— Я говорилъ вамъ, Каролина, я былъ такой сумасбродный и отчаянный человѣкъ въ то время, что я не могъ даже отвѣчать за свои поступки. И если я оставилъ васъ, то это потому, что у меня не оставалось другихъ средствъ, кромѣ побѣга. Я былъ разоренъ и остался бы безъ копейки за душою, если бы не бракъ мой съ Элленъ Рингудъ. Не-уже-ли вы думаете, что этотъ бракъ былъ счастливъ? Счастливъ! когда бывалъ я счастливъ? Моя доля быть самому несчастнымъ и навлекать несчастье на тѣхъ, кого я люблю: на васъ, на моего отца, на мою жену, на моего, сына — таковъ ужь приговоръ судьбы. Ахъ! зачѣмъ невинные должны за меня страдать?
— У меня никогда не было брачнаго свидѣтельства, продолжала Сестрица:- и не знала бываютъ ли какія бумаги, или что-нибудь, кромѣ кольца и пастора, когда вы вѣнчались со мной. Но я слышала, что въ Шотландіи совсѣмъ не нужны пасторы, что если люди называютъ себя мужемъ и женой, то этого довольно для того, чтобы они считались мужемъ и женой. А мистеръ и мистриссъ Брандонъ ѣздили вмѣстѣ въ Шотландію — свидѣтелемъ можетъ быть тотъ человѣкъ, котораго вы чуть не бросили въ озеро за то, что онъ былъ грубъ съ вашей женой и… не сердитесь! это не я, бѣдная шестнадцатилѣтняя дѣвушка, поступила дурно, а вы, свѣтскій человѣкъ, бывшій старѣе меня многими годами.
Когда Брандонъ увёзъ свою бѣдную жертву и жену, они отправились въ Шотландію, гдѣ лордъ Синкбарзъ, тогда бывшій въ живыхъ, нанялъ дачу для охоты. Капелланъ его сіятельства, мистеръ Гёнтъ, тоже участвовалъ въ этой компаніи, которую судьба вскорѣ разстроила. Смерть застала Синкбарза въ Неаполѣ. Долги заставили Фирмина Брандона — какъ онъ назывался тогда — бѣжать за границу. Капелланъ странствовалъ изъ тюрьмы въ тюрьму. Что касается бѣдненькой Каролины Брандонъ, вѣроятно, мужъ, женившійся на ней подъ чужимъ именемъ, думалъ, что бросить её, отказаться отъ нея совсѣмъ было легче и не такъ опасно, какъ продолжать сношенія съ нею. Въ одинъ день, черезъ четыре мѣсяца послѣ ихъ свадьбы — молодые супруги были тогда въ Дуврѣ — мужъ Каролины пошолъ гулять, но онъ отправилъ свой чемоданъ въ заднюю дверь, и между тѣмъ, какъ Каролина ждала его обѣдать нѣсколько часовъ спустя, носильщикъ, относившій поклажу, принёсъ ей записку отъ ея возлюбленнаго Д. и Б., наполненную нѣжными выраженіями уваженія и любви, какими мущины наполняютъ свои записочки; но возлюбленный Д. Б. писалъ, что полицейскіе преслѣдуютъ его за долги, что онъ долженъ бѣжать; онъ взялъ съ собою половину денегъ, а половину оставлялъ своей маленькой Кэрри. Онъ скоро воротится, устроитъ всѣ дѣла, или увѣдомитъ ей куда писать или пріѣхать къ нему. А она должна была заботиться о своёмъ здоровьи и писать много къ своему Джорджи. Она не умѣла тогда писать очень хорошо, но писала какъ могла, и сдѣлала большіе успѣхи, потому что точно писала много, бѣдняжечка. Сколько листовъ бумаги покрывала она чернилами и слезами! Деньги были истрачены, а другихъ не получалось, не получалось и писемъ. Она осталась одна въ жизненномъ морѣ и утопала, утопала, когда Богу было угодно прислать ей друга, спасшаго её. Грустна была эта исторія, такъ грустна, что мнѣ не хочется распространяться о ней.
