Въ эту минуту явилась Мери Вумбсъ, и клятвенно подтвердила, что это «такая же святая истина, сэръ, какъ въ библіи, сэръ!»
— Вы видите, сэръ, сказалъ Долли: — что надежды на примиреніе быть не можетъ. Я позволяю мистриссъ Икль взть съ собою все, чта…
— Мамаша! закричала мистриссъ Икль: — какъ онъ смѣетъ это говорить! Я не возьму ничего, кромѣ самаго необходимаго, отъ этого низкаго человѣка!
Мамаша встревожилась и подумала, не сошла ли съума ея Стаси. Она сочла за нужное вмѣшаться въ эту борьбу взаимнаго великодушія.
— Мистеръ де-Кадъ, сказалъ Долли: — всѣ золотыя вещи и драгоцѣнности, дочь ваша можетъ тоже взять…
Старый Рафаэль отвѣчалъ съ безстыдной торопливостью:
— Конечно, конечно! сколько я помню, Стаси сказала, что возьметъ кое-какія необходимыя вещи, и разумѣется, драгоцѣнности…
— Капиталъ тоже «необходимая вещь»? спросилъ Делли съ нескрываемымъ (нѣсколько трагическимъ) отвращеніемъ.
Мистриссъ Икль почувствовала силу сарказма.
— О, еслибы мнѣ позволено было возвратить вамъ назадъ этотъ капиталъ! вскрикнула она.
Это была, быть можетъ, самая чудовищная ложь, произнесенная въ XIX столѣтіи, но она и не запнулась
— Все это мнѣ очень тягостно, сказалъ чувствительный дантистъ.
— И мнѣ тоже! отвѣтилъ Долли, направляясь въ дверямъ.
Мистриссъ Иіль залилась слезами, восклицая:
— О! избавьте меня отъ дальнѣйшихъ оскорбленій! О! увезите меня изъ этого ненавистнаго дома!
Но дантистъ натощакъ выѣхалъ изъ Лондона, и былъ голоденъ.
— A завтракъ? сказалъ онъ убѣждающимъ тономъ. — Это бы не дурно, а? Что есть, Адольфусъ?
Долли не могъ не улыбнуться при этомъ шутовскомъ заключеніи Тинкингемской трагедіи.
— Право, не знаю, отвѣтилъ онъ. — Есть цыплята, или ветчина, или что-нибудь.
— Отлично! отлично!
Но Анастасія, которая привыкла завтракать поздно, возстала.
— Милая дитя мое, строго сказалъ дантистъ: — я прошу васъ быть благоразумнѣе: я прошу васъ, старайтесь владѣть своими чувствами!
— Наконецъ, все кончено, Джекъ! вскрикнулъ Долли, входя ко мнѣ и бросаясь въ кресло. — Но я не могу здѣсь оставаться! Я съума сойду! Не поѣхать ли мнѣ куда-нибудь? Покачу въ Парижъ!
ГЛАВА XVII
Непріятель, тѣснимый со всѣхъ сторонъ, прибѣгаетъ къ добродѣтели и выигрываетъ сраженіе
Въ то время, какъ мистриссъ Икль садилась за обѣдъ въ Блумсбери-скверѣ, я съ Долли прощался у пристани.
Мой маленькій пріятель былъ очень тихъ, очень грустенъ, и осыпалъ меня благодарностями за оказанныя ему услуги; моя прекрасная непріятельница была злобно раздражена, и такъ теребила свою маленькую сестру, что къ концу вечера никто такъ горько не жалѣлъ о разводѣ, какъ эта злополучное дитя.
Анастасію волновала мысль, что теперь дѣлаетъ мистеръ Икль, и какъ онъ дерзаетъ дѣлать что-нибудь безъ нея, какъ смѣетъ не умереть, утративъ свое сокровище? Мистеръ Икль съ своей стороны былъ до того поглощенъ мыслями объ Анастасіи, что не чувствовалъ мученій морской болѣзни и очутился въ Парижѣ именно въ тотъ самый моментъ, когда пришелъ въ мудрому заключенію, что ему необходимо возвратиться домой и дать случай исправиться прелестнѣйшему творенію Господа.
Долли взялъ съ меня торжественное обѣщаніе часто писать, передавая ему самомалѣйшія подробности о прекрасной лэди. Онъ тоже не преминетъ отвѣчать и я всегда буду знать, куда адресовать ему телеграмму въ случаѣ, если красавица выкажетъ какой-нибудь признакъ раскаянія.
Твикенгемская вилла была заперта и поручена надзору полисмена. На третій день туда явилась Мери Вумбсъ съ ломовыми извощиками, требуя мебели мистриссъ Икль. Но полисмену было дано наставленіе предусмотрительными людьми ничего не отпускать, и Мери Вумбсъ уѣхала, оскорбивъ достойнаго блюстителя, порядка напоминаніемъ, что онъ не стоитъ жалованья, которое она, Мери, и нація, ему платятъ.
