— Чепуха, Зенни! Может быть, она хочет сообщить мне что-нибудь важное.
Войдя в библиотеку, лорд Элрингтон застал там хрупкую девушку в шелковой пелерине и большом соломенном капоре, который съехал назад, явив взорам пышные золотисто-каштановые кудри. Посетительница сидела, отвернувшись и до половины закрыв лицо маленькими белыми ладонями.
— Ну, душенька, — сказал Элрингтон, — какое у тебя ко мне дело?
Сперва она не ответила. Он повторил вопрос. Тогда девушка подняла голову; ее раскрасневшееся личико сияло такой безупречной красотой, что надменный аристократ невольно вскрикнул от изумления. Вглядевшись внимательнее, он сказал:
— Глаза меня обманывают или передо мной и впрямь несравненная маркиза Доуро?
— Милорд не ошибся, — ответила она и, отбросив сковывающую ее робость, бестрепетно встретила его пристальный взор, горящий почти безумным огнем. — Я эта несчастная.
— И чему же я обязан столь неожиданным, хоть и весьма приятным визитом?
— Отчаянию, милорд. Ничто иное не заставило бы меня так себя унизить.
— Жаль, прекрасная дама; я надеялся, что вы пришли по доброй воле. Однако чем я могу вам служить? Пусть никто не скажет, что самая красивая женщина Витрополя тщетно молила меня о помощи.
— Не говорите так, лорд Элрингтон! — воскликнула Марианна, содрогаясь всем телом. — Зная то, что я знаю, невыносимо слышать такие легкомысленные речи.
— А что же вы знаете, миледи?
— То, что не скажу вам словами и в чем пришла сюда убедиться, хотя, боюсь, новых доказательств не требуется.
— Вы говорите загадками. Я вас не понимаю.
— Скоро поймете. Скажите, милорд, есть ли у вас ларец покойной леди Перси[68], который вам до сих пор не удавалось открыть?
— Есть, но как, во имя небес, земли, моря и всего, что в них и на них, вы о нем узнали?
— Этого я вам сейчас объяснить не могу, милорд. Просто разрешите мне взглянуть на ларец, а я покажу, как его открыть.
— Я не могу отказать просьбе столь прелестных уст, так что позвольте, госпожа маркиза, проводить вас туда, где лежит означенный предмет.
И он предложил ей руку, но Марианна невольно отшатнулась, как от зачумленного.
— Вот как? — проговорил Элрингтон, гневно хмуря брови. — Я выказываю вам снисхождение, а вы смеете его отвергать?
— Я была не права, — ответила Марианна, заливаясь слезами. — Вы можете взять меня под руку, милорд Элрингтон, ибо, боюсь, у вас есть право повелевать мною во всем.
Последние слова были произнесены совсем тихо, чтобы его милость их не услышал. Впрочем, тот немного смягчился, полагая, будто напугал Марианну своим гневом. Поэтому он не оттолкнул ее руку, как мог бы сделать в иных обстоятельствах, а, взяв свечу, повел гостью из комнаты.
Они молча прошли через вестибюль, поднялись по главной лестнице и, бесшумно ступая по мягкому ковру, миновали длинную галерею. В конце ее располагалась дверь, которую лорд Элрингтон отпер ключом и впустил Марианну в обшитую черным дубом комнату. Посередине стоял стол, заваленный бумагами, в углу — изящный резной секретер, на котором лежали четыре шпаги — три в ножнах и одна обнаженная. Над ними висело знамя, кроваво-красное, с черным черепом и скрещенными костями посередине.
— Здесь, госпожа маркиза, — проговорил лорд, запирая дверь изнутри, — мое sanctum sanctorum[69].
Он помолчал, не сводя с Марианны глаз и словно проверяя, какое впечатление это на нее произвело.
Положение бедняжки было и впрямь пугающим. Вот она, средь ночи, стоит лицом к лицу с человеком, чьи невероятные таланты и еще более невероятные преступления заставят содрогнуться музу истории, когда ей придет время занести их в свои анналы. Вокруг царила зловещая тишина, нарушаемая лишь слабым хлопаньем дверей и торопливыми шагами в дальней части просторного особняка: эти звуки напоминали, что до помощи, если она потребуется, не докричишься. Сердце юной маркизы холодело от этих мыслей, ужас сковал язык и члены, так что несчастная стояла под испытующим орлиным взглядом Элрингтона, не в силах вымолвить слова или шелохнуться.
— Ну что, нравится? — продолжал он с ехидной усмешкой, поднимая свечу и выпрямляясь во весь свой огромный рост. — Видите четыре шпаги и флаг над ними?
Она кивнула.
