Так жаловался благородный Улисс, сидя на берегу спокойно искрящегося моря… Вдруг что-то яркое, ярче, чем падающая звезда, прорезав озарившееся небо, упало с высот небесных в благоухающие леса кедра и туи восточной части острова, нарушив безмятежный покой залива. Сердце героя радостно забилось. В столь безоблачный день такое сияние на небе оставить после себя мог только бог. Так, значит, какой-то бог решил посетить остров?
II
Да, то был бог, всемогущий бог… Легкокрылый, красноречивый Меркурий. В своих крылатых сандалиях, в шлеме, на котором бились тоже два белых крыла, с жезлом-кадуцеем в руке, посланец богов с быстротой молнии рассек эфир, слегка коснулся спокойной морской глади, прошелся по прибрежному песку, оставив на нем свои следы, тут же засверкавшие, как золотая парча, и, оглядевшись вокруг, был приятно поражен красотой острова. Несчетное число раз по самым разным поручениям облетал Меркурий всю землю, но никогда не бывал здесь, на острове Огигия, где раскинулись поросшие фиалками луга, столь привольные для игр и резвого бега нимф, и где, радуя глаз, искрились под солнцем текущие меж высоких, томных лилий ручьи. Виноградная лоза, обремененная тяжелыми спелыми кистями, прикрывала, словно портик, вход в грот, обрамленный полированными утесами, с которых свисали кусты жасмина и жимолости, вкруг коих, жужжа, летали пчелы. Тут-то и нашел Меркурий благоденствующую богиню Калипсо. Она сидела на троне и пряла на золотом веретене с золотым пряслицем красивое, цвета морской волны руно. Ее вьющиеся белокурые локоны схватывал обруч, украшенный изумрудами. Под прозрачной туникой вечно юное тело сверкало подобно снегу, который Аврора окрашивает в розовые тона на вечных холмах, населенных богами. Она пряла пряжу и пела, и голос ее, точно хрустальный звон, улетал с земли в небо. Меркурий подумал: «Красивый остров и красивая нимфа».
Тонкая струйка дыма, поднимаясь вверх к небу от горящих в костре кедра и туи, наполняла благоуханием весь остров. На циновках, постланных на агатовом полу, вкруг богини, сидели нимфы-прислужницы; они сматывали пряжу в клубки, вышивали по шелку нежные узоры и ткали на серебряных станках прозрачные ткани. Появление бога взволновало их: на лицах заиграл румянец, а груди затрепетали. Калипсо, не выпуская из рук сверкающего веретена, тотчас же узнала посланца богов, ибо все бессмертные, сколь далеко ни жили бы они друг от друга и сколь бы ни были необъятны эфир и море, разделявшие их, хорошо знали имена, подвиги и лица наделенных божественной властью.
Улыбающийся Меркурий, необычайно прекрасный в своей наготе, источая благовония Олимпа, застыл на пороге грота в ожидании. Тогда сдержанно спокойная богиня одарила его щедрым светом своих зеленых глаз.
— О Меркурий, что принудило тебя, всеми любимого и почитаемого, опуститься на землю и посетить мой скромный остров? Я никогда не видела тебя попирающим землю. Скажи, что привело тебя? Мое доброе сердце не сможет отказать тебе ни в чем, если, конечно, исполнить то, что ты хочешь и что велит судьба, в моей власти. Входи и отдыхай. Я, как нежная сестра, готова услужить тебе во всем.
Она отвязала от пояса веретено, откинула назад блестящие распущенные локоны и поставила на стол, который нимфы тут же отодвинули от благовонного огня, блюдо с амброзией и хрустальный сосуд с искрящимся нектаром.
Меркурий промолвил:
— Твое гостеприимство, богиня, приятно!
Он повесил жезл-кадуцей на зеленую ветвь платана, протянул персты к золотому блюду и, улыбнувшись, похвалил нектар острова. Насытившись пищей богов, он откинулся назад, прислонив голову к гладкому стволу платана, который своей кроной создавал благословенную тень, и проникновенно заговорил:
— О богиня! Ты вопрошаешь, что привело меня в твои владения. И вполне справедливо. Ведь, не имея на то причины, вряд ли кто-нибудь из бессмертных совершит это путешествие с Олимпа на остров Огигия; ибо на необозримых соленых морских просторах не встретишь не только городов, в которых живут люди, но даже небольших селений, не говоря уже о храмах, окруженных лесами, равно как и о крохотной молельне, где курили бы фимиам, пахло бы человечьим духом и слышался сладостный шепот молитв… Но то была воля нашего отца — громовержца Юпитера. Это он послал меня к тебе, и вот я здесь, на твоем острове, где ты укрываешь и, пуская в ход свои чары и необычайную нежность, удерживаешь самого отважного, самого хитроумного и самого несчастного из царей, десять лет сражавшихся против великой и могущественной Трои. Все они, взойдя на корабли, отплыли восвояси. Большинство из них, достигнув родных берегов, вернулись к дорогим их сердцу домашним очагам, привезя богатую военную добычу, славу и удивительные истории в назидание потомкам. Однако враждебные ветры и безжалостная судьба, искупав в грязной морской пене хитроумного и красноречивого Улисса, занесли его на твой остров. Но ведь совсем не для праздного времяпрепровождения появился на свет этот герой, которого сейчас так оплакивают те, кто нуждается в его защите и удивительной ловкости. Посему Юпитер — страж Порядка — повелевает тебе отпустить благородного Улисса, возвратить героя с богатыми дарами его столь любимой Итаке и Пенелопе, которая днем ткет, а ночью распускает свою пряжу, отказывая окружившим ее претендентам, кои расхищают имущество Улисса, пожирая его тучных быков и попивая вино с его виноградников.
