Когда я пытаюсь собрать воедино воспоминания об этом дне, в голове у меня нарастает какая-то путаница, словно память не желает восстанавливать события или сознание отказывается их воспринимать. Это было расплывчатое, мерцающее и мучительное утро. Мы долго петляли по городу на такси, прежде чем Элен выбрала универсальный магазин, где якобы собиралась сделать некоторые покупки. В магазине она пыталась потерять меня. В течение часа во мне жило ощущение, что кто-то следует за нами на такси. Я пробовал обнаружить его в зеркальце заднего обзора, но в нем я видел лишь лицо Элен, с напряженной, безрадостной улыбкой.
Все утро с озера дул резкий порывистый ветер, но когда мы отправились в Блэкстоун завтракать, пошел слабый снег, и мы довольно естественно принялись болтать о наших друзьях, о разных незначительных пустяках. И неожиданно ее тон изменился. Она стала серьезной и посмотрела мне в глаза с трогательным чистосердечием:
— Эдди, ты мой самый давний друг, — начала она, — и ты должен мне доверять. Если я тебе точно пообещаю, если я дам слово чести сесть с тобой в пять часов на поезд, согласишься ли ты оставить меня сейчас?
— Зачем?
— Ну, — неопределенно протянула она и слегка опустила голову. — Я полагаю, каждый из нас имеет право попрощаться…
— Ты хочешь попрощаться с этим?..
— Да, да, — подхватила она живо. — Дай мне несколько часов. Я обещаю встретиться с тобой в поезде.
— Ну что ж… думаю, за два часа ничего плохого не случится. Если ты в самом деле хочешь всего лишь попрощаться…
Я резко поднял голову и застал на ее лице выражение такого коварства, что вздрогнул от боли. Ее губы были поджаты, глаза сузились. На этом лице не осталось уже ни искренности, ни чистосердечия.
Мы поссорились. Ее доводы выглядели неубедительно, я был сдержан. Я не желал ни быть одураченным, ни поддаваться яростному приступу заразной болезни. Ей хотелось убедить меня, что в этом деле нет ничего плохого, но она была чересчур поглощена — чем, я не знаю, — чтобы придумать какую-нибудь более или менее правдоподобную историю. Она пыталась, прежде всего, выведать, что я об этом думаю, чтобы использовать с выгодой для себя. Вывалив тысячу внушающих доверия соображений, она жадно следила за мной в надежде, что я пущусь в проповеди и наставления, которые в конце концов признают, как обычно, ее правоту, и она обретет свободу. Я же решил брать ее на измор. Два или три раза она готова была заплакать — чего я, естественно, желал, — но каждый раз, спохватившись, сдерживалась. Иногда мне удавалось привлечь ее внимание — затем оно снова ускользало от меня.
Без малейших угрызений совести я посадил ее около четырех часов в такси, и мы отправились на вокзал. Ледяной ветер взметал снежные вихри. Люди, ожидавшие на остановках автобусы — чересчур маленькие, чтобы вместить всех, — имели продрогший, беспокойный и несчастный вид. Я старался убедить себя в том, что нам повезло, поскольку мы с рождения принадлежали к привилегированному миру, в котором у всех благодаря состоянию всего вдоволь, — но мне не давало покоя ощущение, что этот мир меня покидает. Что-то враждебное, отрицающее весь наш мир, проникало в нас. Оно затопляло все вокруг: такси, улицы, площади, которые мы пересекали. Я впадал в панику при мысли, что Элен незаметно увлекает меня за собой к другому, скверному и опасному, миру. Пассажиры, переполнявшие вокзал, показались мне жителями чужой земли, которую я, пускаясь в плавание, оставляю далеко за собой.
Мое спальное место находилось в том же вагоне, что и купе Элен. Вагон был старым, с лампами, прикрытыми мутными плафонами, с коврами и обивкой, пропитанными тленом и прахом предыдущих поколений. Несколько пассажиров, ехавших в нашем вагоне, не произвели на меня никакого особенного впечатления. Они прогуливались по коридору в той атмосфере ирреальности, которую я теперь повсюду нес за собой. Я вошел в купе Элен, закрыл дверь, и мы сели.
Неожиданно я обнял ее и привлек к себе, словно она была еще маленькой девочкой… кем, собственно, она и оставалась. Она немного посопротивлялась, потом уступила. Но я чувствовал, что ее тело под моей рукой напряжено.
— Элен, — начал я, — ты просила оказать тебе доверие. Ну а ты сама разве не имеешь всех оснований доверять мне? Если ты расскажешь об этой истории, тебе, наверное, станет легче.
— Я не могу, — ответила она тихо. — То есть, о ней нечего рассказать.
— Ты встретила этого человека в поезде, возвращаясь домой, и влюбилась в него, так?
