А в остальном трагедия, не обладающая высокими литературными достоинствами, произвела впечатление, какое можно ожидать от подобного весьма патриотического произведения. Каждый отправился домой с печальным убеждением, что в политике, как и в трагедии, народу труднее всего завоевать свободу. Остается только надеяться, что на этот раз у нашей свободы будет более счастливая судьба, чем в дни Нуманции, хотя это зависит и от нас самих.
Нам показалась весьма посредственной декорация последнего действия, включая статистов и тех девиц с растрепанными волосами, которые визжали в глубине сцены, спасаясь бегством от жестоких римлян, и походили на газеты, преследуемые каким-нибудь уставом.
Занавес, падая, вдруг остановился на полпути, как бы для передышки. Казалось, что он движется по пути прогресса, столь медленно он двигался и так много преград встречал оп на своем пути. Он опускался даже медленнее, чем поднимаются из праха паши отечественные свободы.
Письмо Фигаро
к своему корреспонденту, бакалавру[251]
Не знаю, помнят ли еще подписчики нашей старой газеты того Фигаро, который осужден вечно вызывать вашу улыбку, независимо от того, намерен он или нет развлекать себя и других. Однако возможно, что большая часть читателей вспоминает о нас не чаще, чем наша просвещенная санитарная хунта о снабжении Мадрида медикаментами.[252] Во всяком случае мы располагаем надежным и приятным для нас свидетельством, что по крайней мере хоть один читатель заметил, что в журнале давно уже нет наших скромных статей.
Этот человек – один из почитателей нашей газеты, загнанный, по его словам, в один из самых отдаленных уголков нашего королевства, отчасти уже возрождающегося, но во многом еще испытывающего на себе гнет обскурантизма – словечко, с некоторых пор вошедшее в моду в газетах и речах. Он подписался бакалавром и в своем письме, адресованном лично сеньору Фигаро, обращается к нему с бесчисленным множеством вопросов по поводу нынешнего положения дел. Мы предпочли бы ответить на них лично, если бы не пагубная случайность: наш бакалавр забыл, как это часто у нас бывает, о самом главном и не сообщил нам ни где он живет, ни даты написания письма, ни своего точного адреса, без сомнения рассчитывая на проницательность газетных редакций. Лишившись, таким образом, возможности ответить ему приватно и будучи, с другой стороны, не настолько невнимательными, чтобы оставить чье бы то ни было письмо без ответа (ведь мы в конце концов не святые и не представители властей, которым присуще исключительное свойство – слушать всех и никому не отвечать), мы решили поместить эти строки в нашей газете. Мы уверены, что в книжном магазине того местечка, где находится наш корреспондент, он найдет их, и таким образом мы выполним перед ним свой долг.
В данном случае мы лишь следуем примеру одного каталонского священника, историю которого мы сейчас расскажем. Священник из андалузской деревушки должен был каталонскому священнику одну песету, сумму, которая если и не была потеряна, то должна была считаться таковой ввиду трудности перевода денег на столь большое расстояние или выдачи векселя на столь незначительную сумму, И хитрый каталонский священник, сообразив все это, написал своему должнику: «Дорогой мой сеньор, касательно наших расчетов по поводу вышеупомянутой песеты я рассудил, что, получив сие извещение, вы можете бросить ее в кружку вашей приходской церкви, ибо я уже извлек из нашей церковной кружки точно такую же сумму, и мы в расчете. Пребудьте с миром. За сим остаюсь преданный вам священник…»
Итак, вот наш ответ неизвестному корреспонденту.
Я очень польщен, сеньор бакалавр из местечка, название которого мне трудно вспомнить, тем, что я получил ваше письмо, полное доброжелательности и вопросов.
Вы оказали мне огромную честь, заметив отсутствие моих статей в «Обозрении», но этому способствовали многие причины. Во-первых, мои статьи не должны быть статьями закона, которые фабрикуются в мгновенье ока и как бог на душу положит, без нелепого предрассудка – добиваться впоследствии их улучшения или заботиться об их исполнении. Как ни говорите, но у меня есть некоторая репутация, и мне бы не хотелось ее лишиться. С другой стороны, вы, милостивый государь, видимо не знаете, что, с тех пор как мы обладаем разумной свободой печати, едва ли найдется какая-нибудь разумная вещь, о которой можно было бы написать что-нибудь разумное. Прибавьте к этому, милостивый государь (надеюсь, это не представляет для вас трудности), что нам, журналистам, в данный момент приходится выбирать направление в политике. А так как мы должны ждать, пока первым это сделает само правительство (инициатива ведь остается за ним), то вам не покажется странным, почему мы отмалчиваемся точно так же, как отмалчивается правительство по самым неотложным и важным вопросам.
