Они были ничуть не похожи на повелителей диких просторов, что провожают взглядом из-под сухой ладони полет далекого орла. Они были похожи на недомерков-сицилийцев, которые только что кончили рыть канаву для сточной трубы, а единственным человеческим выражением на их лицах была пренебрежительная и неловкая усмешка. Не перья и домотканые одеяла служили им одеждой, но черные порыжевшие пиджачные пары, купленные в дешевых лавчонках бледнолицых где-нибудь на окраине города. От национального костюма остались только мокасины, а у одного — еще пестрый бисерный пояс, расшитый наподобие флага Соединенного Королевства. Говорили все четверо исключительно на наречии кри, хотя Чарли, тот, что постарше, недурно изъяснялся по-английски, когда было не лень.
Ральф подосадовал, что Вудбери забирает Чарли к себе на байдарку, а его самого бросает на милость двух смуглых субъектов, чей диалект понятен ему не более, чем язык сурков. Но что поделаешь, Вудбери — капитан флотилии, ему и командовать…
А Вудбери тем временем сыпал, точно горохом:
— Приветствую вас, ребятки! Вот и мы! Завтра двинем в путь — мы готовы! Ну как, все барахлишко на борту?
— Пока нет, — буркнул Чарли.
— Так что ж вы тут прохлаждаетесь в палатке? По крайней мере, большую-то часть погрузили?
— Не-е.
— Ну хоть что-нибудь?
— Да не-ет еще.
— «Пока нет»! «Нет еще»! О чем же вы думали? Почему это «нет»? На каком основании?
Чарли обменялся с товарищами чуть озадаченным, чуть насмешливым взглядом. И чего он так раскипятился, этот городской чудак? Подумаешь, важность: пароход! Ну, не успеем на завтрашний, так сядем на той неделе или через месяц. Индейцы кри по часам жить не могут. Когда Вудбери заключил свой гневный монолог внушительным: «И чтобы сию минуту за дело!» — Чарли благодушно отозвался: «Ладно» — и вразвалочку зашагал к вещам, а за ним как ни в чем не бывало потянулись остальные.
Чарли был мужчина строгих правил и великий мастер по лодочной части, но ему было только пятьдесят лет, и из них он лишь тридцать пять набирался ума-разума в проводниках у бледнолицых. Он всегда был готов сделать все, что ни скажут, — просто ему никогда и ни при каких обстоятельствах не приходило в голову, что поставить палатку, сготовить обед или вычерпать из байдарки студеную воду, которая булькает у щиколоток его незадачливого хозяина, — что такие обязанности можно бы выполнить, и не дожидаясь, пока тебе напомнят.
Вудбери принялся проверять сваленный в кучу и накрытый брезентом багаж: палатки, одеяла, байдарки, паруса, мотор, горючее, съестные припасы… От злости дело у него не спорилось. Было уже около семи, когда он рявкнул: «Все!» — а Ральф с видом начинающего бухгалтера старательно поставил последнюю галочку в списке, и они побрели в «Баигер-хауз». В захламленной конторе, откинувшись на спинку стула и водрузив ноги на доживающий свой век бильярд, мистер Берт Бангер, без пиджака и в замусоленных подтяжках, отдыхал от изнурительных трудов, ковыряя в зубах и почесывая затылок.
— Ужин готов? — ласково прогудел ему Вудбери, к которому уже вернулось бодрое настроение.
— Угу. И съеден.
— Так мы моментом ополоснемся и прискачем.
— Ополаскивайтесь и скачите сколько вздумается, но ужина вам тут никакого не будет. В такой-то час! Ужин окончен.
— Окон-чен? В шесть сорок?!
— Ужин а-кончен!
— Тогда пускай повар сообразит нам что-нибудь на скорую руку…
— Ничего вам повар соображать не станет. У повара и так работы дай боже: и с железной дороги народ, и погонщики — каждого борова накорми! Очень надо надрываться до полуночи из-за каких-то пентюхов, у которых не хватает ума являться к столу, когда положено. Повар — я!
— Что же вы нас не позвали? Ведь мы были в индейском лагере, отсюда и ста шагов…
— Делать мне, что ли, нечего, чтобы ходить всех разыскивать, кому лень самим прийти поесть?
— Хорошо. Где еще у вас тут можно перекусить?
С бесконечным удовольствием, нанизывая каждый слог на свою зубочистку, мистер Бангер с расстановкой протянул:
— А-ни-где!
— Так черт же вас побери!.. — Вудбери снова взорвался. Он вопил, он потрясал кулаками: Бангер у него за это ответит перед судом; немедленно — ужин, иначе он такое покажет…
Тщедушный, замызганный человечек поглядывал на него с презрением. Внезапно Ральфу осточертела эта грызня.
