— Не в том дело. Если бы ты знала, как я хотел бы его называть, ты бы подивилась моей сдержанности. Ты хочешь сказать, что этот морж влюбился в Ванессу?
— Он не морж.
— Поискать что-нибудь похуже?
Леди Констанс дважды глотнула, подавив тем самым желание ударить брата вазой с гладиолусами. Зрелость трудна тем, что приходится подавлять простые реакции детства. В добрые старые годы она бы его исцарапала.
— Я не собираюсь препираться с тобой, Галахад, — сказала она. — Зачем мне говорить такие глупости? Аларих не влюбился, но очень интересуется Ванессой. Я не удивляюсь. Она весьма привлекательна.
— Да, — отвечал Галли, — но не он.
Леди Констанс метнула в него сокрушительный взгляд — и зря, ибо он лежал, закрыв глаза, в своем кресле.
— Аларих очень импозантен.
— Если кто любит моржей.
— И я бы тебя попросила не мешать…
— Его ухаживанию?
— Если хочешь, называй так.
— Хорошо. Только ты зря стараешься. Данстабл и не думает жениться. Ему и так неплохо. Лучше не срамись.
И он ушел к Биджу, чтобы выполнить свою миссию.
Бидж чистил серебро, но оставил это занятие и позвонил ветеринару. Только он положил трубку, снова раздался звонок.
— Это вас, мистер Галахад. Некий мистер Халлидей.
— А, я его ждал! Здравствуй, Джонни.
Разговора Бидж не понял, хотя к тому стремился. Получалось, что этот Халлидей звонит из «Герба» и просит о встрече, но больше ничего.
Наконец, Галли повесил трубку, бросил: «Я в Маркет Бландинг» — и выбежал.
Странно, подумал Бидж, мало того — нехорошо, вроде телефонных звонков в его любимых детективах. Дай Бог, чтобы мистера Галахада не настигла какая-нибудь шайка!
4Голос у Джона был нехороший, и Галли снова подумал, что ссора эта — не пустяк. Увидев его, он убедился, что подозрения его обоснованы.
Прекрасное пиво и тенистый сад, сбегающий к реке, приводят к тому, что в «Гербе Эмсвортов» очень мало печальных лиц; тем заметнее было лицо Джона. Глядя на него, Галли припомнил, как у Рожи Биффена отклеилась ассирийская борода, которой он воспользовался, чтобы скрыться от букмекеров. Такой же самый вид.
Когда они уселись под деревьями, каждый — со своей кружкой, Галли, не умевший долго молчать, сразу заговорил:
— Скажи мне все, — начал он. — Примерно час назад я беседовал с твоей Линдой и кое-что представляю. Помолвка расторгнута. Быстровато, а? Что случилось?
— Обо мне она говорила?
— Ах, лучше не спрашивай! Скажем так, Джульетта отзывалась о Ромео иначе. Что же случилось?
С дерева упал жучок. Джон окинул его холодным взглядом.
— Я не виноват, — сказал он. — Я выполнял свой долг. Женщины таких вещей не понимают.
— Каких?
— Не мог же я предать Клаттербека!
— Кого?
— Дж. Дж. Клаттербека.
Как ни старался Галли быть помягче, он сердито фыркнул.
— Это еще кто такой?
— Мой подзащитный в деле «Клаттербек против Фризби». Машина Фризби, бывшего мясника, столкнулась с его машиной на Фулем-роуд. Возможно, сотрясение повредило какие-то внутренние органы. Адвокат Фризби, естественно, считает, что виноват Клаттербек. Все зависело от свидетельницы Гилпин. Я по долгу службы допросил ее и доказал присяжным, что показания — в дырках, как швейцарский сыр.
Галли ничего не воскликнул, потому что пил пиво. Зато он подавился, а когда проходивший мимо лакей постучал ему по спине, все равно не смог ничего сказать. И Джон продолжал:
— Можете себе представить, что я чувствовал. Зал просто плавал передо мной. Я думал, мне не выдержать.
— Но выдержал?
— Да. Через минуты полторы я ее совершенно загнал в угол.
— Пальцем в нее тыкал?
— Конечно, нет!
— Я думал, без этого нельзя. Но в угол загнал?
— Да.
— А она сердилась?
— Да.
— Дело выиграл?
— Да.
— Клаттербек был рад?
— Да.
— Потом ее видел?
— Нет. Получил записку, что помолвка расторгнута. Галли вдел в глаз монокль. Оба глаза ничего хорошего не предвещали.
— Ну, ты влип, Джонни!
— Да.
— Придется попотеть. Но как? Вы не видитесь.
— Что тут трудного? Она в замке.
— Именно. А ты — нет.
— Вы меня пригласите.
Галли покачал головой. Неприятно быть морозом, пришибающим цвет надежд, но правда есть правда.