Вѣроятно, когда Каролина воскликнула: не сердитесь, докторъ Фирминъ, онъ кричалъ или свирѣпо ругался при воспоминаніи о своёмъ пріятелѣ мистерѣ Брандонѣ и объ опасности угрожавшей этому джентльмэну. Брачныя церемоніи — опасный рискъ и въ шутку и серіёзно. Вы не можете притворно вѣнчаться даже на дочери бѣднаго старика, пускающаго въ себѣ жильцовъ, не рискуя впослѣдствіи отвѣчать за это. Если у васъ жива жена незнатная, а вы вздумаете бросить её и жениться на племянницѣ графа, вы попадёте въ непріятности, несмотря на ваши связи и на высокое положеніе въ обществѣ. Если вы получили тридцать тысячъ фунтовъ за женою № 2, и должны будете вдругъ возвратить ихъ, эта уплата можетъ показаться вамъ довольно стѣснительной. Васъ могутъ судить за двоеженство и приговорить Богъ знаетъ въ какому наказанію. По-крайней-мѣрѣ, если это дѣло разгласится — а вы человѣкъ почтенный, движущійся въ высокоучономъ и общественномъ кругахъ — эти круги, пожалуй, попросятъ васъ выйти изъ ихъ окружности. Я знаю, что романистъ не долженъ имѣть ни симпатіи, ни антипатіи, ни состраданія, ни пристрастія къ своимъ дѣйствующимъ лицамъ, но я объявляю, что не могу не чувствовать почтительнаго состраданія къ джентльмэну, который, вслѣдствіе юношескаго и, я увѣренъ, оплакиваемаго сумасбродства, могъ потерять своё состояніе, своё мѣсто въ обществѣ и свою значительную практику. Наказаніе не имѣетъ права являться съ такимъ pede claudo. Должны быть ограниченія и со стороны правосудія. Низко и мстительно представлять свой счотъ двадцать лѣтъ спустя… Поговоривъ съ Сестрицей, услышавъ, что давно сдѣланное преступленіе вдругъ обнаружено, чувствуя, что угрызеніе, которое давно предполагалось умершимъ и похороненнымъ, вдругъ пробудилось самымъ шумнымъ и неприличнымъ образомъ, чувствуя, какъ ярость и ужасъ раздираютъ его внутри: каково было этому почтенному доктору заниматься своимъ дѣломъ въ этотъ день, я могу вообразить это и искренно сочувствую ему. Кто вылечитъ врача? развѣ онъ не болѣе страдаетъ сердцемъ въ этотъ день многихъ своихъ больнихъ? Онъ долженъ слушать какъ лэди Мегримъ по-крайней-мѣрѣ съ полчаса описываетъ ему свои маленькія немощи. Онъ долженъ слушать и ни разу не смѣть сказать: «чортъ тебя возьми, старая болтунья! что ты тараторишь мнѣ о твоихъ болѣзняхъ, когда я самъ терплю настоящую пытку, между тѣмъ какъ я улыбаюсь тебѣ въ лицо?» Онъ долженъ улыбаться, шутить, утѣшать, внушать надежду, прописывать лекарство, а можетъ быть во весь день онъ не видалъ никого столь больного, столь грустнаго, столь отчаяннаго какъ онъ самъ.
Первый человѣкъ съ которымъ онъ долженъ былъ употребить лицемѣріе въ этотъ день, былъ его родной сынъ, вздумавшій придти въ утреннему чаю, за которымъ отецъ и сынъ рѣдко теперь сходились.
«Что онъ знаетъ и что онъ подозрѣваетъ?» думалъ отецъ.
Ни на лицѣ Филиппа изображался угрюмый мракъ, и глаза отца смотрятъ въ глаза сына, но не могутъ проникнутъ въ ихъ темноту.
— Ты поздно оставался вчера, Филиппъ? говоритъ папа.
— Да, сэръ, немножко поздно, отвѣчаетъ сынъ.
— Пріятный былъ вечеръ?
— Нѣтъ, сэръ, преглупѣйшій. Вашъ пріятель мистеръ Гёнтъ непремѣнно хотѣлъ войти. Онъ билъ пьянъ и нагрубилъ мистриссъ Брандонъ и я принуждёнъ былъ вытолкать его. Онъ ужасно былъ разгорячонъ и ругался самымъ свирѣпымъ образомъ, сэръ.
Навѣрно сердце Филиппа такъ билось, когда онъ сказалъ эти послѣднія слова, что ихъ почти нельзя было разслышать; по-крайней-мѣрѣ отецъ Филиппа не обратилъ на нихъ большого вниманія, потому-что онъ прилежно читалъ «Morning Post», и этимъ листкомъ свѣтскихъ новостей скрывалъ выраженіе агоніи на своёмъ лицѣ. Филиппъ послѣ разсказывалъ настоящему біографу это свиданіе за чаемъ и это печальное tête à-tête.
— Я горѣлъ нетерпѣніемъ спросить, что значили вчерашнія слова этого мерзавца, сказалъ Филиппъ своему біографу:- но я какъ-то не смѣлъ. Видите, Пенденнисъ, не такъ-то пріятно сказать напрямки своему отцу: «сэръ, совершенный ли вы мошенникъ или нѣтъ? Возможно ли, чтобы вы были двоеженецъ, какъ намекнулъ тотъ негодяй, и что моё законное происхожденіе и добрая слава моей матери, также какъ и честь и счастье бѣдной невинной Каролины, были разрушены вашимъ преступленіемъ?» Я не спалъ всю ночь думая о словахъ этого мошенника Гёнта, и было ли въ нихъ какое нибудь значеніе, кромѣ пьяной злости.
Такимъ образомъ мы знаемъ, что трое человѣкъ провели дурную ночь по милости дурного поступка мистера Фирмина, сдѣланнаго двадцать-пять лѣтъ назадъ, что конечно можетъ назваться самымъ безразсуднымъ наказаніемъ за такой давнишній грѣхъ. Желалъ бы я, мои возлюбленные братья-грѣшники, чтобы мы носили на своихъ собственныхъ плечахъ всё наказаніе за наши собственныя преступленія; но вотъ вѣдь въ чомъ бѣда: когда Макгита осудятъ на висѣлицу, Полли и Люси должны плакать, страдать и носить трауръ въ сердце долго спустя послѣ того, когда этотъ отчаянный злодѣй влѣзалъ на висѣлицу.
— Ну, сэръ, онъ не сказалъ ни слова, продолжалъ Филиппъ, описывая эту встрѣчу съ отцомъ своему другу: — ни одного слова, по-крайней-мѣрѣ о томъ дѣлѣ, которое болѣе всего лежало у насъ на сердцѣ. Но о модахъ, вечерахъ, политикѣ онъ разговаривалъ гораздо свободнѣе чѣмъ обыкновенно. Онъ сказалъ, что я могъ бы получить отъ лорда Рингуда мѣсто депутата отъ Уингэма, еслибы не моя несчастная политика. Что могло сдѣлать радикала изъ меня, спросилъ онъ, когда я по природѣ былъ самый надменный человѣкъ? (можетъ быть я дѣйствительно таковъ, сказалъ Филь:- да и многіе либералы таковы). Онъ былъ увѣренъ, что я остепенюсь, остепенюсь и буду держаться политики des hommes du monde.
Филиппъ не могъ сказать своему отцу: «сэръ, я сдѣлался такимъ, потому-что видѣлъ какъ вы ползаете передъ знатью». Было много пунктовъ, о которыхъ отецъ съ сыномъ говорить не могли, и какое-то невидимое, невыражаемое, совершенно непонятное недовѣріе всегда присутствовало при ихъ tête-à-tête.