— Ох, да замолчи ты!.. — оборвал он Вудбери и сразу смешался: — Извини, но что проку толковать с подобной скотиной…
— Ты кого это обзываешь скотиной? — затявкал Бангер. — Давай полегче на поворотах!
Переправа через речные пороги, возможно, и внушала Ральфу Прескотту известную робость, но управляться с грубиянами он привык в суде. Не удостоив Бангера даже взглядом, с пренебрежением, которое обидней любых слов, он продолжал, обращаясь к Вудбери:
— Не стоит тратить время на всякое отребье. В этой ночлежке, какая она ни есть, хозяин он. Заставить его стряпать в неурочное время никто не имеет права. Велим лучше нашим индейцам поджарить нам копченой грудинки и разбить палатку. Заберем отсюда вещи и переночуем на свежем воздухе.
— Можете ночевать в вашей чертовой палатке сколько влезет, — заголосил мистер Бангер, — только сначала уплатите за постой! Вы расписались в книге: по закону положено!
— Да ну? Неужели? — свысока пропел Вудбери, но Ральф перебил его на полуслове:
— А я как раз законник! Вот что я вам скажу, милейший… (Тут он дал маху: Бангер стоял на такой низкой ступеньке общественной лестницы, что даже не заподозрил в «милейшем» оскорбления). — Сержант Королевской Конной — вон он, на станции. Так вот: подойдите-ка к двери и кликните его, будьте добры. И, пожалуйста, попросите его задержать нас за отказ уплатить по счету. Не откажите в любезности. А потом я при вас задам ему два-три вопроса относительно lex talionis nisi sub super cum poena,[8] статья 47! Сделайте милость, позовите его, ладно? А мы пока сходим соберем вещи.
Вудбери так и подмывало сдобрить полемику порцией своего красноречия, трескучего и округлого, точно пустая тыква, и испортить весь эффект ледяного судейского монолога, но Ральф, остановив его неприязненным взглядом и раздраженным вздохом, потянул за собою к пропахшим кислятиной номерам.
— А ничего ты на него страху нагнал, — одобрительно проговорил Вудбери. — По мне, ей-богу, легче сто долларов штрафу уплатить плюс гонорар адвокату, чем выложить Бангеру три доллара за постой.
— Вот-вот, — кивнул Ральф. — Наш брат, юрист, обожает слушать подобные разговорчики. Ну, а по мне — не легче. И не из принципа, а из-за сотни долларов. Но я, конечно, постараюсь нагреть этого невежу на сколько смогу.
— Ну и отделал ты его! Пальчики оближешь! Вызвать сержанта он побоится. Нет, до чего же красивый ход: вот так повернуться и уйти, и крой чем хочешь, голубчик!
В первый раз Вудбери им восхищался, а Ральфу его громогласное восхищение доставляло не больше радости, чем вспышки необузданного гнева.
— Зайдем ко мне, — позвал он. — Взгляни. — Он указал в окно: на железнодорожной платформе, всего в нескольких ярдах от них, стоял сержант Конной полиции и беседовал с местным полисменом. Мгновение спустя показался разгневанный Берт Бангер — только уже в пиджаке и даже при старомодном галстуке — и затрусил к представителям власти.
— Не прошел номер! — сказал Ральф. — Видимо, делать нечего. В книге мы расписались? Расписались. На ужин опоздали? Го-то… Ладно, так или иначе мы уходим отсюда, не то еще за утренний завтрак сдерет. А за номера расплатимся.
В мгновение ока перед ним снова возник велеречивый бизнесмен типа «вот-увидите-я-этого-черт-возьми — так-не-оставлю».
— Ничего подобного! Если этот мошенник позволяет себе откалывать в своей вонючей, забытой богом дыре такие коленца и воображает, что ему это сойдет с рук, то разреши тебе заявить, разреши мне заявить тебе…
Ральф круто повернулся на каблуках и сошел в вестибюль, и в ту же минуту на пороге появился Бангер * сопровождении обоих полисменов.
— Ну, теперь поглядим, кто… — заверещал было хозяин гостиницы, но Ральф, словно не замечая его, обратился к сержанту, в котором почуял союзника:
— Насколько я знаю, согласно законам Канады, на вас возложены определенные судейские полномочия?
— Верно.
— В таком случае позвольте мне обратиться к вам как к судье и передать эти три доллара в уплату за комнаты, в которых мы не будем жить. Для вас не секрет, какое чувство должен вызывать этот господин у каждого порядочного человека. Мне чрезвычайно неловко беспокоить вас по такому поводу, и, надеюсь, меня не обвинят в клевете, но, признаться, он до того грязен, что мне просто страшно отдавать ему деньги из рук в руки.
На лице сержанта изобразилось блаженство.
