Янко Есенский - Демократы

Петрович больше всего любил, когда его величали «пан краевой депутат» или просто «пан депутат», а отдыхать любил вот эдак, задрав ноги; при этом поза его выражала блаженство, приятную непринужденность, довольство окружающим миром и жизнью. Воздев ноги горе́, ему легче было проникаться столь близкими его сердцу проблемами мелких крестьян.

Они стали частью его самого, и он занимался ими не только как член комитета, но прежде всего как главный референт по вопросам экономики. Второй референт, декан{83} Сердечко, был при нем всего-навсего адъютант, который стоит навытяжку, приветствуя генерала. Его дело — соглашаться и подписываться вторым. Они, кстати, всегда находили полное взаимопонимание.

А вы знаете, что такое референт?

Референт — глас народа, если даже он не избран народом, а просто назначен высоким министерством. Для чего существуют референты? Давно известно, что лишний глаз — не помеха. Для решения одного дела одним чиновником не обойдешься, для этого мало двух и трех, и даже целой канцелярии во главе с начальником, который подписывает фиолетовыми чернилами бумаги, уже украшенные несколькими подписями, и этим освящает их. Чиновник смотрит на все сквозь лорнет параграфа (§). А на вещи надо смотреть глазами страждущего народа, с сочувствием и пониманием. Мы даже готовы сказать, что чиновники и народ — два враждующих лагеря.

В одном лагере — скупая, прозаическая душа, под самый подбородок затянутая в темно-зеленый мундир, а в другом — просторный, различных оттенков пиджак нараспашку, и под ним — веселая, жизнерадостная, приветливая стихия.

С одной стороны — чиновники, считающие величайшим злом расхлябанность, непорядок, бессистемность. А им противостоят те, кто главным злом считает всякие условности, ограничения, соблюдение параграфов со всеми их пунктами и подпунктами и вообще всякие формальности. У чиновников — недоверие к непосвященному простаку, который того и гляди наломает дров в канцелярских делах. У простаков — недоверие к канцелярскому волу (мерину), которому решительно наплевать на все, лишь бы ему побольше платили. Оба лагеря разделяла бы глубокая пропасть, но между ними перекинут мостик, призванный предотвратить войну и объединить оба лагеря под единодушный гимн труду.

С одной стороны мост этот возводят чиновники, с другой — граждане-профаны. На совместных совещаниях они обсуждают, как строить мост, как сблизиться, как подать друг другу руку и не сразу вцепляться в волоса. Для этого устраиваются общие заседания комитетов и различных представительств, где оба лагеря сходятся и убеждают друг друга, взаимно учатся, как немного расстегнуть застегнутый по всем правилам мундир и в то же время — как застегнуть распахнутый пиджак. Точно так же обстоит дело с сердцем — то дай ему чуточку воли, то поступай скрепя сердце.

Обычно ласковая, жизнерадостная и веселая поэзия побеждает хмурую, мрачную чиновничью прозу, сердце берет верх над разумом. Пригреет солнышко и заставит снять мундир; оно же распутает узелки параграфов, всех потянет на берег реки, под вербы; солнце массирует склеротические вены, обжигает тела, согреет теплом и трепещущего просителя; жаждущий находит освежающий напиток, а слепой нащупывает дружескую руку помощи, которая дает, дает и дает, правда, не из своего кармана, но тем щедрее. Перед несчастным, всеми гонимым беднягой повсюду открываются двери, и щедрая длань, никогда не сжимающаяся в кулак, дает, дает…

На одного официального референта, именуемого в просторечии «чиновником», приходятся два гражданских референта (в просторечии — «представители народа»). Две винтовки против одной бюрократической сабли. И не только две винтовки! За ними гремит голос народа, а за саблей шуршит только бумажонка — декрет, уложение, циркуляр, произведенный на свет неким управлением. Ни один святой из божьего эскорта не поддержит его. Удивительно ли, если бедняга чиновник сразу сдается и бросает свою хрупкую сабельку в кусты?

Глас народа — глас божий! По сравнению с ним голос чиновника (если он вообще отваживается его подать) — глас вопиющего в пустыне. Оттого-то он сидит, помалкивает и пишет, что ему диктуют. На то он и создан.

С этими вояками господа референты не ведут войны. Скорее — между собой. Впрочем, и меж собой они не очень-то воюют, поддерживая друг друга. Каждому возможному сражению предшествуют успешные дипломатические переговоры. Чем драться, гораздо приятнее сказать:

— Послушай, коллега, я не буду голосовать против твоего предложения, а уж ты, будь добр, не выступай против моего.