Калипсо прикусила губу, и на ее светлое, безмятежно спокойное лицо пала тень от печально опустившихся густых ресниц цвета гиацинта. Спустя какое-то время, тяжело вздохнув, так, что ее великолепная грудь заволновалась, она промолвила:
— О великие боги! Всемогущие боги! Как вы ревнивы и бессердечны к богиням, которые не скрываются в лесной чащобе или горных расселинах и открыто любят сильных и красноречивых мужчин!.. Ведь того, к кому вы меня приревновали, море выбросило на песчаный берег моего острова нагим, побежденным, голодным, привязанным к мачте разбитого корабля и преследуемого всеми ветрами и молниями, коими располагают на Олимпе. Я же подобрала его, умыла, накормила, полюбила, укрыв от всех напастей у себя, чтобы избавить его навсегда от мучений, болезней и старости. И вот громовержец Юпитер спустя восемь лет, за которые я, точно обвившая вяз виноградная лоза, страстно привязалась к нему, сделав своим избранником и вечным спутником в моей вечной жизни, приказывает мне расстаться с ним. О, как вы жестоки, боги! Вы, которые каждый день множите мятежное племя полубогов, занимаясь любовью со смертными женщинами! Да и как я смогу отправить Улисса на родину, если у меня в распоряжении нет ни кораблей, ни гребцов, ни лоцмана, который провел бы между островами? Но может ли кто-нибудь противиться воле Юпитера? Да будет так, как велит громовержец! И пусть ликуют на Олимпе! Я же научу неустрашимого Улисса, как построить надежный плот, которым он, как бывало прежде, рассечет зеленый хребет моря…
Тут же посланник богов Меркурий поднялся со скамеечки, обитой золотыми гвоздями, взял в руки жезл-кадуцей и, испив последнюю чашу превосходного нектара, похвалил богиню за послушание:
— И хорошо сделаешь, Калипсо! Только исполнив повеление отца-громовержца, можно избежать его гнева. Да и кто осмелится ослушаться? Всезнающий Юпитер всемогущ. Он, как на скипетр, опирается на дерево, цветку которого имя — Порядок. Решения, кои он принимает, даруя добро или зло, жизнь или смерть, всегда справедливы. Вот почему его рука всегда наказует мятежника. За свою покорность, Калипсо, ты станешь любимой дочерью и будешь наслаждаться своим бессмертием спокойно, не ведая интриги превратностей судьбы…
И в тот же миг крылышки на его сандалиях затрепетали, и его необычайно гибкое красивое тело поднялось в воздух, покачиваясь над цветами и травами, ковром выстлавшими вход в грот.
— Да, богиня, — добавил он, — твой остров лежит на пути смелых мореходов, бороздящих зеленые воды. И очень возможно, что не за горами тот день, когда другой герой, оскорбив бессмертных, очутится на мягком песке твоего пляжа, сжимая в объятьях обломок корабля. Зажги поярче маяк на высоких скалах.
И, смеясь, посланец богов спокойно поднялся и исчез высоко в небе, оставив после себя светящуюся полоску, глядя на которую нимфы отложили в сторону работу и, приоткрыв свежие уста, жаждущие поцелуя этого бессмертного красавца, затаили дыхание.
Тогда опечаленная Калипсо, накинув на свои вьющиеся волосы вуаль шафранного цвета, отправилась через поля и луга на берег моря. Шла она очень быстро, и ее туника то и дело вскипала белой пеной вокруг ее округлых розовых ног. Ступала она так легко и неслышно, что неотрывно глядевший на полированную гладь моря благородный Улисс, сжимая черную бороду в своих больших руках и облегчая тяжесть сердца частыми вздохами, не услышал ее приближения. Богиня надменно, чуть печально улыбнулась. Потом, положив на широкое плечо героя свои прозрачные персты, как у розоперстой Эос, матери дня, молвила:
