Но боль потихоньку затихала, затихала и затихла. Рита все смелее и смелее зашагала в сторону Голодаевки. Погода была пасмурная, но осадков не предвиделось, слабенький морозец приятно щипал щеки, и если бы не та резкая боль в подреберье, которая, хоть и прошла, но оставила неприятный осадок, — все было бы чудесно. Рита, мысленно успокаивала себя, многократно произнося одно и тоже, как заклинание: «Я не больна, я не больна, со мной все в порядке. Я проживу еще много лет, только не надо сдаваться, я не больна, я не больна».
Уже полгода как Рита Ивановна ушла на пенсию. Проводили ее с почестями, много лестных слов было сказано. Конечно! Почти тридцать лет в одной школе! А дети, какими были дети! Рита сидела одна за журнальным столиком, нарядная, красивая, и плакала; букеты цветов закрывали ее лицо, и только когда ей надо было что-то сказать, она быстро брала себя в руки, и как ни в чем не бывало, говорила радостным голосом:
— Спасибо, милые, спасибо, родные, дай Бог вам счастья!
И вот теперь она одна. Никому не нужная, всеми забытая. Борется, как может, со своими недугами, и к врачам обращалась, и травами лечилась, и, вот как сейчас, к бабкам хаживала. Вот и последняя, довольно широкая и глубокая впадина, которую нужно преодолеть, прежде чем окажешься на большаке, ведущем к районному центру.
Рита, осторожно переступая ледяные пролеты, уже почти миновала впадину и стала подниматься на пригорок, как вдруг прямо перед собой, в нескольких десятках метров, увидела волка. Он стоял и смотрел в ее сторону. Она не была трусливой, во время войны работала в подполье, но сейчас, в этой безлюдной степи, один на один с волком, растерялась. Остановившись, Рита только и успела себе приказать: «Спокойно, стой и не двигайся!»
Мельком брошенным взглядом отметила, что волк один. Несколько секунд они стояли друг против друга, потом волк медленно пошел в сторону леса, черневшего на горизонте. Рита подождала, пока он удалился на приличное расстояние, и ускоренным шагом вышла на большак.
И вот именно сейчас ей так ясно вспомнился тот последний вечер и последующий день, который провела она с приговоренными к смерти подпольщиками. Какое великодушие! Немцы разрешили им провести эти часы с близкими и родственниками, а на следующее утро обреченные, которые практически ничего еще не успели сделать, были построены друг за другом вокруг колодца и по команде «Марш!» им стреляли в затылок, а сзади идущий должен был бросать убитого в колодец!
И стреляли наших парней и девушек наши же русские полицаи, а немцы стояли в стороне и улыбались. В числе приговоренных могла оказаться и Рита, но, к ее счастью, не все списки оказались в руках немцев. И только братья Романенковы были увезены в Голодаевку и там расстреляны. Часто Рита думала об этом и все не могла понять: за что же погибли эти парни и девочки? Кто их помнит? Да никто, кроме их родителей, которые после войны обходили все инстанции, но, так ничего и не добившись, соорудили за свой счет общий памятник с деревянной пикой — и все. А сейчас село развалилось, и памятник исчез.
«Вот так бы и я, — думала, шагая, Рита, — давным-давно сгнила бы в заброшенной земле, а я даже сейчас не хочу умирать — волка испугалась!»
Уже третий час шла она — и всего каких-то десять-двенадцать километров!
А кругом бескрайние степные просторы. Донская степь не отличается равнинностью. Оврагов, правда, мало, но зато балки такие огромные и глубокие, что идешь-идешь и, кажется, конца и края им не будет. Может, когда-то по ним неслись огромные глубоководные реки, а может, просто сюда отрогами выходили горы Карпаты, переходя в Донецкий кряж, — кто его знает! Да об этом, наверно, никто и не думал. Не думала и Рита Ивановна, она просто шла и шла, вспоминая пережитое. Изредка, бросая мимолетные взгляды на черные глыбы перепаханного поля, Рита не могла отделаться от горьких воспоминаний о тех давно погибших подпольщиках. «Какая несправедливость! Ведь они хотели, чтобы люди жили лучше, а что получилось? Пропали целые села, исчезли с земли, и где? На самом лучшем черноземе — святой земле, где и камень прорасти, обязан», — думала Рита, переступая с кочки на кочку.
Глава вторая
И вот, наконец, весна! Май месяц. В Крым она приходит значительно раньше других районов страны, но бывает не очень то тёплая и затяжн6ая. Но в сегодняшний день было тепло и солнечно. В школе, где теперь работал Иван, были полёты. Направленные из военкомата допризывники совершали прыжки.
