— Ладно, слушаю план.
— Значит так: сегодня ночью, где-то около одиннадцати, в игорном доме собираются: президенты фирмы «Экзот» — Ивакян, торгового дома «Рубикон» — Шевцов, акционерного общества «Эра» — Маслова и еще около десяти законченных тварей. Предлагается окружить дом, проникнуть внутрь и всех укокошить.
— Каким образом?
— Что значит: «каким образом»?
— Как «укокошить». Поднять стрельбу? Шум на весь город или как?
— Ты что, Андрей, нам не впервой!
— Да нет, такая операция впервые! Какая охрана? Откуда разведданные?
— У меня там свой человек работает, короче, родной брат.
— Ты хочешь и его под пули? Так не годится. Там есть что-то вроде биллиардной или вроде курилки?
— Есть курительная комната, рядом с туалетом, мы их туда будем вызывать по-одному.
— Охрана внутри будет?
— По всей вероятности. Но у меня парни ниже первого разряда не имеют.
— А чем ты с ними расплачиваешься?
— Ничем, все что видят, — берут.
— Но это, же грабеж!
— Почему грабеж, это конфискация!
— Ладно, это твои проблемы. Ивакян — это который имеет все торговые точки в городе?
— Да, этот самый, главный подонок, он гарем имеет, десять жен, платит по миллиону в месяц.
— Откуда знаешь?
— Моя бывшая у него.
— Красивая была?
— Почему была, она и есть.
— Значит так: маски, экипировка, оружие. Проникает в дом один, кто — сейчас решим, остальные десять человек оцепляют двор. Милицейские машины есть?
— Две, задача им уже поставлена.
— Ничего не знаю, но с нуля часов и до часу ночи к игорному дому никого не подпускать и из него не выпускать. Телефонную связь обрезает тот, кто идет первым.
— Нет, телефон обрежет брат.
— Кто контролирует? Тройной контроль, помнишь?
— Все помню, внутренних охранников я беру на себя.
— Сам туда не пойдешь, все должно быть сделано без нас, и после этой операции лавочку прикрываем, будем передислоцироваться. Слушай дальше. Ивакяна вызываете во двор и подводите к моей машине, дальше моя работа. Всех проституток сажаете в фургон, раздеваете наголо, вывозите за город в самый отдаленный район и бросаете. Пусть добираются, как могут. Остальных главарей тросиками передушить. Работников пищеблока и буфетов связать и бросить. Никто не должен проронить ни слова. Буду во дворе до тех пор, пока не уйдет фургон. И запомни, Коля, это последняя наша с тобой работа. Я за своих родителей отомстил, ты — за своих, — хватит. Будем работать по-одному, так безопасно. Готовность к операции — в двадцать три, начало — в ноль, конец — в час. Пароль: три щелчка языком, никакой радиосвязи, молчание полное. Если кто-нибудь пикнет — лично расстреляю! Охранников не трогать, они такие же, как мы, если кто-то начнет слишком усердствовать — свернуть шею! Все, буду лично следить за операцией.
Около двадцати часов во двор игорного дома въехали три машины, все три — иномарки. Водители вышли из них и разошлись в разные стороны. Затем въехал фургон, водитель долго копался внутри него, потом ушел в сторону рынка.
В начале одиннадцатого начали съезжаться высокопоставленные гости, большинство с личными водителями и охранниками. Несколько человек Николая вели непрерывное наблюдение из разных точек. Через увеличительные аппараты отлично просматривались не только жирные рыла буржуйчиков, но даже перстни и печатки на их пальцах.
Без двадцати двенадцать во двор вошли через черный ход трое из группы нейтрализации внешней охраны. Один подошел к двери, у которой стояли два охранника.
— Толик Соловьев есть? — спросил он.
— Он внутри.
— Вызови.
— Не положено!
— Да брось ты, я такой же, как вы вот пушку видишь.
— Тогда сам иди и вызывай!
— А буфет работает?
— Откуда нам знать, там, наверно, все работает, только побыстрому, а то нам влетит.
— Да ладно вам, никуда ваши буржуйчики не денутся.
Первый исчез за дверью. Прошло минут десять. Никто не входил и не выходил из помещения.
— Слушай, сходи, что-то тот субчик задерживается, выгони, иначе, нам несдобровать!
Только захлопнулась дверь, как у входа выросли две солидные фигуры и без единого писка убрали охранника. Точно в полночь операция началась. Молниеносно, один за другим скрывались за дверью ребята из группы, а, буквально, через двадцать минут к машине, в которой сидел Андрей, привели плотного невысокого роста мужчину с кляпом во рту. Руки связаны сзади, на шее тросик. Затолкали на заднее сиденье. Один остался, второй ушел. Никто не говорил ни слова. Ивакян бесконечно крутил головой, топал ногами и таращил глаза.