— Это невозможно. Ты не понимаешь моего положения. Выгнать меня Конни не может, я — член семьи, не может и терпеть. Все время говорит о поездах в Лондон. Если бы я тебя привез, она бы взяла тебя за шкирку и за штаны. Да, знаю, это неприятно, но ничего не попишешь. Езжай в Лондон, а я займусь твоими делами. Лучшего адвоката, — скромно заметил он, — тебе не найти. Искренне надеюсь, что скоро прекрасная Линда будет в моих руках, как воск. Или, скажем так, как банджо.
Тут он припомнил занятнейший случай с одним пеликаном, который учился играть на этом инструменте, но что-то ему подсказало, что можно поведать о нем позже. Попрощавшись с Джоном, он направился к замку; а Джон — вылитый Рожа Биффен — заказал еще пива.
Чтобы избежать палящего солнца и герцога Данстаблского, который внезапно стал очень настырным, Ванесса Полт ушла в один из тенистых уголков, которых так много в Бландинге, и села на простую скамью. Отец лорда Эмсворта насовал их повсюду. Кроме того (хотя это к делу не относится), он собирал птичьи яйца и переплетал дела шропширской археологической комиссии.
Сидя на этой скамье, она думала о Трауте. Узнав, что он приезжает, она пригорюнилась. Наверное, он забыл, но они собирались пожениться; и, хотя помолвку расторгла она, в ней осталась материнская нежность. Читая об очередной его женитьбе, она думала, что надо было стерпеть и за ним присматривать. А то без присмотра он скачет от блондинки к блондинке, скоро ни одной не останется!
Уилбур Траут был очень хороший человек, и единственная его ошибка состояла в том, что отец богател без удержу. Родись он в семье поскромнее, он стал бы безупречным клерком или кем-нибудь в этом духе и не ведал иных развлечений, кроме Кони-Айленда[6] по воскресеньям. Унаследовав миллионов пятьдесят, он стал первым хлыщом Нью-Йорка, кумиром метрдотелей, героем газетных сплетен, хозяином многолюдных пиров. На один из них пришла Ванесса — приглашал он всех, без разбора — и сидела теперь, горюя о добрых старых временах.
Уголок был неплохой. Там царила прохлада. Там что-то благоухало. Там журчал крохотный ручеек, устремляясь к озеру. А главное, там не было Алариха, герцога Данстаблского. Однако именно там собирались все крылатые насекомые Шропшира. Подустав от них, Ванесса пошла в замок, но встретила лорда Эмсворта.
— Прогуливаете? — приветливо спросила она.
— Простите?
— Или Императрица вас отпустила? Вы же в это время при ней.
Лорд Эмсворт немного оживился. Ванесса ему нравилась; а что может быть лучше, чем излить свои беды понимающему человеку?
— Конни посылает меня встретить этого Траута. Не помню, когда он приедет. Ваулз помнит. А мне нельзя оставлять Императрицу, я ей нужен!
— Почему бы так и не сказать леди Констанс?
Лорд Эмсворт оторопел; эта мятежная мысль не приходила ему в голову. Если Конни велела, ничего не поделаешь. Галахад, тот может, но он пережил сотни битв с букмекерами и приставами. Сверкнет моноклем — любая сестра дрогнет. В пенсне этого не добьешься.
— Я не могу!.. — отвечал он, дрожа от одного помышления.
— А что такого?
— Она рассердится.
Зашуршал гравий, показалась машина, Ваулз сидел за рулем.
— Ой, Господи! — сказал граф.
— Вот что, — сказала Ванесса, — давайте я его встречу.
Лорд Эмсворт так вздрогнул, что пенсне свалилось, и, ловя его, он благоговейно на нее смотрел. Когда он ездил на свадьбу Конни и Скунмейкера, ему очень понравились американки, но и от них он не ждал такого величия души.
— Правда? — проверил он. — Нет, вы правда поедете?
— Конечно. С большим удовольствием.
— А Конни говорить не надо.
— Нив коем случае.
— Какая вы добрая! Спасибо, спасибо!
— Не за что.
— Понимаете, я ей нужен…
— Естественно. Ваше место — рядом с ней.
— Я не должен ее оставлять. Врач сказал, беспокоиться незачем, но картошку она не съела!
— Нехорошо.
— Что там, страшно! Очень хорошая картошка, а она понюхала и…
— Махнула рукой?
— Примерно. Понюхала и ушла. Как тут не беспокоиться?
— Да, это невозможно.
— Если бы я мог посоветоваться с Вольфом-Леманом!
— Посоветуйтесь.
— Он умер.
— Жаль. А если покрутить столик? Граф несколько растерялся.
— Значит, вы поедете на станцию?
— Еду, еду.
— Мне так неудобно. Трудно говорить с незнакомыми.