Кроме того, хотя официальные сообщения и отчеты о парламентской сессии в сущности ничего не говорят, однако это не мешает им быть длинными. Они занимают у нас в журнале три четверти столбцов, не оставляя места ни для чего иного. Добавьте ко всему этому, милостивый государь, что я пишу очень медленно: когда я сижу с пером в руке за письменным столом, может показаться, что я организую городскую милицию или принимаю меры против какого-то заговора.[253]
В остальном же здесь, согласно старинным обычаям, все идет по воле божией, и не может быть ничего лучше, так как в конце концов бог не может желать ничего плохого. Наша родина гигантскими шагами приближается к своему счастью – к цели, которую ей определил всевышний. У нас уже введена форма для членов Палаты знати, а именно: голубой плащ, волочащийся по земле, согласно досточтимым законам XIV века. Исключение составляет бархат, которого в прошлом Палаты знати не удостаивались. Впрочем, здесь принято менять достопочтенные обычаи тех времен в соответствии с современными нуждами. Истина эта может быть применена и к кашемировым панталонам, и к шелковым чулкам, пряжке и перевязи, о которых ничего не говорят ни Педро Лопес де Айала, ни Сурита, ни «Центона»,[254] но которые составляют, с высоким отложным воротничком и прочими принадлежностями, этот старомодно-современный костюм. У каждого члена Палаты – своя шпага, шляпа и полукафтан из шелка Глассе. Говорят, что это обошлось дорого, но еще дороже нам стоило додуматься до этого. Если, предположим, у вас, милостивый государь, есть колода карт, то, взглянув на пикового короля, вы сможете приблизительно представить себе новую форму и убедиться в том, что она красива. И если только 60 тысяч реалов, положенных в качестве жалованья членам Палаты знати, хватит на приобретение подобного костюма, то собрания и дебаты этих разодетых сеньоров будут представлять весьма любопытное зрелище.
Вы, видимо, также знаете, милостивый государь, что в канун мятежей, которые, как видно, стали нам так же нужны, как хлеб насущный, все, кто имеет усы, должны будут их тщательно сбривать, ибо иметь даже пару волосков под носом несовместимо с порядком и нашей разумной свободой. Действительно, многие несчастья человека происходят от того, что он пи на волосок ни в чем не уступает. Все это, милостивый государь, возможно засвидетельствует вам, что мы здесь не довольствуемся малым.
Может быть, в вашей деревушке говорят, что в Мадриде холера. Что здесь происходит, официально никому не известно. Во всяком случае это не холера, а какая-то широко распространившаяся и настолько подозрительная болезнь, что эти проклятые подозрения свели в могилу многих жителей столицы, без сомнения именно в силу подозрительности, свойственной этим людям. Но если, милостивый государь, вам скажут, что умирает такое-то количество народу в день, не верьте. Никто не умирает. Иначе появился бы отчет о санитарном состоянии, а ведь он не появляется. Правда и то, что этот отчет, возможно, не появляется, так как у нас нет санитарного управления, которое могло бы опубликовать подобный отчет. Но если это зло действительно существует в Мадриде, то власти о нем умалчивают, и таким образом никому ничего не известно.
В трех направлениях, однако, мы движемся несомненно к лучшему, хотя это не так-то легко заметить: в отношении свободы, здоровья и войны в Бискайе. Такова уж, очевидно, таинственность, с какой эти улучшения совершаются!
Не слышно ли у вас чего-нибудь, сеньор бакалавр, про дон Карлоса?[255] Тут все единодушно полагают, что он находится в Лондоне, во Франции и в Элисондо в одно и то же время, точно так же, как все врачи единодушны в мнении, что холера не может попасть в Мадрид, поскольку он слишком высоко расположен, и в том, что, с одной стороны, холера – болезнь заразная, но не эпидемическая, а с другой стороны, – эпидемическая, но не заразная. Что касается верного способа излечения от нее, то кладбища полны надежных предупредительных средств, безошибочно действующих лекарств и лечебных методов. Вернемся к дон Карлосу. Говорят, правительство наверняка знает, где он находится, но попробуйте спросить его об этом сами.
