоносителей рентабельность стремительно падала. Задолженность по заработной плате выросла до астрономического триллионного числа и стала уже труднопроизносимой. В губерниях дела шли как обычно: в одних разыгралось сильное наводнение, в других свирепствовала жестокая засуха, третьи поразили внезапные заморозки и град – у всех накопились свои проблемы, но везде был привычный неурожай. Африка, Азия и Латинская Америка, как всегда, пугали проблемами и напряжённостью. На Ближнем Востоке упорно продолжали делить микроскопический клочок земли. В Центральной Азии по бросовым ценам распродавали свежий урожай опиумного мака.
По ходу длительной трансляции Гаврилов, как не раз уже бывало, впал в транс и заклевал носом. Очнулся только под финальные бравурные аккорды. После «Политического обозрения» шла передача «Для вас, домоседы». Голодному Гаврилову пришлось наблюдать на чёрно-белом экране группу аккуратных, скромных юных выпускниц, только что покинувших стены кулинарного училища. Они с улыбками демонстрировали зрителям свои аппетитные достижения – свежеиспечённые, варёные, жареные и тушёные.
Манящие блюда подарили держащемуся из последних сил Гаврилову яркие галлюцинации: вкуса, запаха, а также головокружения, тошноты, рвоты и колик в животе. Последние, как оказалось позднее, были вполне реальны. Зачарованный Гаврилов сидел на самом краю расшатанного стула, монотонно покачиваясь из стороны в сторону, словно тощая, ссохшаяся, завороженная ловкими движениями укротителя кобра. За калейдоскопом демонстрируемого продуктового изобилия он следил не отрываясь, его зрачки до предела расширились, слюна предательски скапливалась в уголках губ и тонкой струйкой медленно стекала по небритому подбородку.
Сеанс зомбирования прервал сам телевизор. Без каких-либо предупредительных сигналов он медленно затух и свёл дрожащее, как студень, изображение к светлой точке в самом центре экрана. Обнаруживая затаённую подленькую сущность, телевизор в который раз продемонстрировал очнувшемуся Гаврилову своё циничное презрение ко всем проблемам владельца. Действенная обычно попытка реанимации, состоящая из двух отрывистых ударов сверху справа по корпусу, почему-то теперь результатов не принесла.
На починку уникального агрегата не было надежды: запчасти, которые требовались для его восстановления, в магазинах «Радиодетали» отсутствовали последние лет двадцать. Раритетные экземпляры подобных телеприёмников давно уже экспонировались в Политехническом музее в разделе «На заре технических изобретений». Многие годы висевшая на тонком вольфрамовом волоске заслуженная жизнь телевизора-аксакала, которая проходила под девизом «погибаю, но не сдаюсь», трагически и бесповоротно оборвалась.
Ввиду внезапного окончания жизненного цикла основного телекоммуникационного устройства Гаврилову пришлось вернуться к нудным домашним делам. Так он снова оказался на кухне напротив того самого предмета, что называется холодильником. Магическая сила гавриловского взгляда, на протяжении пяти долгих, мучительных по внутренней напряжённости минут направляемая в самое сердце агрегата, была потрачена без толку: даже инея не прибавилось в пустующей морозилке. Гневно пнув босой ногой бесполезный шкаф, Гаврилов решительно вернулся в комнату.
Там он снял с книжной полки большой русско-французский словарь и, опустив