— Если ты не выступишь против моего проекта, я не выступлю против твоего.

— Не буду.

— Ну и я не буду.

И нет нужды протоколировать подобные переговоры.

Знайте же, что в руках референта по народнохозяйственным вопросам, этого «божьего воина», сосредоточена вся экономика края, а «правительственный страж» из экономического отдела при краевом управлении, государственный советник доктор Гоффлейн — всего лишь исполнитель воли народа. Какой толк, что Гоффлейн служил при трех министрах: австро-венгерском, чехословацком и словацком? Чтобы выяснить народные чаяния, он поневоле бегает за паном референтом то в его адвокатскую контору, где референт получает информацию и авансы от клиентуры, то в банк, где пан референт заседает в качестве президента, председателя, а то и просто члена правления, а порой заглядывает на завод, где референт — тоже президент, председатель правления или юрисконсульт, а иногда и в суд, где как раз слушается дело, по которому выступает пан референт. Иначе государственный советник Гоффлейн и не узнает, чью кандидатуру хочет выдвинуть исстрадавшийся народ, скажем, в Центральный молочный кооператив, — конечно, если пан референт как представитель народа, короче — народ, не изволит сам претендовать на это место; кого делегировать от краевого комитета в экономическую группу, если, разумеется, пан депутат собственной персоной не соизволит занять это почетное место; кого бы он соблаговолил рекомендовать в Зерновое объединение, если только, разумеется, он сам не пожелает посвятить свои исключительные способности столь значительной отрасли хозяйства; кого пан референт выдвинет лесником в Маков, лесничим в Высокую? Нет ли у него подходящей кандидатуры на повышение? на перевод?.. Нет ли у него предложений относительно субсидий, и если есть, то какие именно суммы необходимо выделить на строительство свинарников и курятников, на показательные навозные ямы или на кампанию по выведению глистов?

В ответ пан референт пороется в портфеле, достанет оттуда письма, прошения, проверит — не было ли ходатайства, и назовет имена и суммы.

Если дела туманны, положение неясно, он заявляет:

— Об этом, пан государственный советник, я должен сперва переговорить с министром. Сейчас же попрошу соединить меня с ним по телефону. Впрочем, лучше я поговорю с ним лично. Завтра же поеду в Прагу и добьюсь приема. Доложу обо всем, и затем поступим согласно его указанию.

Одно упоминание о министре — кто знает отчего? — приводит чиновника в ужас. После таких разговоров доктор Гоффлейн, а вместе с ним начальник отделения и референт управления судорожно вспоминают: всегда ли они помогали референту, всегда ли были достаточно предупредительны? А вдруг нет? Господи, пронеси!

— При чем тут «господи»? — спросят любопытные. — Ведь министры — не людоеды.

— Нет уж, извините, — ответят, — стоит пану референту обмолвиться о нас недобрым словом — мы погибли.

— Ах, что вы — референт такой милый и любезный…

— Да, да, слава богу, что он порядочный человек, — вздохнет собеседник в ответ, — и такой обходительный, вежливый, разбирается, что к чему, и вообще не без понятия…

Но если бы пан депутат-референт обратился к чиновникам с вопросом: — А как по-вашему, господа? — Они ответили бы хором: — Ваше мнение, пан референт, — наше мнение.

— Но все-таки, сами-то вы что думаете?

Допустим, они скажут:

— Существуют, пожалуй, и более неотложные нужды. Нам бы казалось…

Пан референт перебьет их лаконичным:

— А я думаю…

Разумеется, его выводы тут же усваиваются, и ему почтительно поддакивают:

— Да, да, конечно. Несомненно, несомненно. В таком случае… да, да, безусловно…

Таковы уж эти референты…

В повестке, если отвлечься от факта, что нужды земледельцев задвинуты почти в самый конец, все как будто бы в порядке… Ссуды школам лесорубов, лесничих, огородников, садовников, сыроваров, пивоваров; на строительство свинарников, на рытье навозных ям, на разведение племенных быков… Стоп! А где же тут о жучке-короеде обыкновенном? Я же заявлял, чтоб включили!

Просмотрев повестку внимательнее, Петрович нашел эти вопросы под 354-м пунктом. Ох уж этот Гомлочко, этот Гомлочко!