Полицейские дубинки, слезоточивый газ и даже автоматы и пистолеты применялись повсеместно. От рук полицаев погиб Иван Белоус, убитый предательски, в спину, заместитель командира батальона, капитан Сериков. Молдаване расстреляли председателя Слободзейского райсовета Останенко, заживо сожгли в машине донского казака Гусара.
Систематически обстреливались города Григориополь, Дубоссары, Бендеры и русскоязычные села из дальнобойных орудий и минометов.
За такие «подвиги» Косташ был назначен Министром Обороны Молдовы. Обещания тогдашнего премьера М.Друка, «ливанизировать» Молдавию и «бейрутизировать» Кишинев не были бредом, они с большой тщательностью стали претворяться в жизнь.
Не уступал Косташу и Друке в национализме и Министр Национальной безопасности А.Пругару: в прошлом — работник ЦК Компартии Молдавии, теперь на чем свет стоит крыл коммунистов за «преступления на территории Молдавии». Сам же восстановил все структуры КГБ, организовал сотни террористических групп, рассылал их по Молдове и под видом борьбы с терроризмом развернул кровавый беспредел по всему Приднестровью. Из Бендер, Кишинева, Бельц, Резины потянулись тысячи беженцев. Переправляясь, кто как через Днестр, они искали защиты в Тирасполе, Дубоссарах, Григореополе, — в Приднестровье.
— Оксана, надо решать, — говорил Силин, в очередной раз, придя домой со службы, — идет самая настоящая война, неизвестно, где сейчас эта воронежская бабка, может, она уже в своей квартире, туда ушли контейнеры. Надо ехать в Воронеж!
— Как это ехать! А как же Иван?! Я его не брошу!
— Да как же ты не можешь понять! Ивану лежать долго, нужно решать, что делать сейчас, пропадет квартира! И откуда у тебя такие деньги — заплатить за простой контейнеров! Потом, никто из ваших родственников не знает, где вы. Мало ли что может случиться! Ты хотя бы об этом подумала?!
— Пока с Иваном не выяснится, я не поеду! Не могу я, Толик. Пойми же ты!
— Но что, же делать? Даже я узнать ничего не могу, в Бендеры не проехать. Там идут ожесточенные бои.
— Извещать никого ни о чем не надо! Еще не хватало, чтобы мы втянули в этот кровавый водоворот родственников Ивана, я не знаю, как Виктор Иванович, он вряд ли поедет, но там есть и помоложе, которые, не зная обстановки, могут прилететь в Молдову. Официально-то аэропорт не закрыт. И никто в России не знает, что тут творится! Как издеваются над русскими!
— Может, ты и права, даже Невзоров не может выйти в эфир. Но только на том, что надо ехать в Воронеж, я настаиваю. Тут все ясно, как день. Если бабка вернулась в свою квартиру, а это вполне реально, то попробуйте вы ее, потом выселить, даже при наличии ордера.
— Толик, если мы вас стесняем... — начала Оксана.
— Дура! Вот уж не думал! Эх, ты! — и Силин выбежал из квартиры.
— А Толика еще нет? — спросила Нина Оксану, раздеваясь и вешая пальто, — что творится, что творится! В Парканах госпиталь развернули — не пройти, не проехать! А ты чего, опять ревела?
— С Силиным твоим сцепились, только что выбежал из квартиры. Требует, чтобы я ехала в Воронеж.
— Да, сейчас только в сторону Одессы и можно выехать. А что ехать надо — это точно. Что-то тихо, а где дети?
— Их Егор ваш собрал, сказку рассказывает.
— Егор и сказку? Такого еще не было! Как с ужином? Давай помогу. Куда же Силин подался?
Не дождавшись Анатолия, женщины накормили детей, уложили спать и еще добрых два часа сидели на кухне, когда, наконец-то, он появился.
— И где можно болтаться в такое время? — набросилась Нина.
— В Бендеры на лодке с Иваном ходили!
— Ты что, одурел?! Там же война! Такой риск — ради чего?!
— Квартира ваша пуста, Оксана, снаряд попал прямо в балкон, соседей — никого, в почтовом ящике все письма и телеграммы вам. Я как чувствовал, что-то случилось, — Анатолий говорил, снимая мокрую одежду. Потом, сняв сапоги, поднял с пола ранее положенную сумку, полную корреспонденции.
— Так что случилось-то?
— Вот вся почта ваша!
Оксана взяла газеты, письма и телеграммы и унесла на кухню. Разложили на столе, стали читать.
— Бедный Виктор Иванович, — сказала Оксана — какой был здоровяк, и на тебе.
— Что ж, пережить такую войну, да и жизнь-то была не сладкой.
— Я представляю, как они ждали Ивана!