— Я объясню, что они означают. Вот первый клинок — им я убивал негров, сражаясь под знаменами герцога Веллингтона. Второй служил мне в изгнании — на его счету жизнь многих морских и сухопутных торговцев. Третий не так давно заставил Александра I трепетать на троне средь гор Хитрундии. Эти три шпаги в ножнах; их труд завершен. Они сразили тысячи и десятки тысяч, так что теперь могут отдыхать. Однако есть четвертая! Вглядитесь в нее, сударыня, вглядитесь хорошенько. Ни капельки крови, ни пятнышка ржавчины. Это девственный клинок, он не пронзил ни одно сердце, ни одну душу не разлучил с телом. Он ждет своего часа, обнаженный и готовый к бою. В его стали заключены голос и мощь: голос, чтобы возвестить судьбу народов, мощь, чтобы исполнить сказанное. Чья рука свершит этот дерзкий подвиг? — продолжал Элрингтон, с такой силой опуская ладонь на плечо Марианны, что та вздрогнула. — И какой она жаждет награды? Моя то будет рука, а наградой станет корона!
Он немного помолчал, потом заговорил тише:
— Что до знамени, это стяг «Черного скитальца». Семь лет бороздил он моря, внушающий ужас, неуязвимый. Буря и штиль, война и веселье, битвы и празднества — все ему было нипочем, из всего он выходил неизменным. Когда волны носили обломки разбитых штормом купеческих судов и королевских фрегатов, мой славный корабль, их гроза и бич, расправлял белые паруса и мчался, подобный призраку, рассекая носом валы, на которые никто другой не смел даже глядеть. Его считали заговоренным и не сильно ошибались: покуда я стоял на палубе и указывал курс, Фортуна держала над нами свой тройной щит… Впрочем, довольно! Кто я — безумец или глупец, — если говорю это вам? Хм… Боюсь, я наболтал лишнего. Однако дело поправимое. На колени, маркиза Доуро, на колени сию же секунду! Не слушаетесь? Что ж, так-то лучше! Простите, что пришлось вас толкнуть, зато теперь вы знаете, что мои повеления надо исполнять сразу. Теперь клянитесь головой того старика, которому вы поклоняетесь, что не повторите никому из смертных и единого из услышанных здесь слов. Клянитесь, не то я…
— Клянусь, — слабым голосом выговорила Марианна.
— Отлично. Вставайте. Вы хорошая и послушная девочка, а под моим руководством вскоре стали бы воплощением женской кротости.
Марианна встала. Она была бледна как смерть и могла бы сойти за прекрасную мраморную статую, если бы дрожь во всем теле не выдавала в ней создание из плоти и крови. Лорд Элрингтон вновь устремил на несчастную пристальный взгляд, упиваясь ее ужасом. Несколько минут он длил пытку, затем громко расхохотался. Марианна попятилась, глядя с сомнением — в своем ли тот уме.
— Да неужто я вас напугал, сударыня?! — воскликнул лорд Элрингтон, отсмеявшись и переведя дух. — Полно! Чепуха! Можно подумать, вы никогда не слышали резкого слова и не видели сурового взгляда! Наверняка маркиз иногда воспитывает вас подобным образом! Сознавайтесь: разве не бывает он порой невыносимо властным?
Кровь прихлынула к побелевшим щекам Марианны.
— Милорд, — начала она, — я не позволю упоминать моего мужа в таком тоне, даже вам с вашей сатанинской гордыней…
Она бы сказала больше, но слова замерли у нее на губах, а следом остыл и вызвавший их гнев.
— Сатанинская гордыня, — повторил аристократ. — Дерзко сказано. Вы забываете, сударыня, где вы сейчас. Нечего разыгрывать образцовую жену, совершая то, что в глазах вашего мужа будет тяжелейшим проступком. Сомневаюсь, что маркиз Доуро знает про ваш полуночный визит в Элрингтон-Хаус.
Марианна не ответила на эту язвительную реплику, лишь глубоко вздохнула. Наступило молчание. Лорд Элрингтон расхаживал по комнате. Прошло некоторое время, прежде чем Марианна осмелилась напомнить о том, что ее сюда привело. Наконец, собрав все мужество, она спросила:
— Можно ли мне теперь взглянуть на ларец?
Элрингтон молча подошел к секретеру и, достав из кармана ключ, отпер дверцу. Среди множества отделений, в беспорядке заполненных самыми разными предметами, выделялось одно: в нем вещи были разложены куда более аккуратно. Здесь хранились ларец из слоновой кости, украшенной серебром, длинная заплетенная прядь светло-русых волос, дамские часы и портрет очень красивой женщины в массивной золотой оправе, усыпанной драгоценными камнями. Элрингтон взял ларец и протянул Марианне.
Та быстро отступила к столу, на котором горела лампа, и, открыв ларец при помощи спрятанной пружины, вытащила наружу единственное содержимое — исписанный лист бумаги. Маркиза быстро пробежала глазами документ и, прежде чем Элрингтон успел ее остановить, сунула его в пламя. Бумага сгорела в мгновение ока, и Марианна воскликнула:
