Несколько раз Софья Ивановна в беседах с Иваном обращалась к этой теме: видимо, она чувствовала близость кончины и старалась как можно больше работать с душой Ивана, приговаривая: «Все тебе дал Господь Бог — и тело хорошее, и внешность прекрасную, и ум благородный, а вот с душой твоей ой как работать надо: обозлена она, а это плохо, Ванечка, душа у человека — главное, люби и сердцем и душою, но больше душою, тогда у тебя все будет хорошо». «Может, я как раз Оксану и люблю душою?» — подумал он, засыпая.
А утром, чуть забрезжил рассвет, они с Николаем уже неслись на мотоцикле по грунтовой дороге мимо орешника и кукурузных полей в сторону планерной школы. Николай ушел к спортсменам, а Иван сначала зашел в свой кабинет, а потом направился к складу ПДИ.(Парашютно-десантного имущества)
— Ваня, — переходи к нам, — сказал, поздоровавшись, Марченко, — тут ты в своей тарелке будешь.
— И кем же я у вас буду?
— Да хотя бы заведовать этим складом. Тебе сколько платят?
— Сто двадцать рублей.
— Ну а тут будешь сто четыре получать, так, зато закрыл склад — и свободен.
— И кто же это решает?
— Да я, например. Вон листок бумаги, вон ручка, садись и пиши.
— Надо подумать; а как начальник на это посмотрит?
— А мы ему вариант предложим.
— Какой?
— Ты Евневича знаешь?
— Конечно — отличный мужик!
— Мужик что надо, но возраст: вот вы и поменяетесь.
— Но он, же инструктор, а я кто?
— Ты не ерепенься, он пойдет на твою должность, а ты — сюда, я с ним уже работу провел, он жаждет быть заместителем. Так что, идет?
— Если так, тогда идет!
— По рукам?
— По рукам!
Обменялись рукопожатиями.
— Только никому пока ничего, я сам все оформлю.
— Хорошо.
Подъехала машина и утащила прицеп с парашютами на аэродром. Марченко с Иваном пошли к мотоциклу. На аэродроме прогревала двигатель «Аннушка». А потом, разбежавшись, оторвалась от земли и медленно поползла вверх.
— Чего это она? — спросил Иван.
— Да это Ивлев, опять партизанщину разводит, когда-нибудь ему нагорит за это. Никто не хочет с ним связываться, хотя все понимают, что взлет без разрешения — это преступление.
— А не много ли у нас запретов, Володя: это — нельзя, то — нельзя, а что же «льзя»? — зло спросил Иван.
— Ну, это с какой стороны посмотреть.
А в это время, набрав высоту, «АН-2» медленно кружил над аэродромом.
Глава одиннадцатая
Настя возилась в конюшне, когда Виктор вошел во двор. Сняв ружье с саблей и рюкзак, он опустил в колодец ведро и достал воды. Услышав скрип колодезного сруба, на крыльце показалась Настя.
— Ну что, успокоился? Находился, набегался, теперь можно и на боковую! — сказала она то ли в шутку, то ли всерьез.
— Ты только посмотри, что я нашел! — и Виктор начал отсоединять от ружья саблю.
— Ну и что? Сабля, правда, дорогая.
— Ага, дорогая, ты смотри, что здесь написано! — и Виктор еще раз стер рукавом налет с места гравировки.
— «Граф Чубаров В.И.», — прочитала Настя. — Опять Чубаров, прямо заколдованный круг какой-то! И в Крыму, и в Таганроге, и в Сибири — везде Чубаров!
— Я вот тоже шел и думал: может, их было много, Чубаровых-то, а может, это только сабля его, но тогда зачем этого человека захоронили вместе с саблей, да еще и… — и Виктор чуть не проговорился, но Настя ничего не заметила.
— Ее надо в музей сдать — ишь как искрится и сверкает!
— И не подумаю!
Хлопнув калиткой, вошла Люда.
— Что-то ты сегодня рано, — сказала Настя.
— Ничего себе «рано», — уже четыре часа, и так шесть уроков отмучились. А что это вы тут рассматриваете? — и, взяв у Насти саблю, восхищенно расширила глаза. — Ух ты, вот это вещь, дядя Витя, ты знаешь, сколько она стоит?
— Откуда я знаю!
— Да тут и знать не надо, видишь — алмазы!
— Где алмазы? — поразилась Настя.
— Вот же, в орнаменте, — один большой и два маленьких, — и Людмила показала на бриллианты, забитые землей.
— Может, это простые стекляшки! Давайте мы ее в керосине отмоем, и тогда вы посмотрите.
Виктор принес банку керосина. Налили в ванночку, и Люда начала, легонько смачивая тряпочку в керосине, смывать грязь.
— Хоть форму школьную бы сняла! — рассердилась Настя. — Вымазать недолго, а стирать как?
Сабля на глазах становилась прямо-таки сказочно красивой.
— И такое чудо сдать в музей? — восхищался Виктор. — Повешу на ковер над кроватью.
— Ну да, и тебя, дядя Витя, через три дня упекут в каталажку! — сказала Люда.