— Оксана, я без твоего согласия дал ответ по указанному обратному адресу о том, что ты в Воронеже, а Иван в госпитале. Так они хотя бы успокоятся. А дальше решай, как знаешь. Адрес свой я тоже указал.
— Надо запретить им выезжать сюда категорически, иначе может кто-нибудь нагрянуть!
— Завтра сходите на почту и дайте еще одну телеграмму, сейчас уже все закрыто. Мы еле упросили на центральном телеграфе открыть дверь. Война — есть война.
В это время ожесточенные бои шли в районе моста через Днестр, у села Парканы. С рассветом был подожжен Промкомбинат. Начался обстрел здания Горисполкома города Бендеры, узла связи, подстанции у завода Молдавкабель. обстрел города велся минометами со стороны села Липканы. Одна из мин попала в склад ГСМ ракетной бригады, где служил до 1987 года Иван Исаев, в результате мощного взрыва погибло много российских солдат.
В воскресенье, 21 июня, ожесточенные бои за город продолжались. Город был переполнен снайперами, многие из них были молодыми женщинами из Эстонии. На территории инженерно-саперной части прогремел мощный взрыв. Это был террористический акт представителя нового Министра Внутренних дел А.Плугару, заявившего: «Мы будем оказывать всякую помощь набирающему силу национальному движению Молдовы». В результате взрыва погибло 28 российских солдат. Самолеты Молдовы МИГ-29 бомбили город Бендеры.
Шла необъявленная, никому за пределами Молдовы неизвестная война против славянских народов.
Глава сорок девятая
Никто не знал и не ведал среди окружавших Ивана Исаева людей, что именно в марте, почувствовав недоброе, отец его Егор вызвал через почтовых голубей своего фронтового друга Виктора и сына Ивана. Тогда Иван не знал, что Егор — его отец. И вот так сложилось, что ровно сорок шесть лет спустя, все так же в марте, сам Иван Исаев оказался на грани жизни и смерти. Никто, конечно, не знал, что Егор Исаев прожил после марта еще целых шесть месяцев и умер в конце сентября. Тут судьба распорядилась по-другому. Иван, не приходя в сознание, прожил еще четыре месяца. Вначале теплилась надежда, и Оксана не отходила от него две недели. Потом Силины все же уговорили ее ехать в Воронеж, заселять квартиру, получать контейнер, прописываться, устраивать детей. И Оксана уехала.
Пенсионные деньги Ивана были так же переведены в Воронеж, и тут хлопот было не мало. Силины оказались настоящими преданными друзьями и воспринимали горе Оксаны и ее детей, как свое. Если бы не они — было бы очень плохо. Очень сильно помогал своей новой матери Андрейка. Он долго не мог называть ее «мамой», но однажды, когда Оксана возвратилась из Воронежа, совсем пала духом и горько плакала, закрывшись в квартире Силиных на кухне, Андрейке так стало жалко ее, что он прижался к рыдающей женщине и, сам еле сдерживаясь, начал успокаивать, не замечая, что называет ее матерью:
— Ну, успокойся же, мамочка, может, папка и не умрет. Он сильный, одолеет, не плач только, а то Оксана вон уже извелась, и Егорка заикаться сильнее стал. Не плач, мамка, не надо, проживем. Вот на нас с Оксаной пенсию получать будем, выживем.
— Ты еще маленький, не понимаешь, а мне врач сказал, да я и сама знаю, что дальше воспаление легких пойдет, а там и конец близок, — почти причитая, говорила Оксана, — а вы не беспокойтесь, проживем как-нибудь, в Воронеже я вас уже всех прописала, там наши вещи в квартире навалом правда лежат. Надо бы кому-нибудь туда все же ехать и жить, но кто поедет — некому.
И все-таки опять выручили Силины. Нина Сергеевна взяла отпуск и увезла в Воронеж Андрейку и Оксану. Оттуда позвонила, что все в порядке, на детей начали поступать пенсионные деньги.
Силин без конца был в части, и все заботы по дому взяла на себя Варвара. «Варенька», — так звали ее все, — оказалась очень толковой и трудолюбивой девочкой. Готовила, стирала и, не смотря на это, училась на «хорошо» и «отлично». Оксану уже не пускали в госпиталь, понимая всю бесполезность ее пребывания там, но она все ходила и ходила.
Все ждали развязки, но когда в одно обыкновенное августовское утро, около восьми часов, позвонили из госпиталя и сказали, что майор Исаев скончался в два часа ночи — это было как гром среди ясного неба. Силин, готовившийся ехать на работу, вывел Оксану в коридор и строго, почти в приказной форме, сказал:
— Все мы любили Ивана, один Бог знает, как, но я приказываю тебе: ради детей, ради Егорки, возьми себя в руки, не смей голосить, реветь по-бабьи, не смей! Пусть дети пока не знают. Давай лучше решать, где хоронить будем?