Двукрылый, десятиместный, ласково называемый среди парашютистов «Аннушкой», самолет «АН-2», натружено гудя моторами, медленно полз все выше и выше. Внизу проплыло ровное поле аэродрома, блеснула изгибами асфальтовая дорога Симферополь-Керчь, ровные ряды виноградников, и, наконец, над Феодосийским заливом самолет, набрав высоту, сделал крутой разворот и лег на обратный курс.
В самолете, плотно прижавшись, друг к другу, сидели «перворазники». По напряженным, сосредоточенным лицам нельзя было понять, о чем они думали сейчас. Выпускающий медленно прошелся между рядами, проверил крепление вытяжных веревок к тросам внутри салона, пересчитал по головам парашютистов, потом поштучно карабины, подошел к грузовому отсеку и, став спиной к нему, зацепил свой карабин и отбросил назад. Значит, скоро начнется выброска. Двигатель ревел так громко, что сказать что-то друг другу было совершенно невозможно. И все же выпускающий наклонился к первому парашютисту и почти в ухо закричал: «Ваня, приземлишься, подожди меня, я сказал Сергею, чтобы он твой мотоцикл пригнал, хорошо?» «Хорошо», — ответил Иван, и взялся правой рукой за кольцо основного парашюта.
Загорелась желтая лампочка, послышался резкий и короткий рев сигнала. Это команда «Приготовиться!». Парашютисты встали, убрали железные стульчики, на которых сидели, и, повернувшись в сторону двери, приняли выжидательную позу «согнувшись». Выпускающий чуть приоткрыл дверь и снизу придерживал ее ногой. Иван увидел через образовавшуюся щель редкую кучевую облачность и очень далеко внизу ровными краями — поля. Страха не было, мозг работал только в одном направлении: как бы точнее покинуть самолет. Команду: «Пошел!» Иван ощутил не по частым гудкам сирены, а по открытой двери и заторможенному полету самолета. Он, почти выключив двигатель, как бы завис на заданной высоте. Широко шагнув левой ногой в дверной проем и поставив ее в нижний левый угол, Иван, с силой оттолкнувшись правой, вылетел из самолета и, оказавшись на воздушном потоке, стал стремительно падать вниз до тех пор, пока вытяжная веревка, растянувшись на всю длину, удерживаемая стальным тросом в самолете, не рванула за чехол основного парашюта и, стаскивая, довольно быстро открыла купол. Иван даже не успел выдернуть кольцо, вставленное в данный момент просто для проверки и никакой роли не игравшее. Раскачиваясь из стороны в сторону на стропах, он поднял голову вверх и посмотрел на купол. Все было хорошо. Прямо над головой, перекрещенное уздечкой, зияло полюсное отверстие. Самолет быстро уходил, выбрасывая один за другим кругленькими беленькими облачками парашютистов.
Прохладный ветерок подул в лицо, и Иван, опомнившись, начал пробовать развороты вправо, влево, наконец, внизу отчетливо увидел стрелу указателя ветра и дымы зажженных шашек. По ветру Иван шел правильно, поэтому, уже совсем осмелев, потянул левую лямку в сторону выложенной белыми полотнищами буквы «Тэ». Парашют слушался хорошо, и Иван, наблюдая за окружающим небом, еще сильней потянул лямку, полотнище перекосилось, на что тут же среагировал дежурный по площадке приземления. «Первый, первый, отпустить лямку! И приготовиться к приземлению! Ноги, держи ноги ровно!» — кричал он уже кому-то другому.
Иван, крепко ухватившись обеими руками за лямки, шел на встречу с землей, которая стремительно приближалась, уплывая под парашютистом. Согнув ноги, Иван полными ступнями коснулся травы и тут же упал набок. Стояла безветренная теплая весенняя погода, и купол медленно погас без особого усилия перворазника. «Свершилось! Иван Исаев совершил свой первый прыжок», — почти вслух сказал парашютист.
А еще через десять минут он четко докладывал руководителю прыжков: «Товарищ инструктор, курсант Исаев совершил первый ознакомительный прыжок с парашютом, материальная часть работала отлично, самочувствие хорошее».
Все, кто мог, поздравили Ивана, а командир звена прикрепил к его комбинезону значок парашютиста-перворазрядника, который впоследствии Иван хранил всю жизнь.
Сразу же после прыжка начиналась укладка. Растянули укладочные столы, поставили на середину парашюты в переносных сумках и стали ждать команды. К месту укладки подкатил Сергей Уваров — инструктор планеристов на Ивановом мотоцикле.
— Ваня, Ваня, подойди сюда, — позвал он Ивана, — во-первых, поздравляю, это ты первый шел?