Письма Долли не отличались большой оригинальностью мыслей или замѣчательной изобразительностью. Онъ увѣрилъ меня, что груститъ и скучаетъ, и удивлялся, зачѣмъ живетъ на свѣтѣ, и къ этому, онъ временами прибавлялъ, для собственнаго утѣшенія, или желая забавить меня, что «Парижъ прекрасный городъ», или «французы рѣдко бреятся», или «французскія вина недурны, но даже національное предубѣжденіе не увлекало его за предѣлы этихъ общеизвѣстныхъ истинъ. Онъ спрашивалъ, конечно, что я слышалъ о ней, гдѣ встрѣтилъ ее, что она. Казалось, онъ начинаетъ мало-по-малу оправляться отъ удара; онъ сообщилъ мнѣ, что Марсельскій театръ прекрасное зданіе, изъ чего я заключилъ, что онъ присутствовалъ на представленіи, хотя и стыдился прямо признаться въ своемъ легкомысліи. Затѣмъ онъ увѣдомилъ меня, что «Швейцарія выше всякаго воображенія», что было очень мило съ его стороны, потому что изабавило меня отъ труда напрягать умъ, представляя ея невообразимыя красоты. Наконецъ онъ сообщилъ мнѣ свои мнѣнія насчетъ нѣмецкаго нарѣчія: «Посудите о моемъ удивленіи, — писалъ онъ — Когда я открылъ въ немъ столько словъ, похожихъ на англійскія!» Можно было заключать, что серьёзныя занятія и изученія мало-по-малу оказывали свое благодѣтельное дѣйствіе на истерзанное сердце странника, и онъ начиналъ успокоиваться.
Я, съ своей стороны, свято исполнялъ данное ему обѣщаніе, и акуратно, безъ замедленій, сообщалъ ему извѣстія о его лэди. Черезъ два дня послѣ его отплытія къ берегамъ веселой Франціи, я видѣлъ ее въ театрѣ и донесъ ему, что она кушала въ антрактахъ мороженое и была въ аломъ эфектномъ шарфѣ. Не интересныя извѣстія для насъ съ вами, читатель, но для него они были ужасны и заставили его выказать такую дикую ревность, какой не выказывалъ самъ Менелай, злополучный супругъ прекрасной Елены. Я тоже увѣдомилъ его о возвращеніи гера Куттера и его пріятеля, гера Прюша, и какъ они съ мистриссъ Икль прогуливались вмѣстѣ въ Кенсингтонскомъ саду.
Я полагаю, что сообщенная мною извѣстія произвели реакцію, потому что онъ сообщилъ мнѣ съ слѣдующей почтой, что выпилъ неимовѣрное величество шампанскаго и проигралъ 90 франковъ въ карты.
Между тѣмъ въ Блумсбери-скверѣ открылись междоусобія съ перваго дня вступленія Анастасіи въ этотъ благословенный жомъ.
Первая стычка произошла по поводу платы 200 фунтовъ въ годъ. Дорогая жилица нашла, что эта цѣна непомѣрно высока, что уменьшивъ ее вполовину, хозяева получатъ огромный барышъ, и предложила три гинеи въ недѣлю.
Мистриссъ де-Кадъ удивилась безумству дочери и просила ее сообразить, что ея родители не содержатели гостиницъ и что только изъ любви въ своему ребенку согласились дать ей пріютъ. Мистриссъ де-Кадъ надѣялась, что подобныя возмутительныя разсужденія больше не повторятся.
Мистриссъ Икль, съ своего обычною находчивостью и осмотрительностію, упомянула о цѣнахъ въ гостиницахъ и сравнила ихъ съ тарифомъ Блумсбери-сквера.
Мистриссъ де-Кадъ отвѣчала, что подобныя оскорбленія вынуждаютъ ее удалиться изъ комнаты. Такого безсердечнаго, эгоистическаго сравненія она никогда отроду не слыхивала. Она предоставляетъ мистеру де-Каду объясняться съ Анастасіей.
Анастасія рѣшила, что пробудетъ на разорительной квартирѣ, пока отыщетъ себѣ подходящее помѣщеніе, а мастеръ и мистриссъ де-Кадъ поздравили себя съ выгодною жилицею.
Между родителями и дочерью была видимая холодность; маленькія вылазки повторялись безпрестанно.
Мистриссъ Икль приказывала принести «ея шерри» во время обѣда, ставила его около себя и никому не предлагала. Въ свою очередь, родители, угощая случившагося гостя шампанскимъ, обносили Анастасію, говоря: «она пьетъ только шерри».
Если мистриссъ Икль звонила и звала слугу, мистриссъ де-Кадъ замѣчала, что слуги заняты и не могутъ ежеминутно упражняться въ побѣгушкахъ.
— Я думала, что за 200 фунтовъ я нанимаю и прислугу! замѣчала почтительная дочь.
Мамаша кидалась вонъ изъ комнаты, восклицая, что она отъ всей души жалѣетъ бѣднаго мистера Икля и не удивляется его бѣгству.
— Что это за привычка, завтракать въ постелѣ, Стаси! говорила мамаша. — Это нездорово, позорно, безбожно!
— Когда я уговаривалась платить 200 фунтовъ въ годъ, то я упомянула, что могу завтракать, какъ мнѣ угодно! былъ спокойный отвѣтъ дочери.
— Я никогда не нажариваю у себя камина, и я здорова и свѣжа, благодаря Бога. Если мать ваша обходится безъ этихъ прихотей, неужто вы, молодая, жирная женщина, не можете безъ нихъ обойтись?
Непокорная, молодая, жирная женщина отвѣчала:
— Папаша не позволяетъ мамашѣ тратить угольевъ, я полагаю. Но я сама себѣ госпожа и не хочу ни въ чемъ терпѣть лишеній.
Отецъ мало мѣшался въ эти перепалки. Онъ только изрѣдка говорилъ:
— Если это еще повторится, моя милая, то я сочту себя оскорбленнымъ.
Анастасія нѣсколько побаивалась отца и удалялась въ траншеи.
Ее недавній союзникъ, Бобъ, попросилъ у нея взаймы соверенъ, получилъ отказъ и воспылалъ негодованіемъ и мщеніемъ, но прежде чѣмъ вступить съ ней въ битву, онъ попробовалъ взять хоть 10 шиллинговъ, наконецъ, хотя 5 шиллинговъ; ему снова было отказано. Тогда, не скрывая своихъ чувствованій, онъ перешелъ на сторону родительницы.
