Толпа расступилась, освобождая дорогу. Когда женщину подвели к гробу, она зарыдала и рухнула на землю.
Рядом, стоя на коленях, плакали Со-чжу и пастушок.
У всех присутствующих потекли слезы. Многие подумали о том, кем был для них Чжао Юй-линь, отдавший жизнь ради их счастья, вспомнили, что перенесла семья этого человека в проклятые годы Маньчжоу-го. И вот зацвела наконец новая жизнь, а он ушел навсегда…
— Зачем ты оставил меня, мой родной?.. — стонала жена погибшего.
— Папа, папа, проснись… — жалобно повторял Со-чжу.
Сяо Сян нервно заходил по площадке. Картины прошлого быстро сменялись одна другой, выше и выше поднимая в сердце волну скорби, которая подступала к горлу.
Тогда Сяо Сян присел в тени под вязом и принялся чертить на земле узоры, стараясь думать только о том, что́ он сейчас делает. Это его немного успокоило, и почувствовав, что воля восторжествовала, он поднялся и подошел к музыкантам.
— Играйте… — мягко сказал Сяо Сян.
Трубы начали печальный мотив, сопровождаемый величаво-торжественным звучанием гонга и приглушенной дробью барабанов. Люди опустились на колени.
— Зачем мне жить теперь? — рыдала над гробом женщина.
Дасаоцза и вдова Чжан стояли возле нее на коленях и утирали ей слезы.
— Не надо плакать, не надо плакать… — уговаривали они и сами прятали за ее спиной залитые слезами лица.
Люди жгли золотую бумагу, которая, сгорая, обращалась в невидимые деньги, и ветер крутил над гробом черный пепел.
Музыка смолкла. Лю Шэн, взявший на себя управление погребальной церемонией, встал и сделал знак рукой. Все поднялись и почтили память усопшего тремя глубокими поклонами.
— Откроем… — тихо проговорил возчик. — Пусть жена в последний раз посмотрит на нашего дорогого брата.
Он сдвинул крышку гроба. Женщина вскочила.
— Подожди, — остановил ее старый Сунь, — вытри прежде глаза. Нельзя орошать слезами покойника[22].
— Будь осторожна, — предостерег старик Тянь, — близко не подходи, чтобы твоя тень не заслонила гроба.
— Это может повредить твоему здоровью, — пояснил возчик Сунь.
Но жена Чжао Юй-линя судорожно вцепилась пальцами в край гроба и не мигая смотрела на восковое лицо мужа, обрамленное черной бородкой. Из ее глаз катились крупные, как бусы, слезы.
Старик Сунь быстро прикрыл лицо покойника своим рукавом, осторожно отстранил женщину и задвинул крышку. Крестьяне по одному стали подходить к гробу. Вспоминали заслуги погибшего, говорили, что всегда будут помнить о нем. Старый Сунь старательно вытер глаза и с искренним чувством заговорил:
— Брат Чжао был лучшим из нас. Он шел впереди, он работал для нашего блага, терпел лишения и невзгоды, чтобы нам теперь жилось хорошо. Это был настоящий председатель!..
Сунь сделал остановку, и Бай Юй-шань воскликнул:
— Будем учиться у председателя Чжао честно служить народу!
— Будем учиться! — хором повторили все.
— Скажу к примеру, — продолжал возчик. — Когда делили имущество помещика, брат Чжао отказался от хороших вещей и получил в третью очередь то, что осталось… Или вот еще… Да будет тебе плакать… — обратился он к вдове. — Плачешь, а у меня у самого сердце разрывается, и я все слова забываю… Так вот, о чем это я собирался сказать? Да! Он, говорю, умер за всех нас. Поэтому теперь мы должны помочь… А кому, я вас спрашиваю, помогать: мертвым или живым?
— Живым! Живым! — ответила толпа.
— Вот и я тоже говорю! Кому сейчас труднее всех? Семье нашего дорогого брата! Поможем зерном, чтоб ей не было голодно, одеждой, чтоб не было холодно, лаской и заботой, чтоб легче было горе перенести. Как вы на это смотрите?
— Согласны! Все согласны!
— А если согласны, пусть каждая группа выберет одного представителя и посоветуемся, как помочь! — предложил Чжан Цзин-сян.
Сяо Сян подозвал Лю Шэна и Сяо Вана. Они отошли в сторону и о чем-то посовещались. Затем начальник бригады приблизился к гробу. Как ни старался казаться спокойным этот человек непреклонной воли и железного характера, каждый жест, каждое слово выдавали его волнение.
Силясь придать своему голосу твердость, Сяо Сян медленно заговорил:
— Товарищ Чжао Юй-линь был передовым человеком нашей деревни. У него мы будем учиться бескорыстию, мужеству и самопожертвованию. Он погиб ради нас, и лучшей памятью ему будет, если бедняки сделают свой крестьянский союз, первым председателем которого был Чжао Юй-линь, крепким как сталь. Товарищ Чжао Юй-линь являлся кандидатом в члены коммунистической партии Китая и пожертвовал жизнью ради народа, как настоящий коммунист. Представляя здесь партию, я довожу до всеобщего сведения, что товарищ Чжао Юй-линь посмертно принят в члены коммунистической партии Китая!