Андрей все смотрел на фургон, там мелькнуло несколько женских фигур. «Что же они, — думал, — надо побыстрее». Кругом тишина, внутри дома гремит музыка, а так — все спокойно. Надетая на лицо Андрея маска не мешала, уши свободны, глаза — тоже. Наконец, фургон бесшумно и медленно покатился. И сразу же Андрей запустил двигатель. Спокойно выехал на центральную улицу и, пристроившись за хлебным грузовиком, медленно покатил в сторону кинотеатра «Мир». Там, в трех километрах, начинался пустырь. Заехав в темноту, Андрей вышел, открыл заднюю дверцу и, схватив за одежду президента, рванул на себя. Человек вывалилися из машины и упал тут же. Попытался подняться, но, получив мощный удар по голове, повалился на бок. Андрей обыскал карманы, забрал большой сверток денег, какие-то бумажники, зацепил тросик за фаркоп и сел за руль. Трос медленно натянулся, машина, почти не чувствуя тяжести, резво побежала по проселку, а за ней, словно толстое черное бревно, дергаясь и вращаясь на тросике, потащилось плотное тело, оставляя еле заметную борозду. Переезжая через асфальтную дорогу, резко дернулся крюк, и человек оторвался. Андрей остановил машину, вышел и осмотрел труп. Он лежал без головы. Андрей, плюнув, пошел обратно и, вдруг чуть не упал, зацепившись за что-то округлое и бесформенное.
— Тьфу ты, черт, голова! Сволочь, подонок, собаке — собачья смерть!
Взревел мотор и машина понеслась по проселку в сторону города. Километрах в трех Андрей бросил ее и быстрыми шагами пошел в сторону вокзала. Ярко горели огни, город жил спокойной жизнью. Наступало утро следующего дня.
А вот и вокзал. Тихо и спокойно. Андрей зашел в камеру хранения, вытащил из ячейки рюкзак, чемодан и понес их в сторону туалета. Там переоделся в милицейскую форму и вернулся в зал ожидания. Сел в самом дальнем углу, вытащил пачку «конфискованных» денег. «Опять доллары, гады, помешались на валюте! Ого! Так тут целое состояние! Надо их рассовать в разные карманы».
На вокзале все было спокойно. Два милиционера с рациями на плечах и дубинками на ремнях мирно беседовали у буфетной стойки.
«Неужели никто ничего еще не знает? — подумал Андрей, — вполне может быть, могут кинуться только утром.»
«Объявляется посадка...»
Около суток стучали вагонные колеса. Люди входили и выходили. По их разговорам Андрей понял, что о случившемся в Орловской области ничего не слышно. В плацкартном вагоне людей — битком, духота неимоверная. У Андрея было боковое верхнее место и он лежал, прикрывшись одеялом, и думал: «Надо было фамилию все же не менять, чем хуже Воронов Исаева, а, может, это и не настоящая папкина фамилия, он же был детдомовец. Вот тебе и поэт. Да, однако, сколько я уже трупов в отместку за него сделал? Русских не убивал, хотя попадались такие подонки, что нужно было четвертовать за их деяния. Отомстил я за тебя, папка, — факт, даже в полицейскую школу специально пошел. Сначала работал сам, потом встретил такого же, как я, Николая Воробьева: мать его один подонок изнасиловал, а потом зарезал. Как рассказывал Николай, доказательств было достаточно, но буржуя не только не посадили, даже не арестовали. Колька тоже отомстил, но за последнее время у Воронова появилась жажда крови, он терял контроль над собой, зверел».
Однажды Андрей видел его в деле и был потрясен жестокостью, с которой Николай расправлялся с жертвой. «Нет, нужно кончать с этим, иначе сам станешь зверем».
Вечером, когда зажглись в вагоне светильники, в купе вошли сразу три человека, две женщины и один мужчина.
— А я говорю: правильно делают, — горячилась одна, — с подонками так и надо обращаться, сволочи вонючие! Они же нас с вами обворовали, а теперь жируют.
— Да ладно тебе, Наталья, кто убивал? Может, такие же, как они. Их сам черт не поймет, небось, что-то не поделили. Какие там — профессионалы: петлю накинуть каждый сможет.
— Говорят, что следов не оставили, вот и профессионалы.
— Сейчас столько фильмов показывают бандитских, что не удивительно. Так им и надо, это Господь Бог их наказывает.
— Но чтобы сразу двенадцать трупов!
— А кто сказал, что двенадцать? Я не слышала, сказали: несколько.
— Женщина на вокзале рассказывала.
