горячими источниками). Внутри палатки — сооружение, похожее на телефонную будку. То ли билетная касса в порту то ли будка таможенника. Но на самом-то деле я только что получил в окошечке огромный денежный перевод. Жёлтая картонная коробка оттягивает левую руку. Я чувствую, что там деньги. Рядом со мной стоит женщина в самом обычном чёрном платье. Она обращается ко мне с вопросом. Я знаю, что это японка, но я только смотрю на неё, поскольку с итальянским я, кажется, не в ладах.
Что было потом? Я переношусь в свою родную деревню в Японии.
В саду крестьянского дома с резными воротами собралось человек десять зрителей. Все они — мои старые деревенские знакомые, но после пробуждения я не могу вспомнить их имён. По неведомой мне причине я должен сойтись с этой женщиной в поединке.
Перед тем, как выйти сражаться, мне хочется помочиться. Но вокруг люди, я не могу достать то, что нужно. От этого мне становится неуютно. И вот я уже вижу себя с обнажённым клинком и сражаюсь с той женщиной. И вот я, видящий всё это, страшно пугаюсь.
— Тот, кто увидел свой призрак, себя самого и своего двойника, должен умереть.
Тот, другой я, ощущает, что женщина вот-вот убьёт его. Её оружие похоже на пилу. Это меч, но только он напоминает пилу с широким полотном — такой валят огромные деревья.
В какой-то момент я забываю, что мне надо помочиться, соединяюсь со вторым «я», мы скрещиваем мечи. Каждый раз, когда я отражаю удар диковинного и такого экзотического оружия, мой меч вгрызается в её. И тогда её меч рассыпается в прах и тут же становится настоящей пилой. Ясно слышу: «Вот так пила была явлена миру!»
Странно, но этот поединок привёл к изобретению пилы. Хоть на кон поставлена моя жизнь, я расслабляюсь и вижу поединок так, как будто передо мной прокручивают кино.
И вот, наконец, я падаю посреди сада и зажимаю ногами полотно пилы — женщина не может вырвать её, я торжествую.
— Я только что родила и потому ослабела.
Да-да, конечно. Низ живота у неё безобразно отвис. Я вприпрыжку лечу по прибрежной дороге, вьющейся вдоль скал (похоже на то место, где горячий источник в Юдзаки на побережье в Кии). Я бегу, чтобы увидеть её ребёнка. Младенец спит в пещере на мысу. Запах прибоя похож на зелёных светляков. С прекрасной улыбкой на устах женщина говорит: «Родить ребёнка — это так просто». Светлая радость охватывает меня. Я обнимаю её за плечи и говорю: «Скажи ей об этом, обязательно скажи!»
— Скажу! Скажу, что родить ребёнка — это так просто!
Теперь раздвоилась уже женщина. Она сказала, что скажет ей же, которая находится неизвестно где.
Я открыл глаза. Я не виделся с ней уже пять лет. Не знаю, где она сейчас. Мысль о том, что она, может быть, уже стала матерью, тоже никогда не приходила мне в голову. Но сон свидетельствовал: что-то между нами осталось. Вот в этой постели я видел сон, который принёс остатки нежности и счастья. Где она и от кого зачала ребёнка?
[1924]
Одна девушка решила пойти к парикмахерше. Дело было в глухой горной деревне.
Девушка вошла в дом парикмахерши. Её удивлению не было конца — деревенские барышни уже собрались там все до единой.
Дело в том, что в тот вечер, когда все они решили подновить свои неказистые пучки, рота солдат остановилась в деревне на постой: в связи с учениями каждый дом стал ночным прибежищем для воинов. И получилось, что в каждой семье были гости. А о гостях в этой деревне никто и слыхом раньше не слыхивал. Вот все девушки в деревне и решили разом привести себя в порядок.
Однако между девушками и солдатами ничего интересного не произошло — ведь на следующее утро рота исчезла за перевалом. Что же до смертельно уставшей парикмахерши, то она решила, что имеет право на четырёхдневный отпуск. Придя после такой работёнки в превосходное расположение духа, в то же самое утро, когда рота покинула деревню, она уселась в тряскую телегу и отправилась к своему дружку по той же самой горной Дороге, по которой ушли солдаты. Когда она добралась до своей знакомой парикмахерши в соседней деревне, что была чуть побольше её собственной, первое, что она услышала, было: «Вот уж радость! Как ты вовремя! Поможешь?»
И здесь тоже деревенские красавицы все до единой осадили цирюльню. До самого вечера наша парикмахерша потела над незатейливыми пучками, а потом отправилась к своему дружку на небольшой серебряный рудник неподалёку. Оглядывая работавших там мужчин, она сказала: «Будь моя воля, я бы путешествовала вслед за солдатами. Вот уж разбогатела бы!» Её дружок отвечал: «Да ты в своём уме? Вот так бы и пристала к ним? К этим молокососам в жёлтых мундирах? Да ты рехнулась!» И от души врезал ей. Усталая женщина поглядела на него. В её взоре была злоба и затаённая нежность.
В деревенских сумерках зазвучал чистый и напоенный солдатской силой звук горна. Это рота спускалась с перевала.
[1924]
«Дорогая! Я вынужден прервать обещанное молчание и написать тебе письмо. Всего лишь одно.
Дело в том, что я больше не в состоянии содержать канареек, которых ты подарила мне в прошлом году. Всё это время за ними присматривала моя жена. Мне же оставалось только наблюдать, как она это делает. Я наблюдал и вспоминал тебя…
Помнишь, ты говорила: у тебя есть жена, а у меня муж — так что давай расстанемся. А вот если бы ты не был женат, вот тогда бы… Ну, и так далее. И подарила мне на память двух канареек. Мол, птички эти — супруги. Вот поймал птицелов одного самца и одну самку да и посадил их в одну клетку. А птички эти никогда и не думали, что вместе окажутся. Говорила: смотри на них и меня вспоминай. Хоть это так странно — птичек дарить, но пусть в них живёт память о нас с тобой. Конечно, они когда-нибудь умрут. Вот так же пускай и наша память умрёт, когда тому придёт срок. Вот как ты говорила…
А теперь я вижу, что канарейки скоро умрут. Потому что умер человек, который за ними ухаживал. Ты ведь знаешь — я нищий и безответственный художник. С прихотливыми птичками мне не справиться. Скажу ещё яснее: умерла