Раздались возгласы одобрения. Вновь зарокотали трубы и загудели гонги. Взвилось шелковое знамя крестьянского союза. Женщины запели песню «Без коммунистов и Китая нет!» Бай Юй-шань, Хуа Юн-си и трое бойцов отряда самообороны дали залп из винтовок.
Вся деревня, кроме родственников и прислужников помещика, проводила своего председателя до места последнего успокоения. Музыканты играли «Плач у Великой стены». Впереди процессии реяло красное знамя.
— Учитесь у Чжао Юй-линя честно служить народу!
— Уничтожим банды Чан Кай-ши, отомстим за нашего председателя!
Через северные ворота процессия вышла к берегу реки. Ли Всегда Богатый и несколько молодых парней вырыли глубокую яму рядом с могилой Цюнь-цзы.
Когда гроб медленно опускали в могилу, вдова Чжао, стоя на коленях, жгла золотую бумагу. Под вечерним солнцем над зыбким морем бурых колосьев гаоляна и сверкающим зеркалом реки торжественно плыла скорбная мелодия, поглощая стоны, заглушая рыдания.
Вскоре после того, как Го Цюань-хай и другие раненые вернулись из больницы, начальника бригады по телефону вызвали в уездный город на совещание.
Из этого разговора Сяо Сян понял, что уездный комитет партии намерен перебросить его на другую работу. В ту же ночь Сяо Сян собрал всех членов бригады, чтобы обсудить ближайшие задачи. Руководителем в деревне Юаньмаотунь решили оставить Лю Шэна.
Перед отъездом Сяо Сян зашел в крестьянский союз. Го Цюань-хай лежал на кане. Он еще не совсем поправился после ранения. Начальник бригады присел возле него, закурил и участливо спросил:
— Как дела, старина Го? Болит?
— Болеть не болит, немочь изводит…
— Это ничего, отлежишься. Вот что, председатель Го. Оставляем мы тебе здесь на подмогу Лю Шэна. Командир отделения Чжан тоже остается. Ты почаще советуйся с ними о всех делах.
— Боюсь, начальник, не выйдет у меня, не сумею я наладить работу…
— А зачем бояться? Никогда не робей. Все выйдет. Только привлекай побольше бедняков, почаще да подольше толкуй с ними: народ — наша главная опора.
— А что сейчас делать крестьянскому союзу? — спросил Го Цюань-хай.
Сяо Сян задумался.
— Работы немало… — медленно проговорил он после недолгого молчания. — Вот, например, как ты полагаешь насчет Ду? Сколько у него земли?
— Ты про Ду Шань-фа спрашиваешь?
Сяо Сян кивнул.
— Здесь восемьдесят шанов. Это я наверняка знаю, а сколько в других деревнях, сказать ничего не могу.
— Хорошо… — в раздумье протянул Сяо Сян и вдруг оживился. — А вот как крестьяне к нему относятся? Сумеешь поднять бедняков на борьбу с ним? Пойдут на такое дело?
— Не знаю… — с сомнением покачал головой Го Цюань-хай. — Единодушия в таком деле навряд ли достигнешь. Ведь ты знаешь, кличка помещика — Добряк Ду, сами крестьяне прозвали его так. Он людям голову морочить большой мастер и так прикидываться умеет, что некоторые искренне верят, что он хороший человек.
— А разве бывают хорошие помещики?
— Что из того, что не бывают? Не всякая голова это уразумеет.
— Допустим, что так, но давай посмотрим на дело глубже. Сколько батраков у этого самого Добряка?
— Сейчас какие же у него батраки?..
— А раньше сколько было?
— Больше десятка…
— Сколько один батрак может земли обработать?
— Шанов пять обработает.
— Так… Сколько зерна можно собрать с пяти шанов?
— В урожайный год даней сорок.
— А батраку достанется даней тридцать?
— Что ты, как можно! Самое большее даст ему помещик семь-восемь, и то очень хорошо.
— Теперь уж ты сам раскинь умом да подсчитай, сколько помещик только на одном батраке в год заработает. Если же батраков десять, значит и прибыль в десять раз большая. Вот и разъясни всем непонимающим, что каждый помещик — эксплуататор, потому что он сосет кровь бедняков. Крестьяне, борясь с помещиками, отбирают назад свое же собственное добро, которое эксплуататоры обманным путем себе присвоили. Правда и справедливость в такой борьбе на стороне крестьян, а правда побеждает. Действуй так, как подсказывает тебе твоя бедняцкая совесть. Где бы я ни был, я тебя в этой борьбе всегда поддержу. Ну вот, пока и все. Завтра я уезжаю. Можно ли будет подать нам телегу?