— Так что, может действительно сдать? — засомневался Виктор.
— Ни в жисть! Надо смазать и спрятать до лучших времен, — запротестовала Людмила.
— Я дарю ее Людмилиному сыну. Клянись, Людмила, что сделаешь так! — сказал Виктор.
Люда упала на колени и так трогательно и торжественно поклялась, что Настя чуть не заплакала.
— Клянусь вам, дядя Витя и тетя Настя, что передам эту саблю моему сыну, когда ему исполнится восемнадцать лет!
— Ты что! — сказала Настя, поднимая девочку. — Дядя Витя шутит, а ты и впрямь…
— Чего — «шутит»! Это мое, можно сказать, завещание.
— Да ладно вам, комедию устроили! — осерчала Настя и ушла в дом.
— Ничего, дядя Витя, ей не понять нас! У нас-то с вами кровь одинаковая, — сказала Людмила.
— Да ладно тебе — «кровь»! Надо думать, куда эту штуковину упрятать, это же, сколько лет пройдет, пока ты родишь сына!
— «Сколько лет»! А может, уже и скоро! — и Люда, загадочно подмигнув, скрылась за дверью.
Виктор, провожая ее взглядом, еще раз подумал: «А ведь она уже совсем невеста! Оформилась как… А может, она уже…» — но тут, же прогнал эту мысль: «Еще девочка совсем! Да и не замечал, чтобы с парнями водилась».
Вышла расстроенная Настя, держа в руках что-то из одежды.
— Ты чего? — спросил Виктор.
— Ты знаешь, — Люда с кем-то живет… как… с мужем, — стыдясь своих слов, сказала Настя.
— Откуда ты взяла?
— Я уже давно замечала, но не была уверена, а вот сегодня, перебирая ее белье для стирки, увидела… вот смотри, — и она поднесла к глазам Виктора часть девичьей рубашки. — Нужно Надежду вызывать…
— Ты поговори с ней сначала.
— Говорила!
— Ну и что?
— Ты же Людмилу знаешь! Заорала: «Думаете, кроме Ваньки вашего, никого нет? Нашлись — и еще какие!» Ну, я ее, как могла, успокоила, но так ничего и не добилась. Закрылась, как улитка.
— Она вот-вот закончит школу, остался один экзамен, давай пока помолчим.
На том и порешили. Но события развивались совсем по-другому. Последний экзамен Людмила сдала успешно, но пришла домой заплаканная и поникшая. Настя поздравила ее, но узнать, что расстроило девочку, не смогла. Твердя одно: «Ничего не случилось, ничего не случилось», Людмила ушла от разговора. А буквально через несколько минут влетел Виктор. По возбужденному лицу его Настя поняла — что-то стряслось.
— Где Людмила? — почти закричал он.
— Пошла к Дусе.
— К Дусе! Да я ее видел буквально час назад в березовом подлеске с учителем физики, такой черный, как грек, молодой, он года два как в школе работает.
— Юрий Федорович, что ли? — подсказала Настя.
— Может быть. Так он нашу Людку, как телку… Короче, противно говорить. И вот я… я так растерялся, что, как последний трус, убежал…
— А как же ты туда попал? Ты же к «Золотому ключу» ходил?
— Туда я и ходил, а обратно пошел по восточному склону — думал грибов набрать, и забрел в березовую рощу, а там так заросло все, что я еле добрался до речки, вот и отклонился в сторону. Вышел в березовом подлеске, там и увидел… Они ничего не слышали, потому что ветер дул мне в лицо, а когда я уходил, мне показалось, что этот учитель увидел, но я точно не уверен. Вроде бы он поднялся, но тут, же исчез.
— Витенька, давай подумаем, не пори горячки! Ведь учитель-то этот холостой, вдруг это любовь, а мы влезем. Людмила пришла чем-то расстроенная: надо за ней проследить — не натворила бы чего. Как же это мы не доглядели? А теперь мы виноваты будем. Ей же только семнадцатый годик идет!
— Ладно, повременим, — сказал Виктор и подумал: «Я и сам дурак… Уже давно стал замечать: и зад не как у девчонки, и губы распухшие… Вот балбес, не додумался!»
И он, положив лопату, присел на сруб колодца.
— А там-то что нашел? — спросила Настя.
— Ничего, скелет и все, да вот два креста Георгиевских, — и он вытащил из кармана штормовки ордена.
— Положу я их в шкатулку, — сказала Настя. — Вот что значит — девочка. У нас с Ваней никаких проблем не было, а тут…
Виктор еще долго сидел на срубе колодца. Комары, надоевшие в это время, куда-то пропали, видимо ветер разогнал их. А обычно в тихий предвечерний час миллионные комариные стаи тучами носились низко над землей и буквально облепляли любой открытый участок человеческого тела, поэтому люди ходили всегда в закрытой одежде и нередко в накомарниках. А вот комарья не было, и хотя ветер с большой скоростью летал над травой и гудел в листве, было тепло. К вечеру ветер утих, и тут же появились комары.