— Я не знаю.
— Скажи, Элен, ты влюблена в него?
— Я не знаю. Прошу, оставь меня в покое.
— Он имеет над тобой какую-то власть… назови это как хочешь. Он старается использовать тебя. Он рассчитывает что-нибудь выманить. Он не влюблен.
— Ну и что же? — спросила она слабым голосом.
— А то, что ты борешься со мной, вместо того чтобы попытаться бороться с этим чувством к нему. Я люблю тебя, Элен, слышишь? Говорю тебе только сегодня, но уже давно это знаю. Я люблю тебя.
Она смотрела на меня с насмешливым видом. Подобное выражение я встречал на лицах некоторых пьяниц, когда их пробовали увести домой.
— Элен, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Он в этом поезде?
Она поколебалась, потом покачала головой.
— Послушай, Элен. Я задам тебе другой вопрос, и мне очень хотелось бы получить на него ответ. Во время твоего возвращения из Колледжа, в каком месте сел в поезд этот человек?
— Я не знаю, — произнесла она через силу, — … в Питтсбурге, наверное. Он заговорил со мной, когда мы отъехали от Питтсбурга.
И в этот момент я почувствовал каким-то глубинным инстинктом, что этот человек находится по другую сторону двери. Элен тоже это поняла. Она сильно побледнела и стала чем-то похожа на насторожившееся животное. Я опустил лицо на раскрытые ладони и попытался поразмыслить.
Мы провели в молчании, вероятно, более часа. Я видел мельком огни Чикаго, потом Инглвуда с его нескончаемыми предместьями. Они исчезли, и потянулись темные равнины Иллинойса. Казалось, поезд движется по пустыне. Проводник постучал в дверь и попросил разрешения приготовить постель. Я отослал его.
Через какое-то время я осознал, что схватка неизбежна. Цель, которой добивался этот человек, не могла не быть преступной. Я не старался понять мотивы его действий. Прежде всего нужно было добраться до его сущности, узнать, что ему заменяло сердце, — но я уже смутно предощущал, что именно обнаружу там за дверью.
Когда я поднялся, Элен, похоже, этого не заметила. Она свернулась клубочком в углу, глядя прямо перед собой затуманенными, как у сомнамбулы, глазами. Я подложил ей под голову подушку и укрыл моим меховым пальто. Опустился перед ней на колени и поцеловал руки. Затем встал и вышел в коридор.
Задвинув за собой дверь, я на секунду прислонился к ней спиной. Вагон освещался всего двумя лампами, расположенными по его концам. Царило безмолвие. Слышался лишь скрежет колес по рельсам и из какого-то купе храп уснувшего пассажира. Я почувствовал, что он находится возле бака с питьевой водой рядом с курительной комнатой, со своим котелком на голове, поднятым воротником пальто, словно ему холодно, с руками, засунутыми глубоко в карманы. Как только я его увидел, он отвернулся и вошел в курительную. Я последовал за ним. Он сел на дальний край канапе. Я опустился в кресло у двери.
Я кивнул ему, и он, дабы показать, что узнал меня, начал смеяться своим жутким тихим смехом. Смех длился долго. Складывалось впечатление, что он никогда не остановится. Я спросил, сразу положив конец ненужным учтивостям:
— Откуда вы? — самым обычным тоном.
Смех прервался, и он посмотрел на меня, нахмурив брови, точно пытаясь угадать, какую игру я веду. Соблаговолив ответить, он сделал это приглушенным голосом, который, казалось, проходил сквозь шелковый шарф или доносился издалека:
— Из Сент-Пола, Джек.
— Неблизкий путь.
Он утвердительно кивнул.
— Долго придется возвращаться, — продолжил я.
Он кивнул еще раз, но уже нетерпеливо, и глубоко вдохнув, сказал резким угрожающим тоном:
— Будет лучше, если вы сойдете в Порт-Уэйне, Джек.
И внезапно я понял, что этот человек мертв. Очень мертв. Совсем мертв. Сила, влившаяся в него в Сент-Поле, теперь его покидала. В материальном теле, пославшем Джо Джелке в нокаут, явственно проступали черты мертвеца.
Он снова заговорил неровным, прерывистым голосом:
— Если вы не сойдете в Порт-Уэйне, Джек, я выкину вас из поезда.
Он задвигал рукой в кармане, и я различил под тканью пистолет.
— Вы ничего не можете мне сделать, — сказал я. — Видите, я знаю.
Он метнул грозный взгляд. Его глаза прощупывали меня; он хотел понять, действительно ли я знаю. Затем ухмыльнулся и обозначил намерение подняться.
— Сейчас вы сойдете, Джек, или я вам помогу, — захрипел он.
